Читать интересную книгу Братья Лаутензак - Лион Фейхтвангер

Он взял новый конверт, ощупал его, "увидел".

- А теперь я вижу, - возвестил он, - человека лет пятидесяти, с темновато-серым лицом. Фамилия его начинается на "Д" или на "Т". У меня такое чувство, что человек этот не слишком крепкого здоровья. Он страдает желудком. - Оскар открыл глаза, длинным указательным пальцем с перстнем ткнул в одного из присутствующих и воскликнул: - Это вы!

Лицо господина Тишлера еще сильнее побледнело, но он сделал слабую попытку пошутить.

- Верно. Я иногда принимаю соду.

Остальные натянуто улыбались. Но Оскар и глазом не моргнул.

- Вы спрашивали о своем будущем? - продолжал он. - У меня есть для вас ответ. Но это неприятный ответ, и я не знаю, какая вам польза от того, что вы его узнаете. Хотите, чтобы я сказал? - Его дерзкие синие глаза испытующе впились в глаза Тишлера, который старался отвести свой взгляд.

- Что-нибудь сногсшибательное? - отозвался неприятным хриплым голосом господин Тишлер. - Или вы полагаете, господин Лаутензак, - продолжал он вызывающе, - слова, которые вы сейчас произнесете, изменят мой жизненный путь?

- Может быть, изменят, а может быть, и нет, - спокойно ответил Оскар. Все зависит от того, насколько здраво вы способны рассуждать, господин Д. или Т.

- Выкладывайте вашу мудрость, - нетерпеливо заявил господин Тишлер.

Оскар откинул голову, закрыл глаза.

- Я вижу теперь будущее, - возвестил он, - я вижу, что будет через десять лет. Десять лет, считая с нынешнего дня. Я вижу что-то вроде леса. Между деревьями - камни. Это могильные памятники. А, это Лесное кладбище. Я вижу один памятник. Не слишком богатый. И надпись простая. Буквы стерты, но приблизительно прочесть можно. Там написано "Антон Тилер" или что-то в этом роде. - И после короткой, зловещей паузы добавил: - Памятник уже не новый, он несколько обветшал. - Оскар опять открыл глаза. - Очень сожалею, что не могу сообщить ничего более утешительного, господин Тилер, но я вас предупредил.

Публике стало не по себе. Господин Тишлер еще больше побледнел и пожелтел, но заявил с нервической напускной бодростью:

- Все это вздор. Никогда я не позволю хоронить себя в Берлине. Об этом и речи не может быть. Я не хочу, чтобы меня похоронили в Берлине.

Однако Оскар возразил с изысканной вежливостью:

- Возможно, это будет зависеть не только от вас. Я предсказываю лишь то, что мне открывают силы, более могущественные, чем вы и я.

Он с удовлетворением заметил, что его дерзкое пророчество произвело впечатление. Затем стал выбирать следующую жертву. Вон тот, высокий грузный блондин с толстощеким розовым лицом, - очевидно, доктор Кадерейт, магнат тяжелой промышленности. Оскар испытующе посмотрел в его сонные хитрые глаза. С этим господином будет нелегко. Доктор Кадерейт был здесь самым важным гостем - это особенно подчеркивал Гансйорг.

Оскар не стал пускаться в долгие мистические приготовления, а сразу же приступил к делу. Лишь на несколько мгновений сомкнул он глаза, потом заявил:

- Эта вот записка от вас, доктор Кадерейт. - И, наклонив голову, вежливо пояснил: - Что именно вы и есть господин доктор Кадерейт, я узнал раньше, ваши фото не раз появлялись в газетах. Но то, что я вам сейчас скажу, - продолжал Оскар с легкой улыбкой, - идет из других источников.

- Пожалуйста, - приветливо отозвался доктор Кадерейт; у этого статного, крупного человека был странно высокий, почти женский голос.

Оскар не впал в транс, но глубоко погрузил свой внимательный взгляд в глаза Кадерейта, в эти хитрые, непроницаемые глаза. И голос Оскара зазвучал по-будничному, только говорил он медленнее, чтобы с его губ не сорвалось ни одно необдуманное слово.

- Я вижу вас, - сказал он, - в сопровождении людей в мундирах. Я вижу, как вы ведете этих люден через большие светлые залы. Вижу машины. Должно быть, это завод. Я ошибаюсь?

- Нет, это довольно правдоподобно, - раздался из публики насмешливый звонкий голосок, принадлежавший маленькой изящной женщине, видимо, жене доктора Кадерейта. - Довольно правдоподобно, что заводчик находится на заводе. - В публике раздался легкий смешок.

- Пожалуйста, но мешайте маэстро, - вежливо, но строго попросил Алоиз.

"А эта дамочка опасна", - решил Оскар. На тех скудных сведениях о Кадерейте, которые ему удалось получить, тут не выедешь. Чтобы опять подчинить себе публику, нужно ввести в бой резервы - его настоящую силу, прозрение, "видение". Он должен рискнуть. Если поток его силы достигнет Кадерейта - Оскар победил, если нет - ну что ж, сражение проиграно.

Он закрывает глаза, погружается в себя. Удача! Вот оно. Оскар чувствует в груди едва ощутимое движение, точно разрывается шелковая ткань. Медленно открывает глаза. Но, к его удивлению, поток идет не к доктору Кадерейту, а к его соседке, маленькой женщине, той самой, которая так дерзко прервала его.

Об этой женщине он ничего не знает; в отношении ее - хочет он или нет ему придется опираться только на силу своего "видения"! И он впивается взглядом в ее лицо, смугло-бледное, дерзкое, мальчишеское, с ясными серыми глазами. Он уже не дает ей отвести глаза, и, несмотря на весь свой насмешливый и гордый вид, Ильза Кадерейт чувствует, как ею овладевает что-то чуждое и принуждает против ее воли выдавать свои сокровенные чувства и мысли.

Лицо Оскара точно опустело, красные губы чуть раздвинуты, глаза опять полузакрыты.

- У меня нет никакой вести для господина доктора Кадерейта, - говорит он, - я обращаюсь теперь к вам, сударыня. - Его голос замедляется, становится тягучим, сонным.

- О будущем мне вам сказать нечего, но я могу сказать о ваших мыслях и желаниях больше, чем вам известно о них самой.

- Я слушаю, - ответила Ильза Кадерейт, но ей не вполне удалось сохранить независимый и насмешливый тон.

В углу, у стены, стоял Алоиз, он весь подобрался, готовый вмешаться в любую минуту. То, что сейчас предпринял Оскар, - рискованное дело; это искусство внушения, оно соединяет в себе гипноз и чтение мыслей; только настоящий телепат может себе позволить подобные эксперименты.

- Вы считаете, - заговорил Оскар все тем же нащупывающим голосом, - что вашему супругу следует наконец связать и себя, и свою деятельность с национал-социалистской партией. Вы хотите этого не ради каких-либо возвышенных или мелких интересов, но просто потому, что это вам представляется забавным. Вы помните, когда у вас впервые возникло ясно и отчетливо это желание? Да, вы вспоминаете. И я вспоминаю вместе с вами. Представьте себе, пожалуйста, во всех подробностях, как было дело.

Он смотрел перед собой невидящим взглядом, прислушиваясь изнутри к себе, прислушиваясь изнутри к ней.

- Благодарю вас, - сказал он затем и улыбнулся. - Теперь вы действительно стараетесь... Ваши воспоминания становятся яснее: теперь я вижу все отчетливо. Вы в каком-то зале, где множество лиственных растений. Это оранжерея? Что-то вроде зимнего сада. С вами молодой человек. Брюнет. С четким пробором. Вы разглядываете вместе с ним какой-то бассейн с растениями. Да, это водоросли. Я не ошибся?

- Может быть, - неуверенно отозвалась Ильза.

А доктор Кадерейт, скорей не веря, чем веря, но благосклонно улыбаясь, с интересом спросил вполголоса:

- Может быть, он имеет в виду Штокмана? Разве ты мне не говорила, что две-три недели назад беседовала со Штокманом относительно партии?

- Господин с пробором, - продолжал Оскар, - отзывается о партии пренебрежительно. Верно? - И, не ожидая ответа, продолжал: - Вы же, может быть, только из духа противоречия защищаете партию. И в мыслях - горячее, чем на словах. "В сущности, - думаете вы, - эти парни с дурными манерами все же в десять раз интереснее, чем вы все, вместе взятые", - и вы мысленно отпускаете довольно крепкое словцо по адресу тех кругов, к которым принадлежит господин с пробором, этакое грубое слово, какое не часто услышишь из уст такой дамы, как вы.

Доктор Кадерейт расхохотался.

- Это правда? - спросил он вполголоса своим высоким, почти женским голосом и тут же сам себе ответил: - Может быть, и правда, ты вполне могла это подумать про Штокмана.

А Оскар решительно продолжал:

- И тогда вам впервые захотелось, чтобы ваш Фриц сотрудничал с теми, а не с этими. - Он совсем открыл глаза и уже отнюдь не сонным, а своим обычным голосом, уверенно и победоносно заявил: - Я вас не спрашиваю, так ли это. Я знаю - это так.

Алоиз был преисполнен профессиональной гордости за своего коллегу.

Доктор Кадерейт сделал вид, что аплодирует.

- Неплохо, - сказал он, - очень неплохо, - и с легкой улыбкой взглянул на жену, которая сидела, тоже чуть-чуть улыбаясь, но с озабоченным видом и слегка облизывая губы. Оскар провел рукою по лбу.

- Я хотел бы на этом сегодня закончить, - заявил он мягко, почти виновато; напряженная сосредоточенность очень его утомила, пояснил он. И сошел с эстрады.

Ильза Кадерейт была дамой скептического склада и произвести на нее впечатление было нелегко. Теперь, когда Оскар выпустил ее из-под своего влияния, она начала защищаться от него. Вполне возможно, что этот тип с дерзким, грубым лицом удачно скомбинировал из отдельных штрихов целую картину. Что-то в нем есть, этого нельзя отрицать, она до сих пор никак не очнется; при всем желании она не может вспомнить, о чем тогда беседовала с Альбертом Штокманом. Конечно, сознавать, что кто-то так ясно читает в твоей душе, что твое нутро, так сказать, раздевают донага, не очень-то приятно; от этого становится не по себе. Но это и волнует; нет, она не жалеет, что приехала сюда.