положения.
— Не могли бы вы ненадолго оставить нас с Юрой наедине, будьте так добры, — просит Андрей.
Она таращится на него.
— Но я же его мать. Я нужна ему.
— Конечно. Но в данном случае я считаю, так будет лучше для всех, — заявляет он твердо, решив, что ни извиняться, ни пускаться в объяснения не станет. — И я вижу, вы совсем измучены. Наверное, не спали с ним всю ночь?
— Если бы только эту ночь, — говорит мать с мрачным удовлетворением. — Я уже больше недели не спала в собственной постели. До того, как его забрали в больницу, я сидела с ним ночи напролет. Даже не раздевалась. Нельзя же доверить ребенка прислуге.
Простодушие, с каким это сказано, невольно вызывает у него улыбку. Но ему удается быстро совладать с собой и вернуть лицу серьезное выражение.
— Так я и думал. Любая мать на вашем месте поступила бы так же, — говорит он. — Я понимаю, что едва ли вы сможете лечь поспать, хотя именно в этом вы сейчас нуждаетесь, но чашка чая и свежий воздух пойдут вам на пользу. Вы можете выйти во двор. Любой сотрудник больницы покажет, как туда пройти.
Ее лицо расслабляется. Она снова кивает, на этот раз нехотя соглашаясь. Ей хочется, чтобы и о ней кто-нибудь позаботился.
— Это правда. Здесь очень душно, даже несмотря на вентилятор.
Да, у них в палате есть вентилятор. И гроздь винограда в вазе на прикроватном столике. И плитка шоколада в красивой обертке, он такой даже никогда не видел. Но он не хочет об этом думать.
Уже взявшись за ручку двери, она вдруг останавливается и поворачивается к Андрею.
— Он у меня единственный, — негромко произносит она, и по ее тону невозможно понять, мольба это, угроза или предостережение.
Дверь за матерью закрывается. Юра снова ушел в себя, сосредоточенно крутя отверткой миниатюрный винтик. Андрей садится. Отвертка соскальзывает со шлица, потому что рука мальчика чересчур напряжена. Как будто их разговор и не прерывался, Андрей продолжает:
— Я любил смотреть, как отец чинит радио. Если у него не оказывалось нужной детали, ему приходилось на ходу придумывать, чем ее заменить.
— Глупо, — тихо отзывается Юра. — Всегда нужно использовать правильную деталь, иначе можно повредить схему. Ну или, если приемник никуда не годится, заменить его на новый.
Андрей смотрит на него с выражением, близким к жалости. Где только этот мальчик воспитывался? Такое чувство, что он вырос в другой стране.
— Иногда это просто невозможно, — возражает он. — Приходится использовать то, что есть под рукой. Кто наложил тебе фиксатор на ногу?
— Медсестра.
— Ты знаешь, как ее зовут?
Мальчик пожимает плечами.
— Как я могу помнить их всех по именам?
— И как он, хорошо поддерживает ногу? Меньше болит?
— Да не болит у меня нога! — сердится мальчик. — Я чувствую себя больным из-за того, что торчу в этой дурацкой больнице. Если бы меня отпустили домой, все было бы нормально. А опухла она потому, что идиот Ванька ударил меня ракеткой, когда мы играли пара на пару.
— О, так ты играешь в теннис?
— Я не люблю теннис. Я люблю футбол.
— Понятно. Значит, к началу следующего сезона тебе нужно быть в форме.
Впервые за все время Юра заметно расслабляется.
— Само собой.
— Верно. А это означает, что придется пройти через некоторые процедуры. Это не слишком приятно, но совершенно необходимо. Понимаешь? Анализы крови, рентгенография и тому подобное. Но для начала я должен хорошенько осмотреть твою ногу и задать несколько вопросов. Наверняка, они покажутся тебе скучными, тем не менее все они очень важны. Если хочешь, можем позвать маму, чтобы она помогла ответить, но тебе ведь десять?
— Почти одиннадцать.
— Тогда, думаю, ты и сам сможешь рассказать мне все, что нужно.
— Она все равно вечно все путает.
Раздается тихий стук в дверь. Входит медсестра Люба.
— Русов сказал, вы хотели, чтобы я взяла кровь на анализ.
— Попозже. Мы еще только собираемся осмотреть Юрину ногу.
Он осторожно откидывает одеяло и простыню, прикрывающие ее, к изножью кровати. Снимает фиксатор и ставит на пол. Мальчик одет в дорогую синюю пижаму, но правая штанина отрезана до середины бедра.
— Это мама, — говорит Юра, слегка оживляясь. — Она взяла ножницы и поотрезала штанины на всех моих пижамах, потому что они больно сдавливали мне ногу.
— Правда?
Опухоль видна прямо на большой берцовой кости, чуть пониже коленного сустава. Он легонько дотрагивается до нее. Кожа на ощупь горячая.
— Здесь болит?
— Сюда меня Ванька ударил.
— Неуклюжий какой… А как давно это было?
— Я не могу вспомнить.
Выглядит, как свежий ушиб… И эта краснота.
— Давно он такого цвета?
— Я не помню.
— Знаешь, Юра, несложно понять, что с машиной что-то не в порядке, если мотор начинает перегреваться или она перестает работать. Но человеческое тело устроено по-другому. Оно дает подсказки, хотя порой их непросто увидеть. Поэтому врач должен разбираться в механике, но, кроме этого, ему приходится быть еще и детективом. Видишь эту красноту и опухоль?
— Да. — Юра почти не смотрит. Отвертка выпала у него из рук, он сжимает кулаки от боли.
— Посмотри сюда. Да не бойся, это по-прежнему твоя нога, такая же, как всегда.
Медленно и неохотно Юра переводит взгляд на то место на ноге, что ниже колена.
— Вот это опухшее место, — продолжает Андрей, — показывает нам, что с ним что-то не так. Может, причина в том, что твой приятель Ванька ударил по нему ракеткой, может, в чем-то другом. Наша задача — это выяснить, тогда мы сможем вылечить твою ногу. Детектив должен отыскать все ключи к разгадке. Возможно, тебе удастся припомнить факты, которые нам помогут.
Андрей осторожно прощупывает края опухоли. Поднимает взгляд на Любу. Та, скрестив руки на груди, смотрит пристально и хмуро.
— Это ведь продолжается уже некоторое время, да, Юра? У тебя болела нога, только, наверное, никто