Читать интересную книгу Смерть в послевоенном мире (Сборник) - Макс Коллинз

Он рассмеялся, закурив сигарету. Покачал головой:

— Смешно. Кто бы подумал?

— Подумал о чем?

С видом заговорщика он наклонился над столом. Судя по его дыханию, стаканчик виски не был первым, принятым за это утро.

— О том, что похититель девочки Кинана действительно оказался «убийцей с губной помадой». Действительно.

— Почему бы, собственно, нет? Он же оставил свою роспись на стене владения Кинанов, гласившую: «Остановите, пока я не убил еще...»

— Это-то и самое смешное, — хмыкнул он. — Как ты думаешь, кто сделал надпись на стене?

Я недоуменно посмотрел на него:

— Что ты имеешь в виду?

Дэвис подался вперед, криво ухмыляясь:

— Не будь таким легковерным дураком. Это написал я. Мне хотелось сенсации.

Схватив за грудки, я потянул его к себе через стол.

Бутылка виски опрокинулась, проливаясь на пол, сигарета Дэвиса выпала изо рта, а его глаза вытаращились так же, как у тех бизнесменов, что заканчивают свой ланч двумя-тремя порциями мартини.

— Ты... что ты сделал? — процедил я сквозь зубы.

— Нат! Мне больно! Отпусти! На нас смотрят!

Задыхаясь от злости, я втиснул его обратно в кресло. Меня трясло.

— Стало быть, это сделал ты, чертов недоносок, не так ли?

Он был перепуган, но старался этого не показывать. Состроив обиженную физиономию и пожав плечами, сказал:

— Подумаешь, да что тут такого?

Держа его за галстук, я раздумывал, врезать ему по морде или нет, а он тем временем, не отрываясь, смотрел на мой кулак.

Затем, опустив кулак, но продолжая удерживать его за галстук, я проговорил:

— Пойдем, расскажешь полицейским.

— Я пошутил, — заныл Дэвис, — ничего я не писал. Правда. Просто сболтнул глупость.

Не выдержав, я схватил его за горло и начал душить. Глаза Дэвиса полезли из орбит. Явно издеваясь над ним, я произнес:

— Останови меня, Хол, пока я не убил тебя.

После этого отшвырнул его. Он так сильно ударился в стену, что закачались висевшие на ней картины в рамах. Я развернулся и пошел прочь.

20

В подвале горела одна-единственная лампочка. Повсюду стояли баки и ящики для белья — точная копия тех, которые были в подвале, где расчленили Джоэн Кинан.

Но все же это был другой подвал. Гораздо меньших размеров, расположенный в здании, находившемся неподалеку от «погреба убийцы», аккуратный, в котором инструменты и инвентарь для чистки улиц выстроились вдоль стен, как примерные уголовники.

В этом подвале обитал Отто Бергструм.

— Почему ты захотел увидеться со мной? — спросил убеленный сединами Бергструм, набычив могучую шею.

Снаружи шел дождь, и было темно. Близилась полночь. С мокрых плаща и шляпы, которую, войдя, я не снял, на пол стекала вода.

— Я же объяснил по телефону, — ответил я. — По делу. Речь идет о деньгах.

Как и прежде, на старике был комбинезон. Сквозь закатанные по локоть рукава фланелевой рубахи проступали могучие бицепсы, он стоял, широко расставив ноги. Руки сжаты в кулаки, на кулаках отчетливо проступали вены.

— Ты пришел по поводу денег, обещанных в качестве награды, — произнес он. Его голубые глаза сверлили меня из-под поседевших бровей. — Станешь меня уговаривать отказаться от причитающейся мне доли?

— Не совсем точно. Понимаешь, на эту награду претендуют несколько человек.

— Полицейским награда не положена.

— Это городским полицейским. На меня это не распространяется.

— А на них — да.

— Правильно, но я должен отстегнуть немного баксов паре из этих парней за содействие.

— Ну и что? И ты думаешь, я должен помочь тебе рассчитаться с ними?

— Нет. Считаю, ты должен вернуть мне всю свою долю.

Его глаза гневно вспыхнули; он шагнул навстречу мне. Между нами все еще оставалось несколько шагов. Господи Иисусе, до чего же здоровы у него руки и плечи!

— С какой это стати?

— Потому что полагаю, что девчушку Кинанов похитил ты, — сказал я.

Он отшатнулся, челюсть его отвисла, глаза широко раскрылись.

— Я чист, — проговорил он.

— Отто, сегодня днем я собрал о тебе кое-какие сведения. Конфиденциальные. Ты, как и я, ветеран войны, с той лишь разницей, что ты воевал в первую мировую, да к тому же на стороне врага.

Выпятив вперед подбородок, он заявил:

— Да, горжусь тем, что я немец.

— Однако в то время ты был американским иммигрантом. Ты жил в моей стране с раннего детства. Тем не менее ты вернулся в Германию сражаться за фатерланд... а после того, как вам надрали задницы, у тебя хватило духу вернуться обратно в Америку.

— Не я один поступил таким образом. Разумеется, не он один; в Норт-Сайде существовала целая организация немцев — ветеранов первой мировой войны. Они даже устраивали совместные обеды с американскими ветеранами.

— Тебя знают в профсоюзе мясников, — продолжал я, — хотя ты никогда не был его членом.

— Все они — коммунисты, — пробормотал он.

— Многие годы ты работал мясником в одном из магазинов Вест-Сайда, пока из-за нехватки мяса во время войны... во время этой последней войны... тебя не уволили. Ты не входил в профсоюз и поэтому с твоим прошлым не смог устроиться работать мясником в другое место... Все, что так или иначе было связано с обороной, оказалось для тебя закрытым. Так ты очутился здесь. Стал дворником. Этот дом принадлежит твоей сестре, верно?

— Пошел ты к черту, мистер.

— Знаешь, что я думаю, Отто? Я думаю, что в том, что твои дела идут из рук вон плохо, ты обвиняешь новый порядок. Ты чертовски сердит на правительство. В частности, в своих невзгодах винишь Кабинет по ценообразованию.

— Социалисты, — пробурчал он.

— Когда тебя уволили. Боба Кинана и в помине не было в Чикаго, старый ты идиот. Но сейчас он работает в Кабинете и к тому же живет поблизости, у него водятся деньги и есть хорошая маленькая дочурка. Чем же это для Отто Бергструма не мишень, о которой можно только и мечтать?

— У тебя нет никаких доказательств. Все это ложь. Пустой звук.

— Могу рассказать, как все произошло. Ты напился и действовал под влиянием минутного настроения, или же ты все спланировал? Ладно, похищение еще можно как-то понять, но что никак не укладывается в голове, так это убийство маленькой девочки. Неужели она пыталась поднять шум в кроватке, и ты ее задушил? А может быть, ты был пьян, и просто произошел несчастный случай?

Лицо его стало похоже на маску, лишенную всяких эмоций.

— Но чего я совершенно не могу понять, Отто, так это попытки изнасиловать маленькую девочку. Она была уже мертвой? Ну ты, сумасшедший извращенец, отвечай!

Он поднял голову:

— У тебя поганая глотка. Может тебе сполоснуть ее щелоком?

— Послушай, я дам тебе шанс, старина. Пойдем со мной в Саммердейлский участок и оформим явку с повинной. Или пристрелить тебя прямо здесь?

— А что, в кармане пистолет?

— Да, у меня в кармане пистолет.

— Вот как! А у моего друга нож.

Я не слышал, как этот друг подошел. Откуда он появился — может быть, из угольного подвала? Он был абсолютно спокоен, как ни один из нас двоих. Он стоял у меня за спиной и действительно держал в руках длинный острый нож, который поблескивал в свете единственной лампочки. Сверкнув, нож опустился вниз, и я едва успел отскочить в сторону. Лезвие распороло рукав моего плаща и задело плечо. Моя рука, сжимавшая в кармане пистолет, непроизвольно выпустила его. Пистолет запутался в одежде, пальцы искали рукоять...

Я узнал этого тощего типа с короткими волосами и загорелыми скулами по фотографиям, опубликованным в газетах. Его звали Джеймс Ватсон. Я никогда с ним не встречался. Он работал в детском саду, из которого «украли» лестницу; армейский ветеран, обвинявшиися в приставании к малолетним, который, так же как и Отто, входил в число подозреваемых, пока я не вытащил на сцену Джерома Лэппса.

На нем был желтый дождевик и желтая шляпа с широкими полями; однако по его виду я бы не сказал, что он только что пришел с улицы. Может быть, он специально надел плащ, чтобы не забрызгаться кровью.

Держа нож необычным способом и подняв кулак на уровень головы, он медленно приближался ко мне. Его темно-голубые глаза были широко раскрыты, рот искажала улыбка, придававшая ему глупый вид огородного пугала. Я бы мог рассмеяться — так нелепо он выглядел. Пока он приближался, Отто схватил меня сзади.

С руками, сведенными за спину, одна из которых кровоточила и горела от пореза ножом, я пытался сопротивляться, но безуспешно. Старый немец-дворник держал меня своими мощными ручищами.

Ватсон резко взмахнул ножом сбоку, я изо всех сил дернулся влево, в результате чего лезвие почти наполовину погрузилось в шею Отто. Хлынула кровь. Отто упал, схватившись за горло, казалось, что жизнь вместе с кровью покидала его. Наконец я освободился от его хватки. И пока Ватсон все еще стоял с ножом в руке (он извлек лезвие из шеи Отто так же быстро, как случайно вонзил в своего напарника), застыв на мгновение, ошарашенный необычным поворотом событий, рот его раскрылся так, словно он ожидал, когда дантист начнет сверлить ему зубы. Перехватив руку Ватсона широким круговым движением, я вонзил нож ему же в живот.