и «Маленьких женщин».
Я понимал, что эти игры давно уже закончились, и я был бы дураком, если бы считал, что ты должна играть в них, пока не станешь взрослой. Время – это падающий валун, который не остановить. Но зачем помогать этому валуну рушить все на своем пути? Я не ожидал, что ты, будучи подростком, все еще играешь в куклы, но сломать такое сокровище, такой кусок своего прошлого – нет, это было выше моего разумения.
– Брайони, я не понимаю. Зачем ты это сделала?
Ты не отвечала.
– Ты хочешь причинить мне боль? Наказать меня за что-то?
Твои губы задрожали.
– Почему? – наконец произнесла ты. – Почему? Зачем? Господи, почему? Почему?
Словно ты ничего об этом не знала. Словно это я во всем виноват.
– Это из-за Рубена? – спросил я, но ответа не последовало.
Когда ты убежала наверх, я залез в ведро и достал оттуда дрожащей рукой хорошенькую кукольную голову, словно это был череп Йорика. В огромных синих глазах отражались, казалось, наши печальные судьбы. Мы оба были как эта кукла – разбитые, сломанные, расчлененные. Трагическая жестокость времени смотрела на меня с моей ладони.
На конюшню я приехал поздно, потому что безуспешно пытался починить куклу, но бросил это занятие, когда не нашел остальных ее частей. Тебя не было видно, и я запаниковал. Небо не добавляло спокойствия. Черно-багровые облака тянулись сквозь закатную желтизну длинными линиями, будто Господь израненной ладонью хотел смять уходящий день.
Я заглушил двигатель и выбрался из машины. Подошел к воротам. Тебя нигде не было. От конюшни по дороге тянулись следы копыт, и на минуту я забеспокоился, что ты ускакала одна, несмотря на мое указание ждать внутри огражденного загона.
Я открыл ворота и вошел во двор. Он казался городом-призраком в штате Невада – ни лошадей, ни людей. А потом я увидел кое-что еще более тревожное. Распахнутую дверь стойла Турпина. А самого Турпина не было. Я подошел поближе и услышал всхлипы. Конечно, твои.
– Брайони?
Я вбежал в стойло и увидел тебя, ты сидела в тени на стоге сена, а мальчишка обнимал тебя за плечи.
– Прочь, – сказал я. – Прочь от моей дочери.
Денни встал. На нем был спортивный костюм.
– Она расстроена. С лошадью проблемы.
– Я вижу. Уходи. Пошел вон отсюда. Пошел, пошел, пошел!
Он взглянул на тебя, а ты взглянула на него красными от слез глазами. Ты слегка кивнула, и он ушел.
– Где Турпин?
Ты не ответила. Это было, в общем, не удивительно. Ты и так почти не говорила с тех пор, как я установил правила. И тем не менее, я настаивал на ответе.
– Что этот юноша здесь делал?
– Он… – пискнула ты в ответ, но потом снова погрузилась в молчание.
Я огляделся.
– А где все?
Ты встала, дрожа, и последовала за мной в машину. Только потом, когда мне позвонила администратор конюшни – как ее звали, эту тараторящую ирландку? Клэр? – я в конце концов узнал правду. Откуда мне было знать, что произошло?
Откуда мне было знать, что этот парень так хотел стать твоим героем, что фактически рисковал ради этого своей жизнью? Но неужели ты считаешь, что я не бросился бы под копыта твоего брыкающегося коня и не вытащил бы тебя, застывшую в растерянности, из стойла? Разумеется, я сделал бы это. Но меня не было рядом, а он был.
Куда бы ты ни направилась, я должен был быть поблизости, чтобы защитить тебя от жестокого проклятия, все еще не отпускавшего нашу семью.
Я резко проснулся.
Снаружи доносился шум.
Может быть, это был не шум даже, может, это было ощущение какого-то вторжения, трудно объяснить.
В общем, я проснулся, испытывая острую потребность встать с кровати и раздвинуть шторы, которые я давно не трогал. Сперва я ничего не видел. А потом за парком мигнул уличный фонарь. Я перевел взгляд туда и изо всех сил напрягся, чтобы рассмотреть темное пятно вдалеке.
Я ахнул.
В точности там, где упал Рубен, на мостовой что-то стояло. Гнедая тракененская лошадь. Прямо под фонарем.
Это был Турпин, и он (как мне казалось) смотрел прямо на меня.
Я не стал одеваться. Не стал тебя будить. Я просто надел тапки и халат и быстренько запер тебя в доме. Город спал, так что никто не видел странную фигуру, идущую через парк прямо к нему, к коню, который стоял под мигающим фонарем, словно хотел что-то сказать мне.
Когда я подошел поближе, он отвернулся и пошел прочь в сторону Миклгейта. Я последовал за ним, переходя на бег под нормандской аркой Миклгейтских ворот. Странное ощущение – словно за мной следят – накрыло меня, когда я вышел из арки, будто отрубленные головы изменников все еще смотрели вниз со своих пик. Ричард, герцог Йоркский, насмехается над сценами жизни из города призраков.
Когда твой беглый конь перешел на галоп, я набрал скорость, но потерял тапок.
– Турпин! Турпин! Стой! Назад!
Возле меня притормозило ночное такси, его окно приоткрылось.
– Все в порядке?
Перекормленный водитель, отекшее лицо склонилось ко мне через пустое сиденье.
– Да. Нет. Конь моей дочери. Я догоняю коня моей дочери. Вы его видели? Вы мимо него проехали.
Он нахмурился и посмотрел вниз. Посчитав мою босую ногу предупреждающим знаком, он уехал прочь. А я отыскал свой тапок и продолжил погоню, преследуя Турпина через реку и по улицам, теряя его из виду на каждом углу, но догоняя, следуя за цокотом копыт.
На рыночной площади мне встретился бродяга. Он выскочил буквально из ниоткуда и запутался своими огромными руками в моем халате. Я попытался вывернуться и догнать коня, но потерял его из виду.
– Отцепись! – сказал я бродяге, но он не отпускал. Я ударил его в старое, испуганное лицо. После короткой потасовки он свалился на мостовую и закричал от боли.
Я побежал, но это уже не имело смысла. Конь исчез. Копыта затихли. Я задумался – а что я, собственно, делаю? Даже если бы я догнал Турпина, как бы я совладал с конем без сбруи? Могу только сказать, что я гнался за конем не обдуманно, а инстинктивно, меня вел не разум, а дух, как будто у меня не было выбора.
А потом я снова услышал стук подков, уже возле собора. Все сильнее давило в груди, я подходил к южному нефу храма, тускло отблескивающему в свете прожекторов золотистым известняком. Я остановился, перевел дыхание и признал свое поражение. Я изо всех сил старался услышать хоть что-то, но до меня не доносилось ни звука.
И в этот момент я ощутил, как сзади подошел Рубен. Он стоял в темноте и тер щеку зубной щеткой, как в тот день, когда я ворвался к нему в ванную.
– Где мой конь? – сказал он; то, что он делал со своим лицом, не причиняло ему никакой боли.
– Рубен, я не понимаю.
– Детка хочет коня – детка получает коня.
Я хотел видеть его отчетливее, так что подошел поближе.
– Но ты же не хотел коня.
– Я просил коня, – спокойный и тихий голос, с едва заметной обидой.
– Тебя никогда не интересовали лошади. Я дарил тебе другие вещи. Я купил тебе велосипед.
– Ты продал мой велик. Где мой конь?
– Рубен, пожалуйста.
– Конь – это тебе не велик.
– Рубен?
В отраженных от собора лучах кровь на