Хмыкаю. Наблюдаю за дочками в заднее зеркало. Милка удивленно поднимает ногу и осматривает её. Хлопает глазками, а Мирка рядом веселится с реакции сестры.
– Да, малышка моя, больше нет гипса, можешь бегать.
Милка улыбается, и от её улыбки мне становится легче дышать.
– Как они, Маришка? – привлекает внимание мама.
Вздыхаю.
– В принципе нормально. Доктор сказал, что нужно время, чтобы Мила перестроилась и снова стала уверенно топать сама.
– Конечно. Такая травма у нашей лисы.
Угукаю.
– В общем, мам, я что звоню, – прикусываю губу, – мы с девчонками сегодня домой поедем. Хочу с ними побыть. А завтра с собой их возьму в кондитерскую. Там как раз малышня придет на мастер-класс, им тоже, может быть, будет интересно.
– Конечно, Маришка, как скажешь. Давай, целуем.
– И я вас. Папу целуй и Тима.
Мама хмыкает.
– Ага, Тима. Выловить бы его ещё. Все, тьмок-тьмок, дочка.
Скидываю и паркуюсь на своем месте. Собираю дочек, поднимаемся домой. Выдыхаю, только закрыв за собой дверь.
Проводим остаток дня в полной идиллии. Милка за руку с Миркой заново учатся ходить, я же страхую лисичек и слежу, чтобы Мила не рухнула. Мирка-то переживет, а вот моя вторая малышка может испугаться.
Дочки лежат возле меня, пока я читаю им сказку. И я замечаю, как их глаза сужаются.
– Так, лисички, к себе в кроватки.
Девочки переехали в свои кровати пару месяцев назад, и теперь я слежу за тем, чтобы снова они не перебрались ко мне. Это такой кайф — спать в одного и не бояться, что я могу кого-то во сне раздавить.
Но я не успеваю встать и взять на руки дочек, как раздается звонок.
Замираю, удивленно смотря на дверь.
– И кто это у нас в такой час?
И, конечно же, сон с моих дочерей моментально сдувает. Они тут же сползают с кровати и, держась за руки, идут встречать незваного гостя. Или гостей.
– И куда мы так рванули? – опережаю их и строго смотрю на лисичек.
Они тормозят, задирают головки и надувают губки.
– Я понятия не имею, кто там пришел, а вы уже готовы мчаться с распростертыми объятиями, да? – прищуриваюсь.
Даю понять, что девчонкам стоит остаться тут, и дочери на мое удивление усаживаются на пол, сгребая к себе лежащие на коврике игрушки. Делают вид, что очень заняты.
Выдыхаю, и звонок повторяется. Милка с Миркой снова пытаются вскочить, но видят, что я ещё не ушла, и замирают.
– Оставайтесь, пожалуйста, у себя, лисы. Так будет безопаснее.
Не знаю почему, но все тело разрывается от какого-то предчувствия беды. Я стараюсь отогнать от себя плохие мысли. Одно успокаивает: на территорию дома не проникнет никто опасный.
Может, это вообще соседка за солью. Из меня вылетает истерический смешок. Ну да… тут такие соседи, что им соль сто лет не нужна. У них только доставки из лучших ресторанов. Это я готовлю сама…
Подхожу к двери и жалею, что у меня нет глазка. Но пост на первом этаже все же хорошее успокоительное. Там такая проверка, что посторонняя муха не пролетит, документы спросят.
Распахиваю дверь и застываю с открытым ртом.
– Привет, ангел, – серые глаза мгновенно чернеют, и эта тьма окутывает.
– Наиль, что ты тут делаешь?
Пытаюсь прикрыть дверь, чтобы он не увидел мою квартиру.
Он немного проталкивает меня внутрь и опирается о косяк. Поднимает руку, где на указательном пальце болтаются мои туфли.
– Приехал воплощать в жизнь свое сообщение.
Сглатываю. Мотаю головой.
– Я тебя не звала. И не ждала. Тебе лучше уйти, уже поздно, и мне…
– Дела какие-то есть? Или ты не одна?
Его взгляд медленно ползет вверх, мимо моей макушки и сосредотачивается на том, что у меня за спиной.
– Я одна. Собралась спать. Завтра мне рано вставать на работу, так что…
Наиль усмехается, и от этой хищной усмешки по телу ползут мурашки. Противные, сосредоточенные на страхе.
– Водичкой угости мужа.
Облизываю губы и тут же жалею, потому что взгляд Таранова тут же таранит мой рот. Хорошо, что пока только взгляд…
О боже, о чем я думаю?
За моей спиной раздается грохот и хихиканье наших дочерей. Лицо Наиля становится жестче. Брови сходятся на переносице, челюсти сжимаются, отчего подбородок становится более заостренным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Глаза медленно ползут вниз, откуда доносятся звуки, а я пытаюсь не грохнуться от разрыва сердца, который сейчас точно происходит. Кажется, всю левую сторону в момент парализует. Как раз там, где должно биться сердце. Да и не только левую сторону. Все тело…
Наиль просто отрывает меня от пола и переставляет, как статуэтку, которая ничего не весит. На пол падают мои туфли, и сам он скидывает тяжеленные ботинки. Проходит в мою квартиру, пока я пытаюсь пошевелиться.
Милка и Мирка стоят, хлопают своими кукольными глазками и наблюдают за тем, как к ним приближается незнакомый мужчина. Для них незнакомый…
– Наиль…
Он выбрасывает руку и поднимает указательный палец, заставляя меня замолчать.
Присаживается перед нашими дочерями на корточки, и я вижу, как его спина напрягается до проступающих мышц.
Он старается сильно не приближаться. Со своего места мне удается увидеть, что у него руки дрожат, и эта картина пронзает мое сердце.
– Привет, принцессы. Вы такие красивые, прямо как ваша мама.
Кусаю костяшку пальца и зажмуриваюсь. Это слишком… слишком на разрыв.
– Я хотела сказать…
Наиль дергает головой. Изучаю его профиль, и замечаю, как нервно дергается рот в попытке улыбнуться, но он для улыбок слишком сосредоточен на наших малышках. Осматривает их, будто хочет впитать и боится, что больше их не увидит.
– Я Наиль. Ваш папа.
Он протягивает руку ладонью вверх, и Мила с Мирой переглядываются, а потом доверчиво вкладывают свои ручки в его огромную руку. У меня от этого подкашиваются ноги, на глазах закипают слезы. И я замечаю, что у Наиля тоже глаза краснеют и подозрительно блестят.
Он на мгновение прикрывает их, вытирает второй рукой.
Слезы? Он плачет из-за наших детей?
– Когда ты хотела сказать? – его голос хрипит и наждачкой проходится по слуху. – Когда им исполнилось бы по восемнадцать?
А у меня язык не работает. Я не могу заставить себя признаться ему, что я думала об этом буквально пару дней назад. Но только не успела… он меня опередил…
Глава 13
Наиль
Какие они красавицы. То фото в газете не передает всей их красоты. Большие серые глаза… мои. Я в них смотрю, словно в зеркало. Милые кучеряшки, собранные в два торчащих хвостика. Они обе такие крошечные, что дышать в их сторону страшно.
И слезы эти долбаные. Прям на глазах у Марины сижу и, как слабак, слюни распускаю. А потом я понимаю, что плевать, в общем-то, что она обо мне подумает. Она забрала у меня самое дорогое.
Детей…
Мои дочки… Так доверчиво вкладывают ладошки в мою лапу, что у меня в груди вспыхивает так, что хочется разодрать кожу, ребра выломать и выдрать то, что так болит сейчас.
Не могу на них насмотреться. И они так внимательно смотрят на меня, так осмысленно. Словно им уже не первый год.
– Как…
– Мира и Мила, – опережает меня Марина.
Усмехаюсь. Надо же, вроде столько времени прошло, а она до сих пор умеет предугадать, что я спрошу.
– Мира и Мила, – эхом повторяю, все ещё удерживаю мягкие ладошки.
Взгляд опускается, и я хмурюсь, когда замечаю, что одна из дочерей не опирается до конца на ногу.
– Что с ногой?
Марина где-то совсем рядом, я ощущаю её тепло. И дыхание её слышу. Прерывистое и тяжелое, как после бега.
– Милка сломала её, сегодня гипс снимали. Ещё боится до конца опираться.
Дергаюсь как после хорошего удара и поднимаю взгляд на бывшую жену.
– Ногу ломала?
Она отступает и закатывает глаза.
– Так и знала… Наиль, это не значит, что я плохая мать, ладно? – поднимает палец и прищуривается.
– А я разве это сказал?