— Тереш!
— Привет, Хан! Где Йеспер? У нас мало времени.
— Здесь, — доносится издали голос Йеспера. — Я здесь. Это Йеспер. — Нет ничего приятнее во время похмелья от ZA/UM, чем живые голоса друзей.
— Срочно в город, в Ловису. Дом престарелых «Хю́мнинг». Посмотрите где-нибудь, не знаю, в телефонной книге. Время посещения закончится в восемь.
— «Хюмнинг», ясно. А что там?
— Дирек Трентмёллер. И еще, я подозреваю… Кексхольмский кружок.
— Тереш, Кексхольмский кружок — страшилка для девочек!
— Хорошо, если так.
— А почему ты решил, что нет? — Йеспер пытается пролезть к трубке. — Хан, спроси, почему он думает, что это не так.
— Почему ты думаешь, что нет?
— Поговорим на месте, ладно?
— Хорошо, мы возьмем такси. Йеспер, у тебя есть деньги на такси?
— Есть.
— Да, мы возьмем такси!
Дальше — только вязкая тяжесть времени, расстояние между точками, маршрут такси: пешеходы в темных одеждах, серое небо и клубы дыма на мотошоссе. Тереш Мачеек. Поток осенних минут, плавный, как движение на магистрали.
Да, мама Хана встретила мать девочек в приемной врача. И что с того, что это ее четыре дочери? Что она за человек? «Потерять всех своих детей в один день. Ты представляешь себе, что это такое?» Скажите лучше, что эта женщина сделала, чтобы их найти? Что это значит — она «обрела покой»? Голос госпожи Хан дребезжит в телефонной трубке: «Если мать, даже мать — и та смирилась, то вы уж точно можете…» Не можем. Видите ли, мы мнемотуристы. Мы любим девочек — да, смею сказать — мы любим их больше. И даже сам этот миг, вечерний город, проносящийся за окном такси в этом сломанном мире, где время вышло из колеи, уже преступление. Его нужно изменить. Исправить. Никакого покоя. Нет перемирия с демонами!
Но прислушайся! Вереница мотокарет скользит за боковым окном, издалека доносятся звуки клаксонов: длинные, растянутые в движении ноты. Ожидание. Час, два часа, три часа, вечер, следующее утро, следующая неделя, зима, весна, год, следующий год, десять, двадцать лет. В потоке времени, будто в облачном небе, рокочет гром. Вот-вот хлынет летний дождь! Как насчет небольшого мнемотурне, ребятки? Ну что ты сидишь повесив нос, ты же прирожденный мнемонавт?! Кто-то исследует Серость между изолами, их называют энтропонавтами; другие открывают новые земли, это землепроходцы и мореплаватели — а есть вы! Мнемотуристы! Если вновь подкрадется тоска — сбрось обгоревшую шелуху настоящего и вернись в те чудесные времена!
В воздухе душная преддождевая тяжесть. Береговые ласточки пикируют к воде, ловя насекомых. Йеспер оценивающе следит за ними.
Сначала падает лишь одна тяжелая капля. Никто не обращает внимания. Ведь еще так жарко, и солнце, как белая монетка, сияет между облаков. Сафрские археологи только-только отправились на Анисовые острова в поисках следов экспедиции Гон-Цзы. Но Йеспер знает, что будет дальше. Такие дождевые капли всегда таятся в летних облаках над Катлой. А еще Йеспер знает, в какое время с утра включить радио. «Прогноз погоды на сегодня», — сказал диктор. Всё идет по плану.
Хан, рассказывая Молин историю, еще немного придвигается к ней. Он уже чувствует, как подол ее юбки в горошек щекочет ему ногу. Пока все слушают Хана, Йеспер достает из кустов пляжные зонтики. Он подносит их поближе к девочкам, расстегивает кнопки, и, как только сквозь светящийся облачный покров доносится грохот грома, открывает на обрыве большой пляжный зонт. Анни, которая сидит, скрестив ноги, на траве перед Йеспером, поднимает голову и смеется. Сверкающий от солнца занавес дождя падает на пляж и обрыв. По сигналу Йеспера открываются еще два зонта: Хан раскрывает свой, не прерывая рассказа, а Тереш укрывает Шарлотту, которая слушает, подперев щеку рукой, и кокетничающую Май. Май заплетает его отросшие волосы в маленькие торчащие косички. Манёвр выполнен блестяще. В ответ на смех девочек рыцари только сдержанно улыбаются.
— Такой теплый! Потрогай! — Анни протягивает руку из-под зонта к звенящим фортепианным струнам дождя. Ее позвоночник изгибается перед Йеспером. Мальчик что-то бормочет и зачарованно смотрит на галактику на ее выгнутой по-кошачьи спине. Ему хочется протянуть руку и потрогать все звездочки, одну за другой. Пыльный запах дождя проникает глубоко в ноздри. Какое время выдержки у воспоминаний?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— О! — Анни вытягивает шею и крутит головой под дождем. — Вы совсем другие, когда не в школе.
— Ага, — кивает Молин, — такие предусмотрительные!
— Хочешь сказать, теперь мы взрослее? — Тереш смотрит на Шарлотту, вопросительно подняв бровь.
— Слушай, я тебя видела всего раз в очереди за обедом, — хихикает девочка, жуя соломинку в бокале с пузырящимся сидром, — я вообще не могу сказать, что поменялось.
— Ну, тогда Тереш был еще мальчик, — поддразнивает Йеспер, — а теперь он… мужчина.
Молин смеется. Места под третьим зонтиком так мало, что ей приходится свернуться клубочком. Венец золотых волос опускается Хану на колени, на пляжный зонтик падает дождь. Девочка запрокидывает голову и смотрит на Хана долгим и странным взглядом искрящихся темно-зеленых глаз. Хан сглатывает. Молин — единственная из девочек, кто не хочет сидра.
— И чем всё кончилось? — ее голос звучит словно бы издалека. — Почему они не вернулись?
— Вот в этом и вопрос. — Хан многозначительно откашливается. — Почему они не вернулись?
Молин вдруг радостно сверкает острыми зубами, смеясь своей догадке:
— Они не захотели отдавать персики этому наглому императору!
— Глупости, — говорит Хан в сердцах. — Персиков бессмертия не бывает!
Шарлотта садится:
— А вдруг, откуда ты знаешь? Думаешь, Гон-Цзы и тысяча его моряков побоялись вернуться, потому что император бы их казнил? Вот если бы я была Гон-Цзы, — Шарлотта смотрит на Май и изображает пальцами драконьи усы, — и нашла бы персики, от которых становишься бессмертным — я бы никому не сказала! Я бы поделилась ими тайком, только с лучшими друзьями. Мы бы вместе путешествовали по свету тысячу лет. И смотрели, каких чудес напридумывают люди!
— А мне ты дашь бессмертный персик, Лотта? — смотрит крошка Май на старшую сестру.
— Конечно. Но только потом, когда вырастешь.
— А зачем мне расти?
— Чтобы ты не осталась навсегда такой вот маленькой козявкой, а была красивой девушкой, как я, — говорит Шарлотта.
— Нет… — качает головой Тереш, наблюдая, как ужасная Шарлотта гордо вскидывает подбородок, и ее волосы, как кисть, метут ее плечо, — такой красивой никто никогда не будет. — Хан и Йеспер молчат, обескураженные такой внезапной сменой стратегии. Шарлотта выдыхает, ее грудная клетка медленно сжимается. И одновременно с этим расширяются капилляры на ее щеках.
Тереш пристально смотрит на нее:
— А как же я? Можно и мне твоих бессмертных персиков?
— Посмотрим, — справившись с волнением, усмехается девочка. — Сперва ты должен принести мне кое-что.
— Ты только скажи что.
Краем глаза Хан видит, как Молин заговорщически переглядывается с сестрами. Сейчас что-то произойдет.
Анни просовывает загорелые ноги в теннисную юбку:
— В следующий раз наша очередь, так? И наше место. Не думай, что у нас нет своего тайного места, — сверкает она глазами на Йеспера. — Что вы делаете в субботу?
Мальчики ничего не делают в субботу: «Ничего не делаю, абсолютно ничего, сейчас посмотрю в блокноте — ничего!»
— Нас на неделю отправят в деревню. На грядки. — Анни выгибается, опершись на лопатки, и натягивает юбку на зад. — Но в субботу вечером мы можем встретиться на пляже, да?
— Конечно. Да, конечно. Сто процентов, — наперебой отвечают мальчики.
В руке у Шарлотты звякает кошелек. Взгляды девочек снова чертят между мальчиками линии, как в тригонометрии. Дождь перестал, но в воздухе тут и там еще сверкают отдельные капли. Яркое солнце выходит из облаков, и, окруженная его лучами, богиня из девятого класса закрывает руками уши маленькой Май, а потом, прищурясь, смотрит на мальчиков: