дверь, посылались далеко и не всегда цензурно. Хором.
Очнулись мы в пять утра. Как раз ударили по рукам после долгого и бурного согласования концепции второго, детского, этажа ресторана.
Глянули на часы, зевнули и обалдели.
— Ну, ехать домой мне уже смысла особого нет, — Ник пригладил взлохмаченный затылок, — а вот тебе я сейчас транспорт организую.
— Еще чего? Пешком дойду. Мне тут недалеко, — решила я в надежде слегка размять ноги, проветрить мозги и выгулять куртку с ботинками.
Ник фыркнул:
— Пешком она дойдет. Придумала тоже. Собирайся давай, я тебя провожу.
В итоге вышли мы в сопровождении пары охранников «Полюса», ибо отпустить Шефа пешком в ночь парни отказались наотрез.
Было даже забавно.
По тихим, заснеженным, предпраздничным улицам добрались до моего дома мы достаточно быстро. Ник зашел со мной в подъезд, поднялся до двери, и, убедившись, что я, и правда, здесь живу, попрощался до вечера:
— Выспись, как следует. Раз у нас творческий процесс так хорошо идет ночью, то жду тебя на ужин, часам к шести.
Вот таким замысловатым путем я пришла к подписанию договора об эксклюзивном сотрудничестве с Морозовым Никитой Игоревичем через сутки после увольнения из Администрации города.
И за ужином на второй день, после столь запоминающегося знакомства, мы договаривались об основных моментах сотрудничества.
— По дизайну, оформлению и росписи помещений ты будешь работать только со мной! — категорично заявил мне Ник, после обсуждений всех подробностей нашего взаимодействия и согласования обязательных частей соглашения.
— А как же мои картины, или, вот, феечка твоей бабушки? — поморщилась.
Мной не очень хорошо сейчас воспринимались жесткие рамки.
Творец внутри жаждал свободы и злился на любые ограничения. А мне ужасно не хотелось вновь сажать его на цепь.
Никита с тревогой посмотрел на меня:
— Это другое. Картины пиши, открытки там поздравительные, подарки всякие — я в эту часть твоего творчества вообще лезть не буду. А вот если роспись по стеклу или настенная, то каждая работа должна со мной согласовываться.
— Как-то это уж чересчур, мне кажется, — недоверчиво и не очень довольно бурчала я, потягивая имбирный напиток на меду с шалфеем, лаймом и лимоном.
— Тебе кажется, — уверял фыркающего ежика в моем лице Ник, — ты будешь очень занята в наших многочисленных барах и ресторане, поэтому на других у тебя просто ни времени, ни сил не останется. Да и платить я тебе за это расписное волшебство буду столько, чтобы никого со стороны ты даже и слушать не стала. Я тебя три года искал и ловил, Ань, так что может и перегибаю слегка с контролем, но и ты пойми: наша встреча и договор для меня — это чудо и мечта в одном флаконе. Поэтому придется тебе как-то с моей излишней опекой согласиться.
В таком стиле и духе были почти все наши мирные переговоры.
Ник старательно улыбался, закармливал меня вкусняшками и просил отнестись к нему снисходительно.
Натурально, чуть я начинала сердиться, как сразу звучало:
— Анечка-феечка, пожалей страдальца, которого родной дед столько времени держал в неведении относительно того, что искомый и так жизненно важный источник волшебства был на расстоянии одного телефонного звонка.
И глаза такие, умоляющие.
С ним было смешно и весело.
А еще тепло.
Чем дольше мы работали вместе, тем чаще я изумлялась, что от мужика может быть столько внимания, ненавязчивой заботы, еды, подбадривающих слов, поддержки и комплиментов. И все это щедро проливалось на мои труды и постоянно пелось «Анечкиному старанию и замысловатой фантазии».
Рабочий день у меня теперь больше, чем, когда-либо в жизни, совпадал с биоритмами.
Спать я приходила домой (всегда в сопровождении) около трех-четырех часов утра, просыпалась в три пополудни, немного шуршала по дому, собиралась и неспешно топала в «Полюс». На ужин-завтрак. Там меня уже ждал условно бодрый Ник, который со дня нашего знакомства, ночевал у себя в кабинете, в отдельной частной зоне за фальш-стенкой. Мы вместе завтракали, утверждали план на ночь, бывало, вносили изменения в предварительно согласованную концепцию, от чего-то отказывались, если техническая реализация выходила сложной, долгой или непомерно дорогой. А потом приступали: Ник к своим административным делам, а я к художественным. Когда у меня фронт работ нуждался во времени на «схватиться, подсохнуть, устояться», я потягивала очередной фруктово-ягодный шедевр от дежурного бармена в углу ресторанной кухни, где священнодействовал Кит. Пять-семь «блюд от Шефа» он готовил в обязательном порядке ежедневно, а потом, уже за полночь, мы вновь водворялись на второй этаж. Творить.
Шутили, препирались, договаривались, спорили с применением тяжелых аргументов вроде подносов или стаканов. Но, на удивление, работая вместе, умудрялись регулярно предварительные планы «выполнить и перевыполнить».
Сильно погруженная в творческий процесс, я исхитрилась, без каких-либо нервных или сердечных переживаний, тихо перезнакомиться со всеми родственниками и друзьями Ника. Каждый день кто-то близкий и важный забегал с плюшками, горячим морсом или бутербродами. Вроде как все случайно, но познакомиться с создательницей Феечек, на самом деле.
Люди в основном были приличные, особых хлопот не доставляли, посылы воспринимали правильно, так что я претензий не имела. Это Ник старался всех побыстрее выставить, чтобы меня от процесса не отвлекали. Тем не менее, матушке его, Олесе Николаевне, я серебряным маркером феечку на спине зимней куртки изобразить успела, пока она кормила домашними разносолами от бабушки Евы заработавшегося сы́ночку.
В целом я спала, ела, болтала с Ником и рисовала — не жизнь, а мечта.
Ежедневно просыпалась с улыбкой в любое время, возвращалась и падала головой в подушку почти всегда с чувством глубокого морального удовлетворения.
Я творила и была счастлива.
Мысль, что «все к лучшему» применительно к воспоминаниям о сорвавшейся свадьбе сначала робко возникла на периферии сознания, а потом прочно угнездилась в голове.
В разговорах между делом мы с Ником оба вскользь упомянули свои завершившиеся недавно и нелепо отношения, и больше к этим темам не возвращались.
Да и нечего там, в тех прошедших отношениях, обсуждать было. Ну, не говорить же о том, что я — дура набитая, которая столько лет плыла по течению и ломала себя в угоду родне?
Хватало других дел и планов на ближайшее время.
За обновлением ресторана маячили бары, требовавшие несколько иного подхода и стиля.
Голова пухла от обилия сюжетов и концепций. Иногда я даже записывала на диктофон пришедшие мысли по оформлению всей барной линейки, ибо зарисовывать не всегда удавалось.
Неожиданно подкравшийся Новый год сами мы бы, пожалуй, и