Читать интересную книгу Философия. Словарь неофита - Александр Семенов

Итак, вся картина мира, утверждает Демокрит, состоит из бесчисленных разнообразных атомов, бесконечной пустоты и движения атомов в этой пустоте. Ничего более в реальности не существует. Что касается способности человеческого познания видимого мира, то здесь Демокрит опять-таки применил теорию Эмпедокла об «испарениях вещества». Только на этот раз она стала выглядеть более убедительно, в особенности благодаря такому явлению, как запахи. В самом деле, наличие в разных предметах разных атомов легко и просто объясняет причину различных запахов, исходящих от этих предметов. То же самое справедливо и для зрения, осязания и слуха. Однако в теории познания Демокрита есть одна тонкость. Все, что мы узнаем о мире вещей с помощью наших пяти внешних чувств, считает Демокрит, есть не знание истины, а всего лишь мнение о ней. Истинное знание о природе вещей человек получает только с помощью разума.

Нечего и говорить о том, каково значение теории Демокрита. Как это ни странно, но уже две с половиной тысячи лет назад человеческая мысль без всяких инструментов – на одной интуиции – сумела проникнуть в самые сокровенные тайны мироздания. Надо отдать должное философскому гению Демокрита; оценить, насколько он был близок к истине в то далекое время, даже несмотря на наивность некоторых его положений.

Анаксагор

(ок. 500 – ок. 428 до н. э.)

«Все во всем»

Жизнь. Родом из г. Клазомены (Малая Азия). Является, по сути, последним натурфилософом. Около тридцати лет прожил в Афинах, и, как полагают некоторые исследователи, именно благодаря ему Афины вскоре превратились в настоящую «кузницу» гениев греческой мысли. Будучи по происхождению богат и знатен, Анаксагор с юных лет отличался такой неимоверной тягой к философским размышлениям, что считал деньги только помехой в жизни. Поэтому все свое имущество он раздал многочисленной родне и отправился в Афины, где в зрелые годы снискал славу мудрейшего из мыслителей. Однако и к славе, и к роскоши, и ко всякого рода почестям он относился весьма равнодушно. Так, например, когда он увидел великий Мавсолей (гробницу царя Мавсола в г. Галикарнассе), то сказал: «Вот образец того, как огромные деньги превращаются в камень!»

Вместе с тем в Афинах у него было много завистников и недругов. Они добились суда над уже престарелым Анаксагором и выдвинули против него сразу два обвинения, одно нелепее другого. Во-первых, его обвинили в нечестии, а во-вторых, в т. н. «персидской измене». Все «нечестие» Анаксагора состояло в том, что он считал Солнце огромной огненной глыбой (так ли уж далек он был от истины?). Что же касается «персидской измены», то в те времена это было стандартное обвинение при политическом преследовании. Весь парадокс заключался в том, что к тому моменту со времени персидских войн прошло уже почти семьдесят лет… Весть о том, что его приговорили к смертной казни, Анаксагор встретил стоически. «Но ведь и мне и им природа давно уже вынесла свой смертный приговор!» – сказал он. Впрочем, его ученик и поклонник, знаменитый Перикл, добился отмены приговора, и Анаксагор, вконец измученный этим судилищем, удалился в маленький городок Лампсак, где вскоре и скончался.

Учение. В целом Анаксагор разделял взгляды Парменида и Эмпедокла. Что же касается Демокрита, то с ним он не во всем был согласен. Его понятие об атомах, считает Анаксагор, носит слишком общий характер. Оно никак не может объяснить то качественное разнообразие природы, над которым ломали голову многие поколения натурфилософов. В самом деле, в силу каких особенностей из сочетания этих безликих атомов возникает, к примеру, лошадь или маслина? Почему из неживых частиц возникает живое? И почему это живое бывает столь же разнородным и разнообразным внутри себя?

Анаксагор первым догадался, что бесконечное качественное разнообразие мира требует соответствующего количественного подхода. Однако бесконечного числа земных стихий быть не может. Так что ни теория Эмпедокла, ни положения всех предыдущих натурфилософов здесь неприменимы. И Анаксагор находит блестящий выход: весь материальный мир состоит из бесчисленного множества т. н. «семян» вещей. Аристотель впоследствии назвал их гомеомериями. Суть этих гомеомерий заключается в следующем. Гомеомерии – это вечные, неизменные и бесчисленные элементы. По своему внутреннему строению они способны делиться до бесконечности, но при этом ни одна из них ничего не теряет. Но самое интересное заключается в том, что каждая гомеомерия представляет собой мини-модель всего мироздания. В любой из них содержится все качественное многообразие физической природы. Иными словами, в каждой гомеомерии заключены частицы всего того, с чем нам приходится встречаться в нашей повседневности. Любая мелочь, любая деталь, с которой мы сталкиваемся в жизни, качеством своим обязательно присутствует во всех гомеомериях вселенной. Однако все вещи «представлены» в гомеомериях неодинаково: в одной из них преобладает, к примеру, камень, в другой – вода, в третьей – пшеница и т. д. Здесь, говорит Анаксагор, и кроется загадка природного разнообразия: если в каком-то месте собираются, скажем, гомеомерии лошади, то, соответственно, на свет рождается лошадь, а если сбились в кучу гомеомерии маслины, то вырастает маслина. При этом копыто лошади состоит из гомеомерий с наибольшим «удельным весом» копыта, а косточка маслины – из соответствующих гомеомерий и т. п., ибо «плоть не может рождаться из не-плоти, волос из не-волоса, в той мере, в которой Парменид запрещал небытие». Так, шаг за шагом, Анаксагор приходит к своему знаменитому положению: все во всем!

Однако, в целом благополучно решив проблему образования качественного разнообразия вещей, Анаксагор логически вышел на другую проблему. Теперь предстояло ответить на вопрос о том, в силу чего гомеомерии собираются вместе, чтобы в результате получилась та же лошадь или маслина. И здесь Анаксагору можно было бы не «изобретать велосипед», а пойти старым испытанным путем, т. е. обратиться, как и Эмпедокл, к космическим силам Любви и Вражды. Но Анаксагор не был Эмпедоклом. И вместо мифологических, по сути, стихий он вводит совершенно новое для древних греков понятие – Нус, что означает «Ум», «Интеллект», «Разумение». Этот Нус обладает уже иными свойствами, нежели герои греческой мифологии. Вот что сообщает о нем сам Анаксагор: «Все вещи имеют части других вещей, только Ум неограничен, независим и не смешан ни с одной из вещей, а остается один в себе… Это одна из самых утонченных и чистых вещей, а потому обладает полным знанием обо всем и великой силой…»

Таким образом, нетрудно видеть, что впервые в истории греческой мысли появляется потрясающее по силе, почти мистическое прозрение некоей совершенно новой сущности. И пусть она еще не является полностью нематериальной, духовной, ибо греки не знали понятия духа, но уже и не относится к миру только физических вещей, явлений и сил. Это величайшее прозрение Анаксагора знаменательно тем, что вывело греческую философию на качественно новый уровень мышления. Его положение – «все во всем» – своей всеохватностью подвело логическую черту под всеми предыдущими натурфилософскими учениями и выводами. Идея исчерпала саму себя. Отныне стало ясно, что размышления только об основах природного бытия существенно ограничивают мыслительный простор философа. Всякое плодотворное постижение мира возможно только на путях объединения двух тем – бытия вещей и тех сил, которые ими управляют. Причем главенствующей должна стать именно вторая из них как руководящая, мирообразующая. Значение анаксагоровского Ума в том и заключается, что он дал толчок новому этапу развития греческой мысли в лице таких гениев человечества, как Сократ, Платон и Аристотель. На этом история древнегреческой натурфилософии фактически завершилась.

Софисты и Протагор

«Человек есть мера всех вещей!»

Софистика и софисты

К середине V в. до н. э. натурфилософская идея о началах бытия окончательно зашла в тупик. Все возможные вариации первоэлементов, на основании которых якобы можно было построить цельную картину мира, были, по существу, исчерпаны. Все натурфилософы говорят об одном и том же, но по-разному – у каждого своя версия первоначала, свой взгляд на проблему, свои доводы. При этом каждый последующий мыслитель критикует предыдущее учение и выдвигает свое в качестве единственно истинного. В таком положении вещей очень быстро проявился кризис натурфилософии. Стало ясно, что греческая мысль далее не может оставаться в тесных рамках натурфилософских поисков. Ей требуется большее тематическое пространство, свежие идеи, какое-то новое приложение.

Любопытно, что именно на этот период кризиса натурфилософии приходится расцвет афинской демократии, сопровождавшийся дальнейшим разложением прежних аристократических порядков. Кроме того, в этот же период значительно возрос и культурно-экономический обмен Греции с соседними странами. В новых социально-политических условиях любой человек при соответствующем образовании и подготовке получал шанс сделать политическую карьеру, разбогатеть, добиться славы – одним словом, «выбиться в люди». На этом фоне бесконечные и малопродуктивные споры натурфилософов о первоначалах мира окончательно утратили свою привлекательность и актуальность. Отныне в центре общественного внимания оказались такие сферы жизнедеятельности, как политика, этика, логика, риторика (красноречие), религия и искусство. Иными словами, философская проблематика стала сосредотачиваться вокруг человека с его непосредственными устремлениями, целями, идеями. Такое изменение общественных интересов первыми уловили философы нового типа – т. н. софисты, что означает «мудрецы», «знатоки», «мастера своего дела». Софисты быстро почувствовали, что в изменившейся обстановке человека интересует прежде всего общественный успех, признание, слава. Но для этого, в соответствии с духом и понятиями той эпохи, необходимо уметь выступать перед публикой и побеждать своих оппонентов в спорах и диспутах, до которых, надо сказать, греки были большие охотники! Как известно, спрос рождает предложение: софисты стали теми философами-учителями, которые взялись обучать искусству вести спор всех желающих. Кстати, они же стали первыми среди греческих мудрецов, кто за преподавание брал деньги.