Читать интересную книгу Биография отца Бешеного - Виктор Доценко

Мы были в четвертом классе, когда Галина Ивановна тяжело заболела: ей пришлось оставить работу и уйти на пенсию по выслуге лет. На смену ей пришла неказистая на вид, беспомощная практикантка Омского пединститута...

Я всегда говорю, что есть опасные профессии, ошибки в которых исправить невозможно. Беспомощный и непрофессиональный учитель, заложивший шаткий фундамент знаний своим ученикам, испортит ребенку всю дальнейшую жизнь. Врач, неправильно поставивший диагноз, может сделать человека инвалидом. Именно поэтому люди, намеревающиеся получить эти профессии, по-моему, обязаны сдать не только положенные вступительные экзамены, но и пройти особый тест на профпригодность, чтобы тест призван обнаружить настоящее влечение человека к данной профессии, я бы даже сказал, глубокую любовь к ней. В педагогике и медицине не должно быть случайных людей...

Для тех, кто не знает, - краткое пояснение. Во времена моего детства с первого по четвертый класс включительно, в так называемых начальных классах, был всего один учитель, который преподавал все предметы. Откровенно говоря, и предметов-то было мало: русский язык, родная речь, чистописание, арифметика, пение, физкультура - немудрено справиться одному педагогу. Этот же учитель был и классным руководителем.

Почему же эта молоденькая практикантка, в странных металлических очках-велосипедах, после нашей любимой учительницы всеми в классе была встречена просто в штыки? Нет, она не была злой или безграмотной, просто она была другой: не нашей Галиной Ивановной. У нее не хватало не только опыта, но и простой увлеченности своей профессией.

Хотя объективности ради замечу, что наверняка любого учителя мы восприняли бы точно так же. Но если бы это оказался опытный и волевой человек, то последствия вряд ли были бы столь трагичными.

К сожалению, ее имя не осталось в моей памяти, а потому для удобства назовем нашу практикантку Валентиной Сидоровной.

Каких пакостей мы ей только не устраивали: и кнопки на стул пристраивали, и живую мышь в ящик ее стола закрывали, и тряпку у доски обмазывали столярным клеем. Бедняжку в буквальном смысле доводили до слез. Наш четвертый класс "А" скатился с первого места по успеваемости и поведению на самое последнее. В конце концов, когда до окончания учебного года оставалось чуть менее четверти, эта борьба закончилась поражением для всех ее участников: чаша терпения Валентины Сидоровны переполнилась - она горько разрыдалась, обозвала нас "нравственными уродами" и устремилась к директору школы. Несмотря на все уговоры, она написала заявление об уходе, бросив в сердцах, что с "этими бессердечными монстрами не справиться никому".

Оставлять без внимания столь вопиющий факт было невозможно: могло дойти до районного отдела народного образования (роно), а это грозило дисциплинарными последствиями для школы, а потому экстренно был собран педсовет, который и принял "мудрое" решение - перевести самых злостных "зачинщиков и хулиганов" в другой класс и снизить им оценку за поведение, а классным руководителем временно назначить завуча школы. Именно последнее решение и было настоящим бедствием: завуча боялись гораздо больше, чем директора школы...

Это школьное происшествие совпало с очень приятным для нашей семьи событием: мы наконец-то оказались в отдельной квартире. К тому времени отец устроился работать на нефтезавод и стал возить его директора Малунцева весьма легендарную личность. Когда он умер, заводу было присвоено его имя, а одна из улиц городка нефтяников, называвшаяся улицей Нефтяников, была переименована в улицу Малунцева.

Именно на этой улице мы и получили просторную двухкомнатную квартиру на первом этаже. Именно в этой квартире до сих пор и проживает моя мама с отцом. Кстати, дом, в котором мы получили квартиру, находился напротив дома, в котором тогда жил мой друг - Володя Акимов, то есть мы стали еще чаще видеться с ним...

К счастью, точно выявить "зачинщиков и хулиганов" того инцидента не было возможности: к ним можно было отнести весь класс и даже Наташу Завальникову дочку директрисы школы, в которую, кстати, я был влюблен едва ли не с первого класса.

Директрису звали Мария Тимофеевна Бирюкова, но большинство учеников не задумывались, а может, просто не обращали внимания на то, что у нее с дочерью разные фамилии, хотя лично я догадывался: у меня самого была другая фамилия, нежели у остальных членов семьи: я - Доценко, а все они - Чернышевы...

В то время в связи с нехваткой жилья директор школы чаще всего получал квартиру непосредственно в здании самой школы, естественно, с отдельным входом. Потому двухкомнатная квартира Наташи и ее матери размещалась с правого торца школы, а окна выходили на главный вход в школьный двор...

Это позволяло Марии Тимофеевне наблюдать за нами из окна своей квартиры: и когда мы играли после занятий во дворе школы, и когда мы выстраивались на линейку в праздничные дни...

Наташа... Помните, как я восхвалял имя Сергей? Точно с таким благоговением отношусь я к этому женскому имени. Думаю, достаточно серьезную роль в моем последнем браке сыграло то, что мою жену зовут Наташа...

Наташа Завальникова... Это было милое, хрупкое и очень нежное существо с двумя косичками, а ее лобик и виски всегда украшали на редкость симпатичные завитушки. Я написал, что был влюблен "едва ли не с первого класса", а на самом деле я выделил ее из толпы всех остальных девчонок еще в детском саду, куда был определен мамой за полгода до поступления в первый класс.

Оказавшись с ней в одной группе детсада, я принялся со всей детской страстью и непосредственностью уделять ей внимание: то дерну за косичку, то ножку подставлю, но когда Наташи не было рядом, а кто-то пытался отозваться о ней недостаточно восторженно, то я, как настоящий рыцарь, мгновенно бросался на того с кулаками, защищая "честь своей любимой дамы".

Так продолжалось и в школе: судьба нас не забыла, и мы попали в первый "А" класс. Трудно сказать, сколь долго продолжалось бы "такое безконтактное внимание" с моей стороны, если бы однажды вечером, играя в "догонялки", кстати, на территории нашего бывшего детского садика, я настолько увлекся погоней, что буквально сбил ее с ног, и мы одновременно упали в снег.

Так вышло, что я оказался сверху лицом к лицу с Наташей. Веселый беззаботный смех стих у нас разом, словно кто-то приказал нам "замри". Мы уставились друг на друга, и мне показалось, что прошла целая вечность... Вдруг по моему телу пробежала какая-то странная, незнакомая мне волна, то ли простой нежности, то ли природного начала, но уверен, все произошло вовсе не осознанно, я неожиданно прикоснулся губами к ее щеке...

Наташа заметно вздрогнула, ее хрупкое тельце напряглось, однако она не отпрянула от меня, и в ее глазах не было ни отвращения, ни испуга, ни обиды, нет, ничего подобного не было, скорее было любопытство. Но это длилось лишь мгновение, потом она, воспользовавшись моей растерянностью, резко скинула меня с себя, быстро вскочила на ноги и громко рассмеялась. Я тоже вскочил на ноги и вновь попытался повалить ее на снег, но Наташа увернулась и тихо, чтобы услышал только я, прошептала нежно:

- Дурак же ты, Витюша!

Вы даже не можете себе представить, как же я был счастлив в ту минуту! Во мне все пело, трепетало, и мне хотелось совершить что-то героическое, нужное и полезное людям...

Интересно, помнит ли она тот мой первый робкий дет-ский поцелуй, ставший для меня событием? Скорее всего - нет!..

С этого памятного вечера между нами словно искра проскочила. Если и до того ни для кого не было тайной мое отношение к Наташе, а после я и вообще почти не отходил от нее, используя любой предлог, чтобы прикоснуться к ней: вероятно, мне хотелось вернуть то состояние, что я ощутил в момент того безобидного поцелуя...

До самого моего ухода в седьмом классе в вечернюю школу рабочей молодежи на всех классных фотографиях, начиная с первого класса, мы с Наташей были запечатлены рядом. Ясно, что она, мой друг Володя Акимов и я всегда вместе отмечали наши дни рождения. Кроме того, Наташа тоже занималась легкой атлетикой и отлично бегала на короткие и средние дистанции, хорошо прыгала в длину. И ездила с нашей командой почти на все соревнования.

Примерно лет в тринадцать я посвятил Наташе свои первые стихи:

Для тебя я все готов отдать

без сожаленья:

От рубашки до штанов

обнажи колени!

Для тебя журчат ручьи

Распевают птицы трели...

Я и сам готов в ночи...

Все помять в постели...

Ну приди же, ну открой

Сердце, маками зардевшее!

Будь, как я, как мальчишка твой:

Безрассудная, гордая и смелая...

Не слишком ли откровенно для подростка послевоенных лет? Хотя, по правде говоря, я так и не решился прочитать ей эти строки.

Лелею я тайную надежду, что по прошествии многих лет Наташа наконец прочтет их и так же, как и я, с ностальгической нежностью вспомнит те беспечные годы нашего детства.