И снова в зеленом убежище воцарилось спокойствие; в полуденной тишине безмятежно ворковали горлицы. Весь день над островком мерным шагом двигалось солнце. Но вот вершины холмов запылали огнем, тени поднялись с вод, поползли вверх по стволам деревьев и растаяли в вечернем полумраке. Над полями проплыла белая сова, одна из сотен сов, что огромными ночными бабочками облетали дозором пастбища и пашни, орошаемые Двумя Реками. Распустив крылья веером, она плыла над мышиными тропами среди цветов и полевицы, откуда взлетали комары-долгоносики. Донеслось рокочущее «урррр…» и резкое «уик…уик» козодоя, полетело сквозь низкий туман, над которым поднимались растрепанные головки кукушкина цвета и затвердевшие семенные коробочки сусака. Перестали, наконец, махать и хлопать крыльями голуби и пристроились на ночлег в ясеневых ветвях.
В воду плюхнулась капля, вторая, третья — это выдра подняла голову из реки; она поджидала, не трепыхнется ли где плавник, не плеснет ли хвост рыбы. Набрав в легкие воздух, она бесшумно двинулась к другому концу островка, где после принесенных юго-западным ветром дождей и разлива реки образовалась промоина. Здесь паслось семейство выросших уже камышниц. Нырнув под них, выдра увидела лапки и смыкающиеся с ними отражения — темные силуэты на более светлой поверхности заводи. Она схватила одну из птиц и утащила под воду; убив ее несколькими укусами, поспешила к выдрятам, выставив из воды нос, глаза и усы. Детеныши уже ждали ее и при виде добычи подбежали и вырвали камышницу у матери из пасти; поставив лапы на мертвую птицу, они с урчаньем раздирали ее на куски. Когда выдра вернулась к промоине, камышницы уже исчезли; она нырнула и стала искать рыбу.
Поздно ночью мать с выдрятами вернулась в лес и принялась свистом звать оставленного детеныша. Она не знала, что он мертв, просто чувствовала, что ей его не хватает. Выдриха бежала, опустив нос к земле, и свист далеко разносился в тишине ночи; время от времени, когда горе особенно ее донимало, она останавливалась и начинала скулить. Петух, спавший на яблоневой ветке возле сторожки лесника, услышал ее и закукарекал, разбудив пса в будке; пес залаял, будя хозяина. Лай прогнал выдру из лесу, и к концу ночи, когда семейство добралось до большой реки, погибший детеныш был забыт.
Много дней подряд они охотились и играли среди высоких лесистых холмов, меж которыми змеей извивалась и петляла река. Когда в сумраке ночи на небе повис узкий серпик луны — четвертый по счету, который увидел Тарка, — выдренок мог уже проплыть под водой тридцать ярдов, не высовывая носа, чтобы перевести дыхание. Однажды его сестренка поймала большую форель, пригнанную матерью против течения, и, когда она тащила трепыхавшуюся рыбу на камни, Тарка схватил форель повыше хвоста. Сестра ляскнула на него зубами, выпустив рыбу, и Тарка поволок ее прочь. Сестра прокусила темную, в красных крапинках кожу форели, и так, дергая каждый к себе, они разорвали ее на части и съели, держа в лапах и чавкая. А ведь раньше они обычно заглатывали рыбу не жуя. При малейшей угрозе, что другой выхватит у него кусок, каждый выдренок быстро отворачивался; очень скоро от форели остался лишь огрызок хвостового плавника.
Когда они наелись, «гиррканье» умолкло; наступила пора играть. Напившись, Тарка шаловливо цапнул сестру за голову и, словно приглашая поймать его, помчался по мелководью к заводи. Он плыл, стараясь загребать только задними лапами, как это делала мать, когда не гонялась за рыбой, но стоило сестре оказаться так близко, что она могла дотянуться до кончика его хвоста, как он пускал в ход все четыре ноги и одним движением своего «руля» поворачивал на сто восемьдесят градусов. При одном из поворотов сестра поймала его, и они принялись «кататься», дрыгая лапами, как котята, и притворяясь, что сейчас загрызут друг друга. Старый Ног, самая мудрая цапля в долине Двух Рек, опускаясь на берег заводи, услышал, как лопаются на воде пузырьки. Он смотрел, не отводя глаз, готовый взлететь, если появится опасность. Вот закрутилась воронка и показались два темных гладких тела, свившихся клубком. Ног ждал. Клубок подкатился ближе. Опустив голову с острым клювом — роговое копье на длинном, скрытом узкими перьями древке, — Ног зашел по колени в воду. Но не успел он погрузить свое «копье», которое пронзило не одного угря, не одну водяную крысу, как в ярде от него возникла голова выдры. Услышав ее резкий свист, выдрята расцепились и ушли на глубину. Цапля с хриплым прерывистым клекотом испуга и гнева сорвалась с места и медленно замахала крыльями, вобрав голову в тощие плечи и вытянув назад ноги. «Кра-арк!» — прокричал Старый Ног, направляясь на другое рыбное угодье.
Несколько ночей подряд выдрята, наевшись, спускались по течению к мельничной запруде и играли, всегда вместе с матерью, которая охотно поддразнивала их. Однажды она позвала их так, словно их ждет еда, но когда они кинулись к ней со всех ног, на камне лежал только большой лист. Выдрята поняли, что это шутка, и принялись гоняться за матерью. После месяца засухи запруда обмелела; они взбаламучивали ее, поднимали с илистого дна обрывки листьев, веточки и мелкие камешки. Выдра давала себя поймать и наслаждалась яростью, с какой рычали и кусались детеныши, не причиняя ей вреда.
Однажды утром с Атлантики задул юго-западный ветер и пригнал низкие тучи, быстро бегущие над землей. Косой серый дождь скрыл деревья на склонах холмов. Молодой месяц казался светящейся личинкой, наматывающей на себя кокон в ночном небе. Река, вздувшаяся от дождей, устремилась к морю коричневым потоком, и к ночи их убежище у подножия ольхи, растущей в трех футах от берега, оказалось затоплено. Выдр помчало паводком через водослив Даркхэмской плотины, где цепкие лапы струй обнимали ветки, застрявшие на его гребне. Выдры распластались по поверхности и отдались течению. Шум половодья наполнил Тарку восторгом. Взобравшись на бревно, мчавшееся впереди, он с ликующим криком вновь прыгнул в воду. Сделал вид, будто пена — это рыба, и перевернулся на спину, стараясь схватить ее лапами. Река влекла его вперед, вода была всюду: над ним, под ним, и он свистел, переполненный радостью. Запахи, принесенные паводком, пробудили в выдрихе воспоминания о большой рыбе, и она вела сейчас детей к излучине выше Протокового моста, где они с самцом ловили лосося и кумжу еще до того, как родились выдрята.
Постепенно тучи ушли на северо-восток, к холодным моховым болотам и вересковым пустошам на плоскогорье, и когда выдры подплыли под Роутернский мост, на темно-синем небе сияла яркая луна. Вокруг головы Тарки вспыхивали пузырьки. Стремительно несущаяся вода откатывалась назад над песчаными мелями. За излучиной русло стало глубже, течение спокойнее: на полмили ниже реку перегораживала бетонная плотина. Здесь начиналась запруда. Выдры двинулись дальше, за следующий поворот, и вскоре оказались у того места, где плавный поток белой от пузырьков воды, разорванный у левого берега каскадом рыбохода, с грохотом низвергался вниз. Над рекой висел туман. Внизу, у рыбохода, выпрыгнула из воды большая «сосулька», вспыхнула под луной серебром.