<3 января 1925>
КОНЬКОБЕЖЕЦ
Плясать на льду учился он у музы,у зимней Терпсихоры… Погляди:открытый лоб, и черные рейтузы,и огонек медали на груди.
Он вьется, и под молнией алмазнойего непостижимого конькаломается, растет звездообразноузорное подобие цветка.
И вот на льду, густом и шелковистом,подсолнух обрисован. Но постой —не я ли сам, с таким певучим свистом,коньком стиха блеснул перед тобой.
Оставил я один узор словесный,мгновенно раскружившийся цветок.И завтра снег бесшумный и отвесныйзапорошит исчерченный каток.
<5 февраля 1925>
"Пою. Где ангелы? В разлуке…"
Пою. Где ангелы? В разлукея проживаю с ними, ведь:и еле слышимые звуки…"И неколышимая медь"…Прошла. Устало оглянулась.Ты видишь Блютнера рояль?К бемолям, сидя, прикоснулась —и еле слышима педаль.Домов и кубиков ступени.Над крышей проволоки сеть.Волью изысканное пеньея в неколышимую медь.
<1 апреля 1925>
БЕРЛИНСКАЯ ВЕСНА
Нищетою необычнойна чужбине дорожу.Утром в ратуше кирпичнойза конторкой не сижу.
Где я только не шатаюсьв пустоте весенних дней!И к подруге возвращаюсьвсе позднее и поздней.
В полумраке стул заденуи, нащупывая свет,так растопаюсь, что в стенустукнет яростно сосед.
Утром он наполовинуоткрывать окно привык,чтобы высунуть перину,как малиновый язык.
Утром музыкант бродячийдвор наполнит до краевпри участии горячейсуматохи воробьев.
Понимают, слава Богу,что всему я предпочтудикую мою дорогу,золотую нищету.
14 мая 1925
ИЗГНАНЬЕ
Я занят странными мечтамив часы рассветной полутьмы:что, если б Пушкин был меж нами —простой изгнанник, как и мы?
Так, удалясь в края чужие,он вправду был бы обречен"вздыхать о сумрачной России",как пожелал однажды он.
Быть может, нежностью и гневом —как бы широким шумом крыл, —еще неслыханным напевомон мир бы ныне огласил.
А может быть и то: в изгнаньесвершая страннический путь,на жарком сердце плащ молчаньяон предпочел бы запахнуть, —
боясь унизить даже песней,высокой песнею своей,тоску, которой нет чудесней,тоску невозвратимых дней…
Но знал бы он: в усадьбе дальнейодна душа ему верна,одна лампада тлеет в спальне,старуха вяжет у окна.
Голубка дряхлая дождется!Ворота настежь… Шум живой…Вбежит он, глянет, к ней прижметсяи все расскажет — ей одной…
<14 июня 1925>
СОН
Однажды ночью подоконникдождем был шумно орошен.Господь открыл свой тайный сонники выбрал мне сладчайший сон.
Звуча знакомою тревогой,рыданье ночи дом трясло.Мой сон был синею дорогойчерез тенистое село.
Под мягкой грудою колесаскрипели глубоко внизу:я навзничь ехал с сенокосана синем от теней возу.
И снова, тяжело, упрямо,при каждом повороте снаскрипела и кренилась рамадождем дышавшего окна.
И я, в своей дремоте синей,не знал, что истина, что сон:та ночь на роковой чужбине,той рамы беспокойный стон,
или ромашка в теплом сенеу самых губ моих, вот тут,и эти лиственные тени,что сверху кольцами текут…
<30 июня 1925>
ВОСКРЕСЕНИЕ МЕРТВЫХ
Нам, потонувшим мореходам,похороненным в глубинепод вечно движущимся сводом,являлся старый порт во сне:
кайма сбегающая пены,на камне две морских звезды,из моря выросшие стеныв дрожащих отблесках воды.
Но выплыли и наши души,когда небесная трубапропела тонко, и на сушераспались с грохотом гроба.
И к нам туманная подходитладья апостольская, в ладс волною дышит и наводитогни двенадцати лампад.
Всё, чем пленяла жизнь земная,всю прелесть, теплоту, красув себе божественно вмещая,горит фонарик на носу.
Луч окунается в морские,им разделенные струи,и наших душ ловцы благиеберут нас в тишину ладьи.
Плыви, ладья, в туман суровый,в залив играющий влетай,где ждет нас городок портовый,как мы, перенесенный в рай.
19 июля 1925
Франция
РАЙ
Любимы ангелами всеми,толпой глядящими с небес,вот люди зажили в Эдеме, —и был он чудом из чудес.Как на раскрытой Божьей длани,я со святою простотойизображу их на поляне,прозрачным лаком залитой,среди павлинов, ланей, тигров,у живописного ручья…И к ним я выберу эпиграфиз первой Книги Бытия.
Я тоже изгнан был из раялесов родимых и полей,но жизнь проходит, не стираякартины в памяти моей.Бессмертен мир картины этой,и сладкий дух таится в нем:так пахнет желтый воск, согретыйживым дыханьем и огнем.Там, по написанному лесутропами смуглыми брожу, —и сокровенную завесуопять со вздохом завожу…
<26 июля 1925>
ЭЛЕКТРИЧЕСТВО
Играй, реклама огневая,над зеркалами площадей,взбирайся, молния ручная,слова пылающие сей.
Не те, угрозою священнойявившиеся письмена,что сладость отняли мгновенноу вавилонского вина.
В цветах волшебного пожарапопроще что-нибудь пиши,во славу ходкого товара,в утеху бюргерской души.
И в лакированной коробке,в чревовещательном гробу,послушна штепселю и кнопке,пой, говори, дуди в трубу.
И не погибель, а погодуты нам из рупора вещай.Своею жизнью грей нам воду,страницу книги освещай.
Беги по проводу трамвая,бенгальской искрою шурша,и ночь сырая, городскаятобою странно хороша.
Но иногда, когда нальетсягрозою небо, иногдаземля притихнет вдруг, сожмется,как бы от тайного стыда.
И вот — как прежде, неземная,не наша, пролетаешь ты,прорывы синие являянепостижимой наготы.
И снова мир, как много сотенглухих веков тому назад,и неустойчив, и неплотен,и Божьим пламенем объят.
1925 г.
ПУТЬ
Великий выход на чужбину,как дар божественный, ценя,веселым взглядом мир окину,отчизной ставший для меня.
Отраду слов скупых и ясныхпрошу я Господа мне дать, —побольше странствий, встреч опасных,в лесах подальше заплутать.
За поворотом, ненароком,пускай найду когда-нибудьнаклонный свет в лесу глубоком,где корни переходят путь, —
то теневое сочетаньелиствы, тропинки и корней,что носит — для души — названьеРоссии, родины моей.
<13 декабря 1925>