— Смотри! — ее брови взлетели вверх, глаза засмеялись. — Смотри скорее, вот там, видишь? Видишь?
Проследив за ее взглядом, он увидел на самом деле необычную картину. На обочине дороги, свернувшись на куче желтых листьев, лежала собака. Достаточно крупная серая собака с грязной лохматой мордой и большими карими глазами навыкате. Она лежала, вытянув одну лапу перед собой, а другой лапой накрывая маленького рыжего котенка.
— Это же котенок, правда? — Саша щурила близорукие глаза, веря и не веря в то, что видит.
— Котенок, — подтвердил Денис, — на самом деле, маленький рыжий котенок. Ну надо же…
Они подошли ближе, и по мере их приближения взгляд собаки становился все более напряженным.
— Не бойся, — ласково сказала Саша, обращаясь к псу и, по всей видимости, не секунды не сомневаясь в том, что он прекрасно понимает человеческую речь. — Молодец какой, пригрел котенка. Молодец.
— Знаешь, — теперь она уже обращалась к Денису, — так странно… Что-то притягивает одно живое существо к другому. Наверное, это не зависит… от нас. Правда? С этим уже ничего не поделаешь…
Ее губы были так близко. И все-таки, коснувшись их, он не сразу поверил в то, что это — не сон.
— Ты, наверное, замерзла, — выдохнул он, удивившись тому, как изменился собственный голос.
— Немножко, — ответила она, прижавшись к нему еще теснее.
— Может быть… В кафе зайдем?
— Не хочу. Пойдем лучше домой?
— Домой, — согласился он, почти не думая.
— К тебе? — снова спросила она.
— Саша… Сколько времени мы здесь стоим?
— Секунд пять, мне кажется.
— А мне кажется, и того меньше. Саша…
Он был счастлив так, как бывает счастлив пятнадцатилетний парень, впервые поцеловавший девушку. Когда они снова очнулись, на улице было совсем темно. Собаки и котенка уже давно не было. Наступала звездная осенняя ночь.
— Ты совсем холодная. Пойдем домой. Скорее.
Она отстранилась. Глаза ее лукаво блеснули, и прежде чем Денис успел сориентироваться, Саша с ног до головы осыпала его листьями, подхватив с земли огромную охапку. И, рассмеявшись, побеждала вперед, а он помчался догонять.
Только после того, как дверь, скрипнув, приоткрылась, он почувствовал легкое смущение. Только в этот момент до него дошло, что он привел Сашу к себе домой. А дома, как обычно, никакого порядка. Никогда в жизни подобные мелочи его не смущали, он даже не задумывался о том, что пыль на книжных полках и чашка с недопитым чаем на полу возле дивана может иметь какое-то значение. Хорошо еще, что этим утром он застелил постель. Такое с ним случается через раз…
— Саша, ты извини, у меня не совсем порядок.
— Не совсем порядок? — она по привычке сдвинула брови, реагируя на неправильное построение фразы, а потом рассмеялась: — Это не страшно. Так даже лучше… Пожалуйста, поставь куда-нибудь.
Она бережно протянула ему охапку желтых листьев и тут же, не дожидаясь приглашения, прошла мимо него в глубину квартиры. Он растерянно стоял в прихожей, пытаясь сообразить, что сделать с букетом. Кажется, где-то должна была быть ваза для цветов. Вот только где?
Он прошел в комнату вслед за Сашей и замер на пороге, пытаясь определить дальнейшее направление своих поисков. Она стояла возле стены и рассматривала многочисленные фотографии, кубки и медали, развешенные и расставленные почти по всему периметру зала.
— Ого, а ты, оказывается, заслуженный. Надо же…
— Тебя это удивляет? — он улыбался.
— Нисколько, — ответила она, даже не взглянув, сосредоточенно продолжая всматриваться в лица на фотографиях, щурила глаза, пытаясь разобрать надписи. Она осматривалась вокруг себя с какой-то необъяснимой жадностью, словно пытаясь в считанные минуты расшифровать некие таинственные знаки и опасаясь не успеть понять самого главного.
— Совсем слепая стала. Ничего не вижу без очков, — она никак не могла отыскать его лицо на старой фотографии юношеской сборной, и уже едва ли не плакала от беспомощности.
— Да вот же, крайний в первом ряду, — пришел он ей на помощь.
— Это ты? — брови взлетели вверх, а глаза снова засмеялись.
Она шагнула дальше, к полкам с книгами и видеокассетами.
— Кастанеда, Блаватская… Какой ужас, никогда бы про тебя такого не подумала. Пушкин, Достоевский, Довлатов… — голос ее смягчился в конце фразы, брови снова разгладились. — Солженицын. Гарри Потер, о боже. Искусство макияжа?
— Это не мое, — смутившись, поспешил он откреститься от книги, которую когда-то давно купила и забыла у сына Алла Васильевна.
— Матрица, — теперь Саша принялась изучать видеокассеты. «Матрица» снова заставила ее поморщиться. — Танцующая в темноте… Рассекая волны. Идиоты. Ты правда?.. Тебе нравятся фильмы Триера?
— Не могу сказать, что нравятся, — немного подумав, ответил он, — но все же очень часто испытываю настоятельную потребность их смотреть. Я не люблю их, но я в них нуждаюсь.
— Какой ужас… — она смотрела на него, не мигая, широко распахнув огромные глаза, и Денис, не выдержав, рассмеялся:
— Знаешь, на мой взгляд, они жизнеутверждающие.
— Жизнеутверждающие?! — по слогам повторила она. — В каком смысле, и в каком месте, интересно…
Саша возмущенно отвернулась, так и не ответив на его улыбку. Но в следующую секунду он снова увидел ее почти измученные и беспомощные синие глаза:
— Том и Джерри… О, господи! Денис, я совсем запуталась. Я ничего не понимаю…
— Чего ты не понимаешь, Саша? Что ты пытаешься понять? — он подошел ближе и прижал ее к себе одной рукой, продолжая сжимать в другой охапку листьев.
— Я думала…
Она смотрела на него так жалобно и в то же время с такой надеждой, что ему вдруг стало страшно. Еще ни разу в жизни он не испытывал такого странного смешанного чувства радости и печали, но главное было не в этом. Он внезапно почти физически ощутил тысячи грозных, враждебных сил, которые подстерегают ее, эту хрупкую девушку с огромными синими глазами. Сможет ли он уберечь ее, спасти, защитить от удара? А если — нет?..
— Ну, что с тобой? Чего ты так испугалась?
— Я не понимаю… Я думала, что узнаю тебя, а сама запуталась.
— Ты же знаешь. Ты же все знаешь про меня, Сашенька. Знаешь самое главное…
Листья мешали. Внезапно совершенно отчетливо поняв, что же с ними делать, Денис разжал пальцы. Листья упали на пол с тихим шелестом и расстелились вокруг мягким желтым ковром.
— Самое главное — я люблю осень. И… тебя.
Она вздохнула — по детски, как вздыхает ребенок, наконец успокоившийся после долгого и безутешного плача. Вздохнула и прижалась к нему, крепко обхватив руками за шею.