не замечал. Еще ты иногда уставал и начинал вдруг прихрамывать, даже если не падал до этого, — тихо говорит Андрей, не глядя на мальчика.
Сам того не сознавая, Юра согласно кивает.
— А где-нибудь в другом месте у тебя болит?
— Нет.
— Другая нога не болит? Хорошо. А спина или плечи?
— Больше нигде. С чего, если Ванька стукнул меня сюда.
— Да, правда. Подвигай, пожалуйста, руками, вперед и назад. Вот так. Хорошо. А теперь, Юра, попытайся вспомнить, были у тебя раньше на теле похожие болезненные припухлости? Может, не в последние несколько месяцев, но когда-нибудь вообще?
— Я же говорю, больно только в том месте, куда меня ударили.
— Хорошо. У тебя прекрасная память. И достаточно, пожалуй. Давай наденем фиксатор обратно и укроем тебя одеялом. Удивительно, как быстро можно замерзнуть, лежа в постели даже в теплой комнате. Мы сделаем рентген, Юра, — ты знаешь, что это такое? Тебе когда-нибудь делали рентген?
— Да, это когда просвечивают кости, на рентгене они становятся видны, — говорит ребенок с такой уверенностью, что Андрей понимает: Лена была права. Русов сделал снимки, а потом, вместо того чтобы вложить их в Юрину карту, уничтожил. Он должен держать себя в руках. Дети очень быстро считывают гнев и думают, что сердятся на них.
— Отлично, Юра, тогда мы сделаем рентген, а сестра Осипова сейчас возьмет у тебя кровь на анализ. Это будет совсем не больно. Проблема только в том, что тебе больно шевелить ногой, а нам с тобой нужно добраться до отделения рентгенографии, чтобы сделать снимки.
— Откуда вы знаете, что у меня болит нога, когда я ей двигаю?
— Ты держишь ее слишком неподвижно. Мы прикатим кресло-коляску, и сестра Осипова поможет тебе в него пересесть. Она очень сильная.
«И, вне всякого сомнения, милиционер увяжется за нами до самых дверей рентгенографического отделения. Русов, наверное, решил, что он не в счет; у него не хватит медицинских знаний сообразить, что нет необходимости дважды делать рентген. Но имя Русова в любом случае уже попало в досье. Неужели он этого не понимает?»
Юра смотрит на Любины мощные руки и немного расслабляется всем телом. Он начинает верить, что эти люди о нем позаботятся.
— Значит, когда начнутся подготовительные тренировки к новому сезону, нога уже не будет болеть?
— Я на это надеюсь. Нам всем бы этого хотелось. Но в настоящий момент, Юра, я не могу сказать ни да, ни нет, потому что у меня пока нет никаких доказательств.
Мальчик громко фыркает. Теперь он прямо смотрит на Андрея, пытаясь разгадать, что скрывается за выражением его лица. Люба отвернулась и моет руки над угловой раковиной, готовясь взять кровь. И, судя по тому, как яростно она плещет водой и скребет намыленные руки щеткой, ей-то есть, что сказать по этому поводу.
— Папа рассердится, если я не поправлюсь к тому времени. Он хочет, чтобы меня отобрали в команду первой лиги в возрастной группе до одиннадцати лет.
— А ты тоже этого хочешь?
— Ну конечно! Все этого хотят. Но Ваньку, скорей всего, не возьмут, у него недостаточная физподготовка. Он мог бы подготовиться, но он не слишком целеустремленный, чтобы соблюдать режим. Папа отвозит меня на утренние тренировки каждую субботу, а если он сам не может, то наш шофер. Потому что, если пропустить даже неделю, это скажется на твоей физической форме. Еще я бегаю. Папа сделал мне на даче беговую дорожку.
Андрей кивает. Одни пациенты почти мгновенно привыкают к больничной жизни, другие сопротивляются на каждом шагу, настаивая, что их настоящая жизнь — за пределами больницы. У них нет времени болеть. И потом, в следующие выходные они приглашены на свадьбу, или их как раз должны повысить в должности. «Доктор, как вы не понимаете, я не такой, как другие больные!» Дети цепляются за события, которые должны были состояться в тот день, когда они заболели. Поход в кино не сорвался, он просто отложен. Даже спустя несколько месяцев, когда все уже поменялось тысячу раз, они все равно продолжают спрашивать.
Юра знает, что он создан для нормальной жизни. Нормальной, необыкновенной, со всеми причитающимися ему привилегиями, с беговым треком на даче и служебным автомобилем, который возит его на футбольные тренировки. Бедный ребенок!
— Помните, вы сказали, что я хромаю?
— Да?
— Я не хромаю. Только когда забудусь. Папа ни разу даже не заметил.
— Ты не хочешь, чтоб он заметил?
— Нет. Он… — Но что именно сделает Волков, Юра не может толком сказать. Возможно, он просто боится отца, так же как и все остальные.
Андрей кивает с таким видом, будто что бы Юра ни сказал, его это нисколько не удивляет.
Мальчик неловко шевелится, и Андрей замечает, как он поджимает губы: движение причиняет ему боль.
— Ты держишься молодцом, — говорит он Юре. — Некоторые совершенно не могут терпеть боль.
Мальчик едва заметно краснеет.
— Со мной все в порядке, — бурчит он и открыто смотрит в лицо доктора. Да, теперь уже Юра точно решил, что Андрею можно доверять.
— Он очень разозлится, если я быстро не выздоровею, — тихо произносит мальчик, и хотя он смотрит Андрею прямо в глаза, он все же чувствует какой-то подвох, как любой ребенок, подозревающий, что взрослые от него что-то скрывают.
— Злиться никто не будет, — говорит Люба, берет его за руку и переворачивает ее. Опытные пальцы медсестры растирают кожу, чтобы показались вены, но Юра не обращает на нее внимания.
— Мне кажется, эта штука как воздушный шар. Если проткнуть ее булавкой, она просто лопнет, — говорит он Андрею с вымученной улыбкой и такой отчаянной надеждой во взгляде, что Андрей наклоняется и поправляет постель, чтобы не встретиться с ним глазами.
— Нет. — В его голосе слышится ласка. — Так не получится. Но мы сделаем все, что в наших силах, Юра.
— Вы когда-нибудь видели мальчика с такой ногой, как у меня?
Андрей вспоминает. Впервые с таким случаем он столкнулся во время блокады, но не в первый ее год, а во второй, когда поставки анестетиков снова наладили. Мальчик был постарше Юры,