народного образования и просить подтверждения в получении Северцевым аттестата с золотой медалью. Сейчас же, срочно! Предупредить, чтобы об этом запросе не ставили в известность больную мать. Получив подтверждение, немедленно с актом об ограблении идти в университет и добиваться, непременно добиваться!.. Главное, не падать духом, доказывать, требовать, стучать! Стучать в самые толстые двери. Только так, только настойчивость побеждает!»
Захаров остановился и в упор посмотрел на Северцева. В этом взгляде и во всем выражении мужественного лица сержанта были вызов и вера. Его душевное состояние передалось Северцеву. Внезапно тот почувствовал, что сержант излучает добрые, сильные чувства брата, на которого можно смело положиться.
— Идея! — воскликнул Захаров. — И как я не додумался раньше?! Нужно немедленно связаться с Хворостянским роно. А там посмотрим. Не пробьем снизу — будем наступать сверху!
Сказал и почти выбежал из дежурной комнаты. По стуку кованых каблуков можно было понять, что сержант направился на второй этаж, очевидно, к майору Григорьеву. Но упоминание о Хворостянском роно вызвало у Северцева совсем иную реакцию, чем у Захарова. «Неужели они не верят, что у меня был аттестат с золотой медалью?» — с горечью подумал он.
Вскоре Захаров вернулся. Он был чем-то недоволен.
— Майор сейчас занят. Но ничего, подождем. А впрочем... Впрочем, запрос может сделать и лейтенант!
Гусеницина Захаров нашел на перроне. Медленно и по-хозяйски прохаживаясь вдоль пассажирского поезда, он наблюдал за посадкой. Вторую неделю он охотился за одним крупным спекулянтом, который, по его расчетам, должен выехать из Москвы в Сибирь.
— Товарищ лейтенант, а что, если нам телеграфировать в Хворостянский роно и просить, чтобы они срочно выслали подтверждение о том, что Северцеву был выдан аттестат с золотой медалью?
— Зачем оно вам? — процедил сквозь зубы, не глядя на Захарова, Гусеницин.
— Оно нужно не мне, а Северцеву. Получив такое подтверждение, мы можем обратиться в университет с ходатайством...
— Ясно, можете не продолжать. И когда только вы, товарищ сержант, прекратите разводить мне свою хвилантропию?
Слово «филантропия» лейтенант однажды слышал от полковника Колунова й считал его за обидное. Как и другие обидные слова, он приберегал его для Захарова. Не учел он только одного, что в этом слове есть проклятое «ф», перед которым он был бессилен. Выпустив это «ругательное» словечко, лейтенант сразу же пожалел: давно уже на многих скамейках дежурной комнаты и на корках служебных книг кто-то упорно выводил мелом две буквы: «хв».
Оскорбительный тон лейтенанта взвинтил Захарова.
— Какая здесь филантропия? — раздраженно проговорил он, — Северцеву мы должны помочь устроиться на учебу.
— Я сказал, прекратите, — значит, прекратите! — Гусеницин резанул сухой ладонью воздух. — Что вам здесь — милиция или богадельня?!
— При Чем тут богадельня, товарищ лейтенант? Я просто хочу помочь Северцеву поступить в вуз, и не в служебные часы, а за счет личного времени. Я прошу вас сделать запрос в отдел народного образования, где Северцеву был выдан аттестат. Все остальное беру на себя.
— Ни в какие отделы никакие запросы я посылать не буду. Ясно? Все выслуживаетесь? Хотите угодить Григорьеву?!
Последние слова лейтенант произнес на ходу. Эта его нарочито барская манера равнодушия и пренебрежительного безразличия Захарову была знакома и раньше. Но Сейчас она особенно задела его.
— Товарищ лейтенант, я прошу вас по-человечески выслушать меня, — твердо сказал Захаров, поравнявшись с Гусенициным.
— Делайте свое дело и не суйте нос туда, куда вас не просят. Почему вы оставили дежурное помещение?
Гусеницин встал по стойке «смирно» и, остановив взгляд на пуговице гимнастерки сержанта, не приказал, а, скорее, прокричал:
— Марш сейчас же на свое место! И чтобы впредь у меня этого не было!
В спокойном состоянии лейтенант старался следить за своей речью, но когда выходил из себя, то весь его и без того скудный лексикон куда-то точно проваливался и, кроме самых ходовых фраз, вроде: «Ишь вы, пораспущались!», «Вам что здесь — пост или богадельня?!» — на язык ничего не приходило. Пятнадцать лет милицейской службы в столице его чуть-чуть пообтесали, но до шлифовки дело так и не дошло.
— Есть идти на свое место! — козырнул сержант и четко, по-военному повернулся.
Войдя в дежурную комнату, Захаров застал Северцева сидящим на широкой лавке. Голова его была низко опущена.
— Вы на какой факультет хотите поступать? — спросил он.
— На юридический, — ответил Алексей.
Поднимаясь к майору Григорьеву, Захаров ясно представлял себе холодное лицо декана юридического факультета профессора Сахарова.
Молодой белобрысый сержант Зайчик, дежуривший в приемной начальника и его заместителя по уголовному розыску, бойко доложил о Захарове майору Григорьеву. Возвратясь из кабинета, он молча замер на месте и сделал жест, который делают регулировщики, давая знак, что путь свободен.
Кабинет Григорьева просторный, с высоким потолком. Окна были распахнуты настежь, отчего весь привокзальный галдеж, бесконечные трамвайные звонки и гудки автомашин, врываясь в комнату, наполняли ее особым гулом. К этому гулу майор привык и даже считал, что без него живется наполовину.
— Садись, старина. — Майор указал сержанту на стул, а сам встал. — Чем порадуешь?
Захаров продолжал стоять. Сидеть, когда начальство стоит, не полагается — это правило за годы службы в армии и в милиции вошло у сержанта в привычку.
— Когда же у меня начнется практика, товарищ майор? Время идет.
— Да, время идет. Идет... — думая о чем-то своем, проговорил майор и, подойдя к Захарову, положил ему на плечо тяжелую ладонь. — Чем же думает заняться твоя буйная головушка?
Вопрос для Захарова прозвучал неожиданно. Но решение было уже принято.
— Для начала, думаю, делом Северцева.
Майор удивленно вскинул свою крупную широколобую голову. Такая прыть сержанта его удивила. Потом удивление на его лице сменилось сочувственной улыбкой, которая означала: «Мальчик, а по плечу ли рубишь дерево? Не надорвешься ли?..» Наконец лицо майора стало строгим, и он продолжал уже сухо и сдержанно:
— Вы знаете, что лейтенант Гусеницин считает дело Северцева безнадежным? Пострадавший не может указать даже места, где его ограбили. Вы об этом подумали? — Майор пристально посмотрел на Захарова: — Беретесь за это из чувства антагонизма к Гусеницину? Хотите доказать, что Гусеницин поторопился, что Гусеницин, следователь со стажем, спасовал перед сложным делом? А вот я, мол, всего-навсего студент-практикант, пришел, увидел — победил!.. Так, что ли?
— Нет, не так, товарищ майор. Мне кажется, что лейтенант все-таки поспешил с выводами. Еще не все