В этот день мне впервые захотелось вновь испытать свою память.
Не доставая блокнота, я подошла к посетителю, занявшему место у окна.
Блондин в голубом пуловере, повесив джинсовую куртку на вешалку и пристроив объёмистый рюкзак на соседнем стуле, изучал меню.
— Доброе утро, — поздоровалась я. — Может быть, сразу кофе? Сегодня у нас до десяти утра…
Он поднял голову, и я запнулась.
Это был тот самый Мартин из нашего института. Прибалтийская звезда, о которой ходило столько невероятных слухов.
Голубоглазый, золотоволосый, потрясающий.
— Привет! Действительно, давайте сразу кофе. — Улыбаясь, он спросил — с этим своим невероятным акцентом: — И что мне будет за то, что я пришёл раньше всех?
— Двадцатипроцентная скидка на эспрессо и капучино. До десяти утра, — несколько скованно ответила я.
Дружелюбный, но пристальный взгляд голубых глаз слегка смущал меня. К тому же вдруг вспомнились Женькины предупреждения.
Но не могла же я отказать посетителю в обслуживании из-за мутных слухов — мол, ходят тут всякие, а потом Тургеневы из могил пропадают.
— Пусть будет капучино, сто лет не пил, и кружка пусть будет огромной, — продолжил Мартин, по-прежнему улыбаясь. — У вас есть огромные кружки?
— Разумеется. Есть огромные стандартные… — я показала на стойку, где, подвешенная к держателю, сверкала белоснежная посуда. — А есть и такие… — Я повернулась в другую сторону и указала ему на старый буфет, притулившийся рядом с барной стойкой.
Там, за застеклёнными дверцами, стояли кружки, чашки, бокалы — разнообразнейших размеров, цветов и форм.
— Что предпочтёте? Стандарт или индивидуальность?
— Только отсюда! — Он кивнул на буфет. — Я и сам большая индивидуальность.
Не сомневаюсь, подумала я.
— Тогда выбирайте. Но только не с верхней полки.
— А что на верхней полке?
— Там чашки постоянных посетителей. У каждого своя. Это у нас бонус такой, для тех, кого мы давно знаем.
— М-м-м… Я тоже хочу такой бонус, — мечтательно сказал Мартин, но смотрел он при этом не на буфет, а на меня. И что-то такое было в его взгляде, отчего мне померещилось — не про чашки он говорит.
Сердце вдруг ёкнуло, и руки задрожали.
Так, Даня, кончай дурить, строго приказала я себе. Как ты ему кофе подавать собираешься — трясущимися-то руками?
Я подсобралась и вежливо улыбнулась краешками губ.
— Это ещё надо заслужить.
Пусть тоже подумает, про чашки ли я говорю.
Мартин сделался подчёркнуто серьезен.
— Я заслужу, — торжественно пообещал он, приложив руку к сердцу.
Его глаза смеялись.
Потрясающие глаза.
Глупое сердце снова трепыхнулось.
— Дерзайте, — сказала я безразлично. — Но давайте вернёмся к капучино. Выбирайте свою огромную кружку. Любую. Но не советую брать вон ту, самую большую.
— Потому что она больше похожа на ведро?
— Потому что ведро капучино в нашем «Раю» обойдётся вам в целое состояние.
— А как же двадцатипроцентная скидка до десяти утра? — с комичной наивностью приподнял брови Мартин.
— Не поможет, — я зловеще понизила голос.
Мартин понимающе хмыкнул.
— Тогда я хочу вон ту, с Венецией. Она классная.
— Согласна. Мне тоже нравится.
Ещё бы не нравилась. Я сама привезла её из Италии несколько лет назад, когда мы с мамой летали туда на весенних каникулах. Когда Лена придумала эту фишку с личными кружками, мне тоже захотелось внести свою лепту. Я поскребла по сусекам, наткнулась на этот сувенир и отнесла его сюда. Посуды у меня и так было больше, чем нужно, и к тому же хотелось знать, кто выберет мою кружку.
Вот и узнала. Кто бы мог подумать.
Я достала кружку из буфета и передала Эдику заказ. Потом отнесла готовый кофе Мартину.
Тот снова углубился в меню.
— Я жду друзей, — заметил он. — Мы договорились здесь встретиться.
Вспышкой в мозгу мелькнула картина: Мартин, распростёртый на постели и девицы рядом с ним. Знаем, каких друзей ты ждёшь, подумала я, и настроение сразу почему-то испортилось. Мой голос стал холоден, как вчерашняя зола.
— Превосходно. Ваши друзья — наши друзья. Если они успеют до десяти утра, тоже получат двадцатипроцентную скидку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Некоторое время Мартин смотрел на меня озадаченно, потом вдруг нерешительно произнёс:
— Послушай, Данимира… ничего, что я на ты?..
— Да пожалуйста, — я лихорадочно пыталась понять, откуда он знает моё имя. Потом вспомнила про бэйдж, приколотый к фартуку, и обозвала себя идиоткой.
— Извини, но мне твоё лицо кажется знакомым. Мы не могли где-то уже встречаться?
Надо же. Не думала, что он мог меня запомнить.
— Я учусь в Смольном институте, — кратко пояснила я.
— Точно! А я-то голову сломал, всё думал, откуда я тебя знаю! — Мартин засиял. — Ты та самая красавица, которую я чуть не зашиб в подвале!
Несмотря на явное преувеличение, «красавица» мне понравилась.
— Хорошая зрительная память, — сказала я потеплевшим голосом.
— Не только зрительная. Я ведь и имя твоё откуда-то помню. Редкое имя. И красивое, как и его хозяйка.
А говорят — прибалты медлительные, мелькнуло в голове. Что-то не похоже. Тут у нас скорее римлянин. Veni, vidi, vici.
Впрочем, прямолинейный комплимент, вместо того, чтобы добавить смущения, странным образом успокоил меня. Если бы ты знал, дружок, подумала я, сколько раз за год девушка с моим именем может слышать такие слова. Должно быть, банальности интернациональны.
Мартин хотел ещё что-то добавить, но тут зазвенел колокольчик у входа, и в зале появились Мартиновы подружки.
Насколько же их поведение отличалось от того, что я привыкла наблюдать в стенах института! Невероятная вещь — они смеялись! Да и одеты были во что-то разноцветное и жизнерадостное, отчего напоминали теперь не чёрный ковен, а стайку колибри.
Мартин помахал им рукой, и они подошли к нам.
Каждая приложилась символическим поцелуем к щеке Мартина.
Я зорко следила за поцелуями — меня разбирало любопытство.
Выглядело всё вполне невинно.
Девушки разместились за столом.
— Пойду принесу ещё меню, — сказала я.
— Подожди, — Мартин встал и удержал меня за руку. Пальцы у него были сухие, тёплые и сильные. — Это Данимира, — представил меня он. — Она тоже учится в Смольном, вы должны её помнить. Я, представьте, чуть голову не сломал — лицо, вроде, знакомое, а почему знакомое — вспомнить не могу. А это Ксения, Ангелина, Анна и Людмила.
— О-о-о… — протянула вдруг московская красавица Ксения. — Я вспомнила… Это же твоя подруга недавно с крыши упала?
Я немедленно ощетинилась и хотела ответить, что это не их дело, но внезапно увидела на лицах, обращённых ко мне, сочувствие и жалость, и удержала резкие слова, готовые сорваться с языка.
— Такой ужас, — тихо сказала Ксения. — Сестра твоей подруги с нами учится. Мы все были в шоке.
— Как жаль! Такая молоденькая! — сказала Анна.
— Бедная, бедная, — сказала Людмила.
Я почувствовала, что ещё немного — и выступят слёзы.
— Ей бы ещё жить и жить, — сказала Ангелина и шмыгнула носом.
Прозвучало фальшиво.
— Вообще-то, Женя ещё жива, — сказала я, высвободила руку, развернулась и пошла за ещё одним меню.
Позади раздались укоризненные возгласы и шиканье — Ангелине пеняли на недостаток такта.
Какая-то эта Геля неприятная, думалось мне. И, кстати, я заметила на ней магическую вуаль. Да такую мощную, что если бы эта вуаль была макияжем, то получилось бы похоже на театральный грим — нарочито яркий и грубый. Не то чтобы я могла осуждать Ангелину за использование магических сил для украшения наружности, я и сама сегодня, торопясь на работу, привела в порядок волосы с помощью магии. Но всё же такое интенсивное наложение волшбы на внешность невольно показалось мне вульгарным. Тут же я вспомнила мамин рассказ о том, как она в юности была вынуждена использовать такие же уловки, и устыдилась своей тёмной стороны.