вот Крым, Кавказ, Смоленск, Ростов... Почти половина России! Видите!..
— Вижу, но не понимаю, к чему все это, Владимир Ефимович...
— А к тому, что половина России, вся Украина, вся Белоруссия были оккупированы. Вы только подумайте, что будет, если мы станем гнать в шею тех, кто в возрасте десяти — двенадцати лет был в оккупации! Кто по молодости совершил однажды преступление и должен за это всю жизнь нести на горбу крест позора... Вы об этом подумали? Ведь вы же член партии. Вы сами когда-то были молодым и знаете, что может случиться порой в молодости... — Родионов отошел от карты и приблизился к столу. — Вот войдите сами в положение Максакова, которому вы отказали в работе. Он только что вышел из заключения. Чтобы жить, ему нужна работа. Он обратился на один завод — ему отказали, обратился на другой — тоже отказали, дали по шее и на третьем, и на четвертом от ворот поворот... А время идет. Хорошо, что у него есть родные, которые с горем пополам еще мирятся с его иждивенчеством. А если нет таких родственников? Что тогда делать человеку? Идти воровать?
— Честный человек найдет себе выход, — откашлявшись, ответил Ломиворота.
— Но ведь честный человек найдет себе выход, если люди поставят его на честный путь. Если ему дадут работу! Но если люди бьют его по зубам да вдогонку еще приговаривают, то о каком выходе вы говорите?
Такой поворот для заместителя начальника отдела кадров был неожиданным. Некоторое время он не мог собраться с мыслями. Но лазейка нашлась и из этого затруднительного положения. Это был избитый ход припертого к стене неправого человека: если его уличали в недобропорядочности — он тут же начинал обижаться, прибедняться, становиться в позу незаслуженно оскорбленного.
— Значит, товарищ Родионов, по-вашему, выходит — Ломиворота нечестный человек? А нечестному не место в кадрах?..
— Бросьте прикидываться... Мы говорим как коммунист с коммунистом. Говорим о деле. Я вас спрашиваю об одном: что бы вы сделали на месте Максакова, если бы вас, как и его, нигде не брали на работу?
Ломиворота искал новый ход, чтобы выйти из тупика, в который его упорно загонял Родионов.
Дискуссия эта наконец вывела из себя Кудиярова. Его и без того экспансивная натура после хитрых уловок Ломивороты точно получила новый электрический заряд. Кусая губы, он ждал удобного момента, чтобы вступить в разговор.
— Так отвечайте же, отвечайте!.. — раздраженно бросил он.
Ломиворота и на этот раз старался вывернуться. Осенившая его мысль сверкнула холодными острыми огоньками в маленьких глазках. Он даже приободрился:
— Хорошо, Николай Васильевич, сознаю свою вину, что не проявлял должного индивидуального подхода к новым кадрам. В чем грешны, в том уж грешны, не взыщите. Только от вас нужно небольшое распоряженьице.
— Это какое такое «распоряженьице»? — спросил Кудияров, продолжая кусать нижнюю губу.
— Распоряжение о том, что мы имеем право принимать на свой завод лиц, некогда проживавших на оккупированной территории, а также лиц, находившихся в плену, в оккупации, в окружении. А также и тех, у которых родители были репрессированы по пятьдесят восьмой статье и в свое время отбыли срок наказания... — Эту длинную фразу Ломиворота не произнес, а почти пропел. — Вы мне бумажку, бумажку дайте! Если будет такое распоряженьице, то наше дело маленькое, мы кадровики: оформим приказом — и к вам на подпись.
Директор встал. Втянул в плечи голову так, словно хотел сообщить что-то очень важное, секретное. Голос его прозвучал таинственно и вкрадчиво:
— А вам разве директор завода давал письменное распоряжение о том, чтобы упомянутых вами лиц не принимать на завод? — На слове «письменное» он сделал ударение.
Ломиворота замялся:
— Письменного не было, но...
— Что «но»?
— Но ведь установка...
Кудияров чиркнул спичкой о коробок так, что горящая головка серы далеко отлетела в сторону и впилась в зеленое сукно стола и тут же запеклась коричневым сгустком. Взгляды всех троих скрестились на этом запекшемся сгустке величиной с булавочную головку.
— Вы хотите письменное распоряжение директора, чтобы принимать упомянутых вами лиц?
— Да, иначе мы не можем, мы кадровики. — Лицо Ломивороты выражало детскую наивность.
Кудияров вызвал секретаршу, пододвинул ей лист бумаги:
— Пишите! Максакова Анатолия... — Кудияров пробежал глазами адрес на конверте, — Анатолия Александровича провести токарем пятого разряда в сборочный цех с 26 июня.
Красный карандаш в тонкой руке секретарши бегал по бумаге. Когда она кончила писать, Кудияров распорядился:
— На машинку и мне на подпись. Копию — в отдел кадров.
Секретарша вышла. После минутного молчания директор пристально поглядел на Ломивороту:
— Вы просите письменное распоряжение?
— Не можем мы без него, Николай Васильевич, никак не можем.
— Хорошо, я дам вам письменное распоряжение. Вот вам ручка, вот бумага. — Кудияров отошел к окну. — Пишите. Приказ. Точка. Подчеркните. С красной строки. За срыв в обеспечении необходимыми кадрами рабочих завода начальнику отдела кадров товарищу Ландихову и его заместителю Ломивороте... Что вы остановились? Пишите!.. Повторяю: начальнику отдела кадров товарищу Ландихову и его заместителю Ломивороте объявляю строгий выговор. Точка. Впредь предупреждаю, если вышеуказанные товарищи не будут должным образом выполнять свои служебные обязанности, дирекция завода вынуждена будет принять по отношению к ним более строгие административные меры. Точка. Директор завода Кудияров.
На лбу Ломивороты выступила испарина, он хотел что-то сказать, но директор оборвал его на полуслове:
— Никаких объяснений! Можете быть свободны! Приказ отдайте моему секретарю, пусть перепечатает, копию повесьте у себя в отделе. Ясно?
Когда Ломиворота почти на цыпочках вышел из кабинета, Кудияров и Родионов долго еще молчали, не зная, с чего начать разговор. Оба чувствовали, что с приказом о выговоре Ландихову и Ломивороте директор погорячился.
— Может быть, вернуть его? На первый раз простить? — спросил Кудияров.
Родионов покачал головой:
— Все на своем месте. Поворот резкий, но он необходим. Иначе эту рутину не прошибешь. А вот за парня вам, Николай Васильевич, спасибо. Отвечу ему сегодня же. Хочу с ним побеседовать сам.
В этот же день секретарша директора выслала по адресу Максакова письмо с копией приказа о зачислении его на завод токарем в механосборочный цех.
...А вечером, придя домой, Родионов написал Максакову короткое письмецо, в котором приглашал зайти в партком, как только тот приступит к работе. Опустив письмо в почтовый ящик, Родионов почувствовал облегчение. Очевидно, такое чувство испытывает санитар, вытащивший с поля боя