Читать интересную книгу Охота вслепую - Олег Алякринский

Это была какая-то нелепость! По коридорам слушок прополз стремительно — как вспугнутая гадюка в осеннем лесу. Степан ринулся было к Потапову, но тот уже неделю сидел на больничном. Тогда он напросился на прием к полковнику Лиховцеву.

— Эка ты влип, парень! — неожиданно сурово стал отчитывать его начальник утро. — Ну и дело заварил, понимаешь! И кто бы мог подумать? А ты ведь наша гордость, лучший стрелок в системе МВД, чемпион области по вольной борьбе, а в какой дурацкий переплет попал! — И, глянув на явно опешившего от таких слов Степана, вдруг по-отечески ласково добавил: — Ну, мы тебя в обиду не дадим, с кем не бывает. Но… нехорошо. Никогда бы не подумал, что ты, Степан, жулик…

— Да не жульничал я с этими квартирами, товарищ полковник! — чуть не закричал лейтенант. — Майор Потапов попросил несколько раз подпись вместо него подмахнуть на документах. Ну я и… Меня же выбрали его заместителем в комиссии по жилплощади, с правом подписи… Откуда же мне знать, что он там такие махинации крутил!

При последних словах Лиховцев нахмурился, помрачнел и отвел взгляд. Минуты три молчал.

— Я бы попросил вас, Степан Юрьевич, — начал он деревянным голосом, — выбирать выражения. Вы не вчера родились и в жилищной комиссии, как я понимаю, несете ответственность за принимаемые коллегиальные решения. Насколько мне известно, решения по тем квартирам принимались… уж не знаю почему, не коллегиально… И подпись под ними стоит не чья-нибудь, а ваша! При чем тут майор Потапов, а? За себя надо отвечать, лейтенант, а не за майора, понимаешь!

Помолчав еще с минуту, Лиховцев кивнул на дверь:

— Свободен, лейтенант. Подумай хорошенько над тем, что я тебе сказал. И учти: тебя мы… в обиду не дадим. Ты не дрейфь, парень!

Чтобы не поднимать шума раньше времени, решено было провести по-быстрому служебное расследование деятельности жилищной комиссии. Недели не прошло, как свои ревизоры пришли к выводу, что лейтенант Степан Юрьев допустил если не преступный умысел, то халатность… Действительно, восемнадцать квартир из новостройки, предназначенной для очередников УВД, были получены работниками городского торга, сотрудниками исполкома и порта. Как это вышло, Степан понять не мог. Но что сделано, того не воротишь.

Вернулся с затяжного больничного майор Потапов. Первым делом вызвал к себе Юрьева, усадил на стул и пошел в волнении колобком кататься по кабинету.

— Ну дела! Как же так я не уследил! Это, конечно, никакая не афера, ясен день, а недогляд, Степа. И ведь теперь ничего не сделаешь! Люди получили ордера, кое-кто уже въехал… А люди оказались не последние в нашем славном городе. Попробуй только выступи против таких, раздавят как жука! — Он остановился перед Степаном и участливо потрепал его по плечу. — Но ты, брат, не беспокойся. Полковник за тебя на самом верху просил, я знаю, так что уголовное дело заводить не станут. Для проформы, конечно, придется провести товарищеский суд. Пожурят тебя там за халатность и все спустят на тормозах.

Товарищеский суд был назначен на последний четверг октября. Накануне вечером пришел Васька, принес, по обыкновению, Наташе цветы, а к столу шампанское. Старались вести себя как ни в чем не бывало, словно ничего не произошло, но веселья все-таки никак не получалось. Макеев был какой-то взъерошенный, смущенный, не шутил, как обычно, а все отмалчивался, посидел-посидел да и ушел, даже от чая отказался. Только буркнул Степану в коридоре на прощанье:

— Держись, старик! Прорвемся! —  Но бодрости в его голосе не ощущалось.

У Степана от этих неискренних, фальшивых слов в груди зашевелилась, заворочалась глухая ярость — вроде той, которой он дал выход, пристрелив двух подонков на обувной фабрике. Захлопнув входную дверь, он вернулся в комнату. Увидел, что Наташа тоже как будто засобиралась.

— Ты куда? — Степан подошел к ней и крепко обнял за плечи, так что ее лицо исказилось.

— Больно, Степа! — пробормотала Наташа, силясь вырваться из его рук. Но он не отпускал ее. Его губы потянулись к ее губам, но она увернулась, и тогда он привлек ее к себе, прижал, ощутив упругие выпуклости девичьего тела, и стал покрывать ее лицо жаркими поцелуями. Наташа поначалу сопротивлялась, но постепенно сила или решимость ее слабела, и она сама прижалась к мускулистой груди Степана и, чуть приоткрыв рот, запрокинула голову, словно давая ему понять, что она готова… Он начал срывать с нее одежду, разбрасывая по полу. Наташа чуть слышно стонала, дыхание ее стало прерывистым. Степан знал, что ей нравится заниматься с ним любовью: он был сильный, страстный, нежный. Но она хотела, чтобы Степан проявлял неукротимую силу, настойчивость, иногда даже граничащую с грубостью. Он повалил Наташу на пол, поспешно стянул с себя рубашку, брюки и трусы и мощно вошел в нее, схватив за руки и разведя их в стороны, прижав к половицам.

Наташа мотала головой, закрыв глаза и приоткрыв рот, и стонала громче. Он ощутил, как жарко и влажно стало у нее внутри, и сам распалился от этого еще сильнее. Наконец его тело сотряс взрыв острого наслаждения, и он, скрипнув зубами, в последний раз всадил свой жезл в кипящий колодец страсти…

Они утомились от любовной борьбы и, откатившись друг от друга, замерли на полу, как два зверя. Как будто в последний раз, мелькнуло у Степана в мозгу. Как будто прощались навсегда…

Он не мог знать в тот миг, насколько точна оказалась его догадка. Наташа оделась и ушла, наотрез отказавшись остаться на ночь.

На другой день, в четверг, собрались в парткоме на суд. Пришли не только офицеры, но и сержантский состав — для представительности. Степан, не глядя ни на кого, сел на край стула посреди комнаты и хмуро уставился в пол. Заранее перегорев, Юрьев с удивившим его самого безразличием выслушал выступление полковника Лиховцева, потом майора Потапова, потом и других, среди них были и те, кому не без помощи Степана достались новые ведомственные квартиры. Вот от этих он меньше всего ожидал услышать слова, что прозвучали в гробовой тишине. Чем больше они выступали, тем с большим изумлением Степан воспринимал происходящее. Один, подполковник Сергей Меньшиков, который месяц бегал за Степаном и заискивающе рассказывал ему, как тяжело ютиться вчетвером в однокомнатной развалюхе на окраине, решительно заявил, что виноват не так лейтенант Юрьев, как сам коллектив, потому что не смог вовремя разглядеть замаскировавшегося носителя чуждой идеологии — идеологии рвачества, мошенничества и обмана.

Стараясь не глядеть в сторону Степана, выступил со своим словом и Васька Макеев. Он тоже выразил сожаление, что вовремя не обратил внимание на дурные наклонности товарища Юрьева, которые поначалу не бросались в глаза, а в истории с квартирными махинациями проявились сполна. Но виноваты все, не углядели…

Чтобы дать шанс Юрьеву исправиться и вновь стать человеком, достойным звания советского милиционера, ему посоветовали подать заявление об увольнении из утро по собственному желанию и перейти в другой отдел — например, в ГАИ. На том заседание товарищеского суда объявили закрытым.

* * *

Не замечая вокруг себя ничего — ни пешеходов, ни машин, не разбирая дороги, Степан брел к себе на Литейный. Странно: Наташа вчера даже не позвонила. А он весь день был занят — вернее, старался себя чем-то занять, чтобы не думать о предстоящем товарищеском суде, — и не виделся с ней на работе, обходя кабинет Лиховцева стороной. Придя домой, он сел, на зажигая света, на тахту и уронил голову. В ГАИ пойти? Как же, разбежался… Лучше уж совсем уволиться из милиции. А куда пойти? Что он умеет?.. Как что? У него же какое-никакое юридическое образование. Английский, опять же, знает — пусть не в совершенстве, но Агату Кристи и «Морнинг стар» читать может. Ну и стрелок он классный… Это тоже плюс. Нет, врете, гады, ни в какую ГАИ вы меня не отправите! Да с его-то анкетой ему везде, в любом уголке огромной страны, широкие горизонты открыты. Станет адвокатом, на худой конец — юрисконсультом на большом предприятии, плохо ли?

Степан встал и прошелся по комнате. Позвонил Наташиной тетке. Та сказала, что Наташи дома нет, и когда вернется, неизвестно. Куда же она могла деться? А может, к Ваське отправилась — стыдить его, мерзавца, за предательское выступление на суде? Впрочем, чего его стыдить, он же как уж, всегда вывернется… У него и отговорка найдется: попробуй, мол, не выступи в унисон с другими — так поставят на цугундер, потом не обрадуешься. Хотя ему-то, другу закадычному, все-таки можно было быть посмелее… Неужели он так и не понял, что Степу просто подставили, самым подлым образом подставили?

Он прилег на тахту и незаметно для себя уснул. Проснулся через полчаса, точно очнулся от наркоза после тяжелой операции: голова гудела и точно налилась свинцом. Пронеслась гулкая мысль: а что, если Наталья вообще больше не вернется? Что, если она с концами ушла? Как же так? Бросила в самый трудный момент его жизни! Поняла, что с таким увальнем каши не сваришь, и ушла…