Читать интересную книгу Козел в огороде - Юрий Слёзкин

— Я же говорю,— опять перебивал Добржанский,— осторожный человек. Тонкий. Не по-русскому тонкий. Даже с Сонечкой такую пустил кружевную работу — ой, ой. Хоть и обидно, а приятно смотреть. Парижский жанр.

Тут Добржанский, считавший себя не дураком по женской части, стал нашептывать приятелям кое-какие легкомысленные замечания по поводу обращения Сонечки с приезжим, а Амбразуров, смерть как не любящий скользких тем, улучив минутку, выбрался из гогочущей толпы и тихонечко побрел домой. Но на первом же перекрестке недалеко от базарной площади остановился, восхищенный.

Перед почтовым отделением увидал он две добротные тачанки, запряженные такими ладными конями, каких доктор давно уже не встречал. Сытые, крутозадые, рослые, они нетерпеливо прядали ушами и рыли передними копытами землю, отмахиваясь от оводов густоволосыми, толщенными хвостами.

Евстафий Родионович как наскочил на них, так и уставился им прямо в морды. Четыре пары влажных блестящих глаз покосились в свой черед на него, точно бы спрашивая, откуда появился такой курчавый детина. Так бы они и стояли друг против друга в бесконечном немом изумлении, если бы парень, похаживающий около тачанок, не окликнул доктора весьма решительно:

— Ну, чего надо? Проходи-ка.

Только тут Евстафий Родионович пришел в себя и обрел дар речи. Он глянул на парня (парень был белобрыс, курнос, черен от загара, в ухе у него болталась серебряная серьга с бирюзой, а по статям он не уступал своим коням) и воскликнул от высокого наслаждения:

— Фу ты, разорви тебе брюхо, что за поразительные лошадки. Прямо сказочные лошадки! Где ты их, браток, достал, таких первосортных лошадок?

И, не дожидаясь ответа, тотчас подскочил к одному из коней и стал с обычной своей повадкой его охаживать со всех сторон, похлопывать, почесывать, постукивать и не переставая нахваливать.

Парень спервоначала свирепо сдвинул брови, смахнул на затылок мерлушковую шапку и собрался было по-свойски проучить непрошеного хвалельщика, но, глянув на сияющее лицо доктора, на пляшущий от умиления в гнилых зубах сигарный окурок, просиял сам.

— Ты что, видно, любитель? — спросил он.

— Да как же, браток мой, не любитель,— отвечал Амбразуров,— как же можно быть не любителем таких красавцев! Да за них жизнь мало отдать! Право, мало жизнь отдать! Только бы до таких дорваться. Ведь это прямо не лошадки, а объедение. Грудь-то, грудь какова! А спина! По линеечке спина. А ноздри! И как ты умудрился содержать их в таком порядке? В таком порядке теперь не всякий сумеет лошадок выправить. Тут особый талант иметь необходимо… Уж ты мне поверь — талант. А ты сам у кого служишь?

— Да ни у кого не служу,— снисходительно отвечал парень.

— Что же ты хочешь этим сказать, что лошадки твои?

— А конечно же, наши…

— Никогда не поверю, что твои.

— Наши кони.

Тут Евстафий Родионович положил обе руки на широкие плечи парня и чуть не раздавил его в своих объятиях.

— Вот за это молодец,— кричал он,— вот она, украинская деревня! Крепнет, богатеет, растет не по дням, а по часам. Культурно растет. А еще говорят, нету смычки. Вот она, живая смычка. Ты ведь поди, раньше в кавалерии служил? Наверно, служил. А потом вернулся в деревню и знания, приобретенные в городе, применил на своем хозяйстве? С пользой применил!

Парень шевельнул плечами и в свой черед тиснул Амбразурова так, что у того дух захватило.

— Ну что же, побратаемся,— предложил он и полез в тачанку за соблазнительно выглядывающей из-под сена четвертью.

Но доктор отказался. Тогда парень сам глотнул порядочную порцию, после чего они мирно заговорили о кормах, о целебных лошадиных мазях, о преимуществах ременной шлеи перед веревочной. А тем временем с почтового крылечка сошло еще пять хлопцев в таких же мерлушковых шапках, как и у первого. Они волокли изрядные торбы, туго набитые.

— Это кто же такой? — спросил один из них, покосившись на Амбразурова.

— Ничего,— спокойно ответил парень с серьгой в ухе и подтолкнул доктора локтем: — Подсоби маленько.

Евстафий Родионович глянул на парня, потом на торбу, кинутую на крылечко ушедшими снова в контору хлопцами, и, крякнув, закинул ее на тачанку.

— Добре,— поощрительно сказал парень.

Вслед за этим хлопцы вынесли еще две торбы, аккуратно умяли их, прикрыли сверху сеном, оглянулись по сторонам, тоже сказали:

— Добре.

И, прыгнув в тачанку, шевельнули вожжами и размашистой ровной рысью запылили по широкой, прямой улице в мреющую даль полей встречь разгорающемуся июльскому солнцу.

— Да-с, лошадки,— прищелкнув языком, завистливо пробормотал Евстафий Родионович и тут только, обернувшись, увидел незнакомца в круглых очках, обалдело стоявшего посреди улицы.

— Вы чего? — спросил доктор.— Потеряли что-нибудь?

— Я…— прошептал незнакомец и даже чуть отпрыгнул в сторону.— Нет… нет… я ничего… А вы?

— Что я?! — удивился Амбразуров.

— Вы тоже с ними?

— С кем, позвольте узнать?

— Да вот с этими… теми, что уехали,— ответил опасливо человек и мотнул подбородком в сторону оседающей пыли.

— С хлопцами? — весело подхватил доктор.— Что же, видно, они дельные хлопцы. Настоящие хозяйственники. Обратили внимание на их лошадок? Поискать, не найдешь таких.

Тут доктор собрался сызнова начать разговор на любимую тему, забыв даже предварительно познакомиться, но человек как-то вильнул неожиданно в сторону и боком-боком, все прибавляя ходу, маленькими шажками с оглядочкой бросился от Амбразурова прочь и юркнул в первый попавшийся переулок.

Евстафий Родионович, по свойству своего флегматического характера, не очень этому казусу изумился, только пожал плечами и закурил новую сигару, а после совсем забыл думать и о незнакомце, и о хлопцах, потому что всегда интересовался лишь тем, что было у него в данную минуту перед глазами.

Поэтому, только придя по вызову товарища Табарко в холодную и тотчас же узнав в бандите с вывихнутой рукой — парня с серьгой в ухе, Евстафий Родионович вспомнил лошадок, и торбы, которые выволакивали с почты хлопцы, и испуг чудного незнакомца.

— Ну и бисова штукенция,— кричал он, обволакивая себя волнами едкого дыма,— так ты, значит, бандит, а не хозяин? И лошадки у тебя ворованные? Говори мне — ворованные? И я тебе еще грабить помогал — так, что ли?

— Выходит, что так,— ухмыляясь, отвечал парень.

Тут, под общий смех, раздосадованный доктор принялся вытягивать парню руку так энергически, как будто собирался оторвать ее совсем, а на официальные вопросы товарища Табарко сообщил все, как было, и этим самым отпиравшихся ранее бандитов вывел на чистую воду.

— Так вы говорите, что неизвестный человек в круглых очках, в сером костюме и гетрах при виде вас поспешил скрыться? — продолжал свой допрос товарищ Табарко, заранее похваливая себя за свою догадливость.— И, значит, можно предполагать, что он замешан с бандитами в одном деле? Так сказать, является ихним наводчиком и, уличенный вами, ретировался?

— Ну, этого я уже не знаю…— раздумчиво ответил Евстафий Родионович.— Вряд ли, однако, бывают такие глупые наводчики.

— Чего же он, по-вашему, удрал от вас, если не чувствовал за собой вины?

— А он нас забоялся,— весело вставил свое слово парень.

— Значит, все-таки вы его знаете? — накинулся на парня Табарко.— Вот погодите, заставлю я вас говорить правду.

— Да нам и охоты нет брехать,— сказал парень,— хиба ж ми у незнакомого стали бы билеты просить?

— Значит, он вам братенок? — настаивал начмилиции.

— Тьфу на такого братенька,— отвечал парень,— на кой нам сдался такой братенька? Человек без стыда и без совести! Середь нас таких николы не водилось.

— А вот я поймаю этого самого Козлинского да устрою ему с вами очную ставку,— живо у меня признаетесь.

— Да бросьте задаваться, товарищ начальник, не устроите нам очную ставку.

— Как так не устрою?

— Да не поймаете вы этого Козлинского, и все тут.

— Это еще что за разговоры?

— И вовсе не разговоры, а мы его раньше поймаем. Не сойти мне с этого места! А не мы, так наши братеньки его поймають и на все времена, сучьего сына, актерствовать переучат.

— А небось злы на него за то, что вас выдал? — спросил Табарко, думая прицепиться с другого конца.— Небось таких приятелей-переметчиков вы и пристрелить готовы при оказии?

Тут парень скинул наземь мерлушковую шапку и, наступив на нее ногой, сказал высоким голосом:

— Вы, товарищ начальник, можете ваше дело делать по закону, и мы вам про ваших товарищей милицейских дурного слова не скажем. Так и вы, прохаем вас, чести нашей не чепайте. Мы нашу честь берегем и никому ее поганить не дадим. Не было у нас фискалов и не будет. А коли той приблудный ахтерик вислужиться перед начальством захотел и нам за нашу милость отплатил черной неблагодарностью, то ему пощады от нас нема во веки веков!