Гусеницин. Больше часа бился он над тем, чтобы установить место ограбления, и все бесполезно. Показания Северцева были сбивчивые, а порой противоречивые. Гусеницин уже начал раздражаться:
— Как же вы не помните, где вас ограбили?
Алексей пожал плечами:
— Не помню. Что помню, я уже все рассказал.
— В Москве очень много садов, парков, скверов. Постарайтесь припомнить хотя бы номер трамвая, на котором добирались сюда из этой рощи.
Алексей покачал головой.
Гусеницин встал, подошел к карте города, которая висела на стене, и принялся внимательно рассматривать нанесенные на ней зеленые пятна садов и парков.
— Да, это хуже, — вздохнул он. — Но ничего. Не вешайте голову, будем искать. Будем искать!
На лейтенанта Северцев смотрел такими глазами, как будто вся его судьба была в руках этого военного человека.
10
Много приходилось на своем веку секретарю парткома Родионову получать писем. Письма были разные. В каждом из них — своя радость и боль, своя забота и интерес. Но в горячке дел острота далее тревожных писем порой притуплялась. Совсем иное было с письмом, которое Родионов получил два дня назад от незнакомого ему Максакова.
Вначале письмо Максакова показалось секретарю парткома обычной жалобой человека, незаконно ущемленного в правах. Помогите, разберитесь, вмешайтесь... Но было в нем и что-то такое, что заставляло еще и еще раз задуматься. Перед Родионовым зримо вставал образ молодого парня, написавшего эти не совсем ровные, но твердые строки. Он видел его открытое лицо, видел растерянный взгляд человека, перед которым суровый, недобрый хозяин захлопнул дверь.
«Обязательно зайду к директору и поговорю с ним. Нужно помочь парню», — с мыслью об этом Родионов завтракал, с этой же мыслью вошел на территорию завода и опустился в кресло у директорского стола. Сухо поздоровавшись с Кудияровым, положил перед ним заявление Максакова.
Кудияров читал медленно, точно взвешивая каждую строчку. А когда дочитал до конца, то не сразу поднял на Родионова свои притушенные и всегда утомленные глаза. Вызвал секретаршу. Та впорхнула в просторный кабинет, как красивая, пестрокрылая бабочка, и, хлопая длинными накрашенными ресницами, остановилась, ожидая приказания.
— Начальника отдела кадров!
— Он болен, Николай Васильевич.
— Его заместителя.
Секретарша взмахнула черными щетками ресниц и молча вышла из кабинета.
Затрещал белый телефон. Звонили из министерства, справлялись о результатах выполнения квартального плана. Не успел закончиться разговор по белому телефону, как затрещал под самым носом черный, с холодным вороненым отливом. Инструктор райкома партии напоминал, что завтра в десять утра бюро райкома и вторым вопросом стоит сообщение Кудиярова о подготовке завода к предстоящему празднику и о ходе предпраздничного соревнования. Потом звонила жена старого больного пенсионера Иванова, более пятидесяти лет проработавшего на заводе. Она жаловалась, что обещанную ее мужу курортную путевку заместитель председателя месткома отдал главному бухгалтеру. Кабинет был гулким, к телефону подключен усилитель, а поэтому Родионов отлично слышал дрожащий старческий голос женщины, которая, волнуясь, с трудом сдерживала слезы. Кудияров пообещал ей разобраться и сделал запись в календаре. Звонил еще кто-то, но на этот звонок директор ответил холодно и резко.
Секретарша доложила о приходе Ломивороты.
Порог директорского кабинета заместитель начальника отдела кадров переступил с опаской. За последние четыре года Кудияров не вызывал его ни разу. Бесцветные тонкие губы Ломивороты стянулись в морщинистый узелок.
Директор жестом предложил сесть. Ломиворота примостился па кончике кресла.
— Как у вас с кадрами? Почему до сих пор не укомплектован сборочный цех?
Ломиворота развел руками:
— Все делаем, Николай Васильевич. Два месяца объявления висят па досках Мосгорсправки, сообщали по радио, давали объявления в «Вечерней Москве»...
— А были случаи отказов, когда к вам обращались за работой?
— Не без того, Николай Васильевич. — Эти слова Ломиворота произнес так, как будто отвечал на вопрос: «Верно ли, что Волга впадает в Каспийское море?» — Уж такая наша кадровая работа.
— Основания отказа? — Тон, каким Кудияров задавал вопросы, несколько напоминал разговор следователя с допрашиваемым.
— Всяческие. — Ломиворота через силу улыбнулся и посмотрел на Родионова, ища у него поддержки: — У кого профессиональная неподготовленность, у кого со здоровьем неладно, ну а кого... вы сами понимаете.
— Что? — Вопрос директора прозвучал раздраженно.
— Биографические данные не позволяют.
— А именно?
Ломиворота отвечал, как школьник, не уверенный, до конца ли он прав:
— Оккупированная территория, репрессированные родители, судимость, в плену были... Да мало ли причин бывает! Мы при отборе подходим строго. Лучше недобрать, чем потом отвечать за такого.
— За какого? — с расстановкой спросил Кудияров, стараясь заглянуть в глаза Ломивороты, но тот избегал его взгляда.
— Николай Васильевич, да вы просто шутите. Спрашиваете о том, что сами прекрасно знаете.
Директор перевел взгляд на секретаря парткома и, точно не ручаясь за себя, проговорил:
— Объясните, пожалуйста, ему, Владимир Ефимович. Вы в курсе дела.
Родионова давно подмывало вмешаться в беседу, но он молчал, считая не совсем тактичным вклиниваться в разговор. Теперь же, когда ноздри Кудиярова раздулись и стали похожи на речные ракушки, он понял, что по своей вспыльчивости директор может наговорить лишнего, и был внутренне доволен, что тот обратился к нему.
— Много обращалось таких, кому вы отказали? — спросил он.
— Да, обращались... И откуда их несет, никак не пойму. На других заводах не берут — так они все прут к нам.
Родионов встал, прошелся вдоль длинного дубового стола:
— Почему вы отказали Максакову?
Ломиворота несколько раз взмахнул реденькими бесцветными ресницами:
— Это какому Максакову?
— Максакову Анатолию, токарю пятого разряда.
— А!.. Это что только из тюрьмы вышел?
— Да, тому, что вышел из тюрьмы.
— Вы шутите, Владимир Ефимович. Уж от кого, от кого, а от вас-то, от партийного руководителя, лично я этого никак не ожидал. Вместо того чтобы помочь нам еще строже отбирать кадры, вы задаете такой вопрос. Да если вы хотите знать — на этом Максакове негде клейма ставить.
— Откуда вы знаете?
— Анкета!.. В ней все видно. Судим. Этого Максакова на пушечный выстрел страшно подпускать к нашему заводу. А вы мне — почему отказали? — Ломиворота петушисто поднял голову.
Кудияров сидел молча, царапая спичкой донышко свинцовой пепельницы.
Разговор продолжал Родионов:
— Товарищ Ломиворота, никто с вами не спорит: нам нужны хорошие, проверенные люди. Но поймите также и то, что... — Родионов круто повернулся и быстро направился к географической карте Советского Союза. — Вот она, Украина, вот, видите, Белоруссия,