лучинки.
Тяжёлая и вялая со сна,
сметала щепки, мусор на бумагу,
услышав стон, опомнилась она,
из злого пекла вызволив беднягу!
Оставив неотжатое бельё,
поила пострадавшего отваром…
Вот так же детство вырвалось моё
однажды из военного пожара!
Картошка
Вспомнилось снова
военное детство.
Бабушка сыплет
опилки нам в тесто.
А на толкучке
отдай – не дрожи! —
пару ботинок
за кружечку ржи.
И, на птенцов
исхудалых похожие,
мы за картошкой
ходили мороженой.
И за обедом
картошки остатки
ели без соли,
как яблоки сладкие.
И, чтобы руки
не замерзали,
мы по картошине
жаркой совали
в прорезь карманов
(средство от стужи).
Грели нас клубни
перчаток не хуже.
Долго спасало нас
поле за ёлками,
там, где картофель
вместе с осколками.
Семейные фотографии
На шее в прорези рубахи,
в плену, вдали от наших мест,
пакет семейных фотографий
носила бабушка, как крест.
Другие лишнего не брали —
хватали ценное с собой
и пó две кофты одевали,
хоть на дворе июльский зной,
И серьги могут пригодиться!..
Пихали всё в ручную кладь:
от полицаев откупиться
или на хлеб что променять.
А бабушке семейство снилось.
Ей дай не вещи, а детей!
Она всю жизнь свою молилась
за каждую
из дочерей,
которых где-то горе кружит,
в неволе где они сейчас?..
А сыновья, те шли с оружьем
освободить из ада нас.
Не всех их всё-таки убило!
Чужие брали города.
Я знаю, что их сохранила
от смерти бабушка тогда.
Недетские труды
А бабушка скупа на ласки,
и каждый раз строга со мной,
но хвороста большие связки
носила тягостно домой.
Нас всех сурово приучала
ещё с младенчества к трудам,
и мне вязаночку вручала
такую ж малую, как сам.
А если отдых где случался
у родничка или берёз,
кусок мне меньше полагался,
поскольку меньше дров принёс.
С глубокою вздыхала болью,
моих худых касаясь плеч:
– Посыпь горбушку круче солью,
а больше нечем поберечь! —
И поясняла мне:
– Детёнок,
что заработал, получил… —
А нынче требует потомок того,
чего не заслужил!
Скитаюсь с бабушкой, страдая,
мальчишка из голодных лет,
наследника не понимая,
как будто с разных мы планет.
Гостинец
Это нищенство послевоенное —
не с протянутой к людям рукой,
а ходить в леса предосенние
за грибами голодной порой.
Манит бабушка в рощи прохладные,
поучает: – Иные дружки´
на виду мухоморы поганые,
а в укрытии – боровики. —
Шепчет: – Травки от хворости разной!..
Лес накормит и вылечит нас.
Не пугайся лозы непролазной!
Сторонись человека подчас! —
В чаще, как на своём огороде
набираем груздей, журави́н[2].
Но ещё побогаче угодья —
под жестокой охраною мин.
Лес не в силах изжить ту суровость.
В нём с войны ещё тысячи бед!
На губах от черники лиловость,
как от жаркого пороха след.
Боровая брусника, что вишенка,
нам покажется манной с небес!
Кто не просит для праздности лишнего,
к тем добрее окажется лес.
Сыплет бабка слова, что гостинец[3]:
– Хвойный край, теперь до весны
прощевай, и спасибо, кормилец!
Подаяньем твоим спасены! —
Дни былые, давно позабытые,
нынче в городе голод в другом…
И стремятся за отдыхом сытые,
но не пешим, машинным путём,
поклоняясь не рощам, а дачам,
не берёзке,
а колесу…
Но душою я вырос богаче
полунищим в том щедром лесу.
Великие Луки
В дотах было сыро и тесно,
но фон Засс не велел унывать:
этот город и эту местность
в честь его собирались назвать.
«Зассенбург» не прикрыли зенитки,
даже «Тигры» его не спасли.
И в полон его недобитки
по Великим по Лукам ползли.
Портрет бабушки
Бабушке моей, Прасковье Игнатьевне
Стальные каски
Закрыв в шкафу покрепче дверцы,
припрячет бабушка муку´…
Второй раз в город входят немцы
на тягостном её веку´.
Шагают грозно, без опаски,
держа оружье на виду.
Такие же стальные каски,
как в восемнадцатом году.
Глядят на девушек особо,
на вдов несчастных – без стыда…
Омолодилась вражья злоба,
сильнее стала, чем тогда.
Наш снег зовут пришельцы «шнее»,
чуть что – приклады пустят в ход.
И бабушке теперь страшнее,
чем в первый вражеский приход.
Она плотней закроет ставни,
задвинет двери на засов,
имея опыт стародавний,
как ей сокрыться от врагов.
Хоть взгляд печален и растерян,
не молится,
идя ко сну.
Она не в лик иконный верит —
в свою советскую страну.
Руины
Чтобы стало в подвале теплей,
даже щепки – и те собираем.
Золотые россыпи дней
возле нищих, понурых сараев.
Ни один