Читать интересную книгу Иметь и не иметь - Эрнест Хемингуэй

Гарри ничего не ответил, но глаза его стали опять, как у всех людей. Потом он сказал Краснобаю:

— Всегда вы все знаете.

— Я думал, вам это будет интересно, — сказал Краснобай тем же ровным голосом.

— Меня это не касается, — сказал Гарри. — Стерегли бы получше.

Оба они стояли у стойки, и ни тот, ни другой не сказал больше ни слова, пока Дылда Роджер и все остальные не убрались оттуда. Тогда они пошли в помещение за баром.

— Зараза вы, и больше ничего, — сказал Гарри. — За что ни возьметесь, все идет к черту.

— Я виноват, что лодку было видно с грузовика? Вы сами выбирали место. Вы сами ее прятали.

— Заткнитесь, — сказал Гарри. — Почему это раньше там такие высокие грузовики не ездили? Это был для меня последний случай честно заработать деньги. Последний случай пойти в рейс, где пахло деньгами.

— Я вам вовремя дал знать.

— Вы просто старый ворон.

— Ну, будет, — сказал Краснобай. — Они хотят ехать сегодня вечером.

— И пусть себе хотят.

— Они что-то начинают беспокоиться.

— В котором часу они хотят ехать?

— В пять часов.

— Я достану лодку. Отвезу их хоть к черту в зубы.

— Это неплохая мысль.

— Вот накаркаете еще. Не суйтесь в мои дела и не каркайте.

— Слушайте, вы, бешеный, — сказал Краснобай, — я вам хочу помочь, стараюсь для вас…

— А сами только портите. Заткнитесь. С такой заразой, как вы, лучше не связываться.

— Да будет вам, наконец.

— Ну, ладно, — сказал Гарри. — Мне нужно подумать. До сих пор я все обдумывал одну вещь, а теперь я уже ее обдумал, и мне нужно обдумать кое-что другое.

— Почему вы не хотите, чтобы я помог вам?

— Вы приходите сюда в двенадцать часов и принесите залог за лодку.

Когда они вышли в общую комнату, там был Элберт, и он сразу подошел к Гарри.

— Очень жалею, Элберт, но я не могу тебя взять, — сказал Гарри. Это он уже успел обдумать.

— Я бы недорого спросил, — сказал Элберт.

— Очень жалею, — сказал Гарри, — но мне уже не нужно.

— Никто другой с тобой за такую плату не поедет, — сказал Элберт.

— Я поеду один.

— Разве можно в такой рейс пускаться одному? — сказал Элберт.

— Заткнись, — сказал Гарри. — Что ты понимаешь в моих делах. Или тебя этому на общественных работах учат?

— Иди ты к черту, — сказал Элберт.

— Может, и пойду, — сказал Гарри. Всякий, взглянув на него, увидел бы, что он напряженно думает о чем-то и не хочет, чтобы ему мешали.

— Я бы все-таки хотел поехать, — сказал Элберт.

— Я не могу тебя взять, — сказал Гарри. — Знаешь что, оставь меня в покое.

Элберт ушел, а Гарри все стоял у стойки и так смотрел на автоматы для монет в пять, десять и двадцать пять центов и на репродукцию «Последнего бивуака» Кэстера на стене, точно никогда не видел их раньше.

— А ловко Хэйсус отбрил Дылду Роджера насчет ребенка, верно? — сказал ему Фредди, опуская грязные стаканы в лохань с мыльной водой.

— Дай-ка мне пачку «Честерфилдских», — сказал ему Гарри. Он прижал пачку обрубком и, вскрыв ее с одного конца, вынул сигарету и вставил в рот, потом уронил пачку в карман и прикурил у Фредди.

— Твоя лодка в порядке? — спросил он.

— Я на ней недавно ходил, — сказал Фредди. — Она в полном порядке.

— Хочешь, у тебя ее зафрахтуют?

— Для чего?

— Для рейса на Кубу.

— Только под залог полной стоимости.

— А сколько она стоит?

— Тысячу двести долларов.

— Я ее фрахтую, — сказал Гарри. — Мне поверишь без залога?

— Нет, — ответил ему Фредди.

— Отвечаю своим домом.

— Мне твой дом не нужен. Мне нужно тысячу двести монет.

— Идет, — сказал Гарри.

— Раньше деньги принеси, — сказал ему Фредди.

— Когда придет Краснобай, пусть он меня подождет, — сказал Гарри и вышел.

Глава четырнадцатая

Дома Мария и девочки сидели за завтраком.

— Здравствуй, папа, — сказала старшая девочка. — Папа пришел.

— Что у вас на завтрак? — спросил Гарри.

— Есть жареное мясо, — сказала Мария.

— Говорят, твою лодку украли, папа?

— Уже нашли, — сказал Гарри. Мария посмотрела на него.

— Кто нашел? — спросила она.

— Таможенники.

— Ох, Гарри! — сказала она жалостно.

— Ведь это же хорошо, что ее нашли, папа? — спросила вторая девочка.

— За едой не разговаривают, — ответил ей Гарри. — Ну, где же мой завтрак? Чего ты дожидаешься?

— Сейчас несу.

— Мне некогда, — сказал Гарри. — Девочки, вы кончайте и уходите отсюда. Мне надо поговорить с матерью.

— Дай нам денег, папа, мы пойдем в кино.

— Шли бы лучше купаться. Это бесплатно.

— Ну, папа, купаться уже холодно, и нам хочется в кино.

— Ладно, — сказал Гарри. — Ладно. Когда девочки вышли из комнаты, он сказал Марии:

— Ты мне нарежь.

— Сейчас, мой хороший.

Она разрезала ему мясо на кусочки, как маленькому.

— Спасибо, — сказал Гарри. — Ни к черту я теперь не гожусь. От девчонок наших прок невелик, верно?

— Верно, мой хороший.

— Чудно, что у нас не было ни одного мальчика.

— Это потому, что ты такой. От таких мужчин всегда бывают только девочки.

— Какой я теперь, к черту, мужчина, — сказал Гарри. — Слушай, я иду в рейс — прямо к черту в зубы.

— Расскажи, что с лодкой.

— Ее увидели с грузовика. С высокого грузовика.

— Дело дрянь.

— Просто сказать, дерьмо.

— Ну, ну, Гарри, пожалуйста, без таких слов,

— Ты иногда в постели не такие слова говоришь.

— Это другое дело. У себя за столом я не хочу слышать «дерьмо».

— Все дерьмо.

— Ты совсем расстроен, мой хороший, — сказала Мария.

— Нет, — сказал Гарри. — Я просто думаю.

— Ну думай, думай. Я в тебя верю.

— Я тоже в себя верю. Больше мне верить не во что.

— Ты мне не хочешь рассказать, в чем дело?

— Нет. Но не тревожься, что бы ты ни услышала.

— Я не буду тревожиться.

— Слушай, Мария. Подымись наверх и принеси мой «томпсон», а в деревянном ящике найди патроны и проверь, все ли магазины заряжены.

— Не бери автомат.

— Надо.

— Коробки с патронами тоже нужны?

— Нет. Я сам не могу заряжать. У меня есть четыре магазина.

— Скажи, мой хороший, это будет такой рейс?

— Это будет скверный рейс.

— О, господи! — сказала она. — О, господи, как бы я хотела, чтобы тебе не нужно было этого делать.

— Иди достань автомат и принеси сюда. Свари мне кофе.

— Сейчас, — сказала Мария. Она перегнулась через стол и поцеловала его в губы.

— Не трогай меня, — сказал Гарри. — Мне нужно подумать.

Он сидел за столом и смотрел на пианино, буфет и радиоприемник, гравюру «Сентябрьское утро» и гравюры с купидонами, поднимающими лук над головой, блестящий дубовый стол и блестящие дубовые стулья и занавеси на окнах и думал: придется ли еще спокойно жить у себя дома? Почему мне теперь хуже, чем было, когда я начинал? Если я не разыграю как следует эту партию — пропало и это все. Нет, черта с два. У меня и шестидесяти долларов не осталось, если не считать дома, но я все поставлю на карту. Чертовы девчонки! Ничего лучшего мы со старухой не сумели сделать. Может быть, все мальчики кончились в ней еще до того, как мы поженились?

— Вот, — сказала Мария, держа автомат за холщовый ремень. — Все четыре полны.

— Мне пора, — сказал Гарри. Он поднял разобранный на части автомат Томпсона, бесформенной грудой оттягивавший замасленный холщовый чехол. — Положи в машину, под переднее сиденье.

— До свидания, — сказала Мария.

— До свидания, старушка.

— Я не буду тревожиться. Но смотри береги себя.

— Ох, Гарри, — сказала она и крепко прижала его к себе.

— Ну, пусти. Некогда мне.

Он потрепал ее по плечу своей культяпкой.

— Ты, морская черепаха, — сказала она. — Ох, Гарри! Будь осторожен.

— Мне пора. До свидания, старуха.

— До свидания, Гарри.

Она смотрела, как он вышел из дому, высокий, широкоплечий, прямой, с узкими бедрами, все еще по-звериному гибкий в движении, думала она, быстрый и легкий и еще не старый, он так свободно и плавно двигается, думала она, и когда он садился в машину, она увидела его светлые, выжженные солнцем волосы, его лицо с широкими монгольскими скулами и узкие глаза, перешибленную переносицу, большой рот и круглый подбородок, и, садясь в машину, он улыбнулся ей, и она заплакала. Проклятое лицо, думала она. Как только увижу это проклятое лицо, мне хочется плакать.

Глава пятнадцатая

Трое туристов сидели у стойки в баре Фредди, и Фредди наливал им. Один был очень высокий, худой, широкоплечий мужчина, в шортах и в очках с толстыми стеклами, загорелый, с коротко подстриженными рыжеватыми усиками. У его спутницы были светлые вьющиеся волосы, остриженные по-мужски, землистый цвет кожи и сложение женщины-борца. Она тоже была в шортах.