Читать интересную книгу Женская месть - Эльмира Нетесова

— Зря поспешил. Рано измазался, — сморщился Захарий.

— Я так не считаю. Отец мудро поступил. Избавил от пустых иллюзий. Я не вспыхивал и не горел при виде какой-нибудь девчонки. Не пускал слюни на всякие округлости и точеные формы. Ни за одною не увивался и не спешил жениться. Я выбирал серьезно, но ошибки все же не избежал. Зато не переживаю по бабе. Не схожу с ума от всяких надуманных комплексов. Знаю, на мой век бабья хватит. И я один не останусь.

— Все так, Илюшка! Одно плохо, что первая баба у тебя была не по любви, а за деньги. С нею ты слишком много потерял. Куда как меньше чем получил. Потому не сумеешь полюбить. А если тебя полюбят, уже не поверишь. А жаль, судьбу можешь пропустить, — вздохнул сапожник.

— Скажи, Захарий, а ты любил свою жену?

— То как же? Иначе не женился бы на ней. В то время она была совсем иною, не теперешней.

— Просто ты был другим, слепым, и многое не увидел, впрочем, все мы так-то ошибаемся.

— Э-э, нет, Илюша! Мы с ней любили друг друга, а уж потом она остыла ко мне. А вот когда это случилось, я так и не приметил. Она была очень заботливой, ласковой и хотела ребенка. Но долго не получалось. Тогда проверились у врачей и Валентине сказали, что нужно лечение. Простуженной оказалась. И я ее отправил на юг, на море и солнце, на целых два месяца.

— Одну? — удивился Илья.

— Конечно. Что тут особого? Много баб ездят лечиться поодиночке. Да и кому-то работать надо, присматривать за домом. А мы недавно квартиру получили. Обставляли не спеша, хотелось понарядней, получше ее обустроить. Старались оба, всякую копейку вкладывали в свое гнездышко, во всем советовались. Ну, а когда Валюшка с моря воротилась, вскоре и забеременела. Ей лечение хорошо помогло.

— Захар, а почему у вас только одна дочь? Или после того юга жена не беременела?

— Ирка росла крикливой. Ну до того надорвала все уши и душу, что больше сами не захотели иметь детей. Дочка часто болела, росла капризной. Хватило с ней мороки. Никакого отдыха не было. Годам к пятнадцати выровнялась. Но вскоре замуж вышла, едва успела закончить школу, тут и Женька нашелся. Я им не стал мешать.

— Захар, а с чего ты сапожником стал? Иль наука в башку не поперла? Как тебя отпустили?

— А кто б помешал. В семье не только я, а и дед сапожником был, и отец. Своего дела никто не стыдился, без куска хлеба никогда не сидели. В семье нашей не голодали и не побирались. Голыми не ходили. Наши бабы абортов не делали. Греха не зная, рожали всех, сколько Бог давал. И все в люди вышли. Никто судим не был, по тюрьмам не сидел.

— Выходит, я не человек? — насторожился Илья.

— Я не про тебя, а про воров и разбойников. Ты же фулиган! Драчун! Таких завсегда хватало. Надо было б нащелкать по жопе и отпустить, но помочь тебе забрать свои деньги у паскудного человека. А то што содеялось, ты дважды судьбой избит, а тот и ныне жиреет. Разве это по закону? Не-ет, Илюшка! Наказывать надо виноватого. Зачем с битого две шкуры драть? Вот потому в семье нашей любят дело спокойное, не суетное, тихое и отрадное. А к науке моя душа не лежала. В ней все насквозь супротив человека. Конечно, есть и что-то нужное, но мало. А я смалу любил рядом с дедом сидеть, все присматривался, приноравливался. А потом, в шесть годов и мне дело поручили! — улыбался Захарий.

— Обувь шить? Так рано? — удивился Илья.

— Господь с тобой! Кто в такое время серьезное доверит? И мне поручили не ахти что, лапти соседскому деду сплести. Тот опосля Колымы возвернулся домой с помороженными, хворыми ногами. И никакую другую обувь кроме лаптей, надеть не мог. Вот я его и обул. Уж как благодарил меня тот дедок! Как никто другой. Я и нынче его слова помню. Солнцем в душу они вошли и поныне там.

— Ну, лапти не обувь! — сморщился Илья.

— Не скажи! Не неси глумное. Вот ты попробуй лапти сплести. Даю слово, не получится. Сноровка нужна, крепкие руки, ну и, конечно, хорошее лыко. В нашем ремесле ничего легко не дается. Ведь вот я те первые лапти целую неделю плел.

— А что так долго?

— Дед переделывать заставлял. Велел сплести их красивыми и надежными. Так тот старик в моих лаптях не только по своей избе, а даже в город в них выходил и зимой, и летом. Все время меня благодарил. А уж опосля ремонт обувки поручили. Дед в оба глаза смотрел, как у меня получается, состоится ли сапожник из меня. А я не спешил, старался и уж через год стал себе на хлеб зарабатывать. Когда дед помер, а я закончил школу, пошел в мастерскую. Меня взяли с радостью. Учить ничему не нужно было, я уже все умел и зарабатывал неплохо. На жизнь хватало. Домашние не жаловались.

— Скучное твое ремесло. И занудливое. Я бы не выдержал вот так как ты целыми днями на пеньке пеньком сидеть. Я движение люблю. А тут, того и гляди, сам в пенек врастешь и корни пустишь.

— Всякое дело уважать надо, тогда все приложится и получится. Я не жалею, что стал сапожником. Без нас ни единый человек не обойдется. А вот охрана не каждому годится. Возьми меня или Толяна, да хоть всю улицу, никому охрана не нужна. Вот и думай, мы люди маленькие, неприметные, а без нас никак не прожить. А вон мой зять придурок с бизнесом связался, погорел, иль облапошили его губошлепого, тоже остался в дураках. А все отчего приключилось? Да от того что нормального дела в руках не имеет, какое бы всегда кормило. Есть такое, чему никакой кризис не страшен. Вот и моя работа, я без хлеба не останусь по любой ситуации. Вон думал, что никогда уже не буду лапти плести, зря меня дед учил. Ан вчера меня разыскали начальники наши.

— Им что, лапти понадобились? — округлились, как у карася, глаза Ильи:

— Небось, по бабам решили намылиться на коляды, а чтоб их не узнали, в лапти нарядятся. Во, потеха будет!

— Не для себя, ансамблю просят сплести десять пар. И назвали его «Русский сувенир». Право не ведаю, смогут ли нонешние девки обуться в лапти? Они их в глаза не видывали. Как в них спляшут? Ить лапти обувка сурьезная. Надо онучки подвязать грамотно, а кто научит?

— Дед, пойдешь к ним консультантом, главным лапотником области, — рассмеялся Илья. И глянув в открывшуюся дверь, громко икнул от неожиданности. В дом влетел Толик.

Взлохмаченный, весь в синяках и шишках, в одних трусах, он держал в руках скомканную одежду, диковато оглянувшись, спешно закинул дверь на крючок, сам шмыгнул в комнату, спешно оделся. И мужчины, все трое, услышали во дворе черную брань, крик, угрозы. Кто-то колотился в дверь кулаками.

— Дружбан, колись, какую свору на хвосте приволок? Кто тебя отловить вздумал? Что за красотка тебя домогается? — пошел к двери.

— Не открывай! Это Анкина свекровь! Накрыла нас, застала в постели! Кочергой всего уделала. Обещает в куски разнести. У ней топор в руках. Она его по ходу схватила.

— Открой, козел! От меня не спрячешься, ирод окаянный! Я тебе покажу, как честных баб порочить, кобель облезлый! — гремела старуха в коридоре.

— Ты покуда не высовывайся из комнаты, сиди тише мыши. Я сам с нею разберусь, — подошел Илья к двери, приоткрыл, и тут же в дом влетела лохматая, растрепанная старуха.

Оглядевшись и не увидев Толяна, вздумала проскочить в комнату, но ее перехватил Илья:

— Эй, бабуля! Что за дела? Вламываешься без приглашения, бегаешь тут без дозволенья, ты чего сюда возникла? Почему с топором и кочергой? А ну, колись живо! — обезоружил Илья бабку, та орала:

— Куда делся тот рахит, чумазый недоносок? Покажь, где спрятался? Не то избу разнесу в щепки! Подайте мне его! — заглядывала под стол, на кухню и только хотела прорваться в комнату, Илья притормозил:

— Угомонись, бабулечка, присядь спокойно, не лезь, куда не зовут. Не то обижаться будешь. Говори, что нужно, кто обидел, а может, ясного сокола ищешь? — подморгнул Захару.

— Ты, короста неотмытая, что несешь? Я только сорвала вашего чумазого со своей невестки! Они с ней знаешь что делали? Бесстыжие скоты! И эта кобыла поддалась вашему засранцу. Не успела малышню поставить на ноги, у ней уже снова под хвостом загорелось! А растить кто будет? Детей не постыдилась шалашовка! Да разве это мать? — гремела бабка.

— Угомонись, слышь Прасковья! — не выдержал Захар, вскочив с чурбака.

Бабка на секунду умолкла. Илья, воспользовавшись паузой, впихнул ей в рот конфету. Прасковья чуть не подавилась. Выплюнуть не решилась, уж очень любила сладкое, но оно ей крайне редко перепадало. Все отдавала внукам, а тут самой повезло. Бабка умолкла.

— По-твоему, коль родила Анька детей, теперь ей надо забыть себя, что сама еще молодая и еще женщина покуда. Иль она уже не человек? Иль ты ей промеж ног смолой зальешь? С чего тебя разобрало? Ведь не к тебе мужик пришел! С чего на Анку взъелась? Целых три года баба живого мужика не знала. Терпела, выдержала траур. Другая давно бы по рукам пошла. Эта честно себя вела. Никто о ней дурного слова не скажет. А и ты по какому праву налетела? Она теперь кто тебе? Бывшая невестка! Имеет право выйти замуж, завести вторую семью и послать тебя подальше!