Несколько недель спустя в московском посольстве случился пожар, потом схватили еще одного агента, вслед за чем Тернер дал отбой всем операциям. Гилшер оказался в резидентуре не в лучшее время. Помещения были переполнены, и повсюду шли ремонтные работы.
За Гилшером КГБ вело тщательное наблюдение, более плотное, чем за большинством американцев. В его квартире были “жучки”. Когда Джон и Кисса хотели поговорить о чем-то конфиденциальном, они писали друг другу записки, причем осторожно — кладя лист бумаги на деревянную или металлическую поверхность, чтобы не оставить на следующем листе следов, которые могли впоследствии разобрать сотрудники КГБ. Джон регулярно повторял Киссе, что они должны жить в Москве тихой, будничной жизнью, воспроизводя свой график снова и снова, чтобы КГБ не замечал ничего необычного. Он опирался на уроки Хэвиленда Смита из 1950-х. Киссу эти ограничения раздражали; она была столь же живой и общительной, сколь Джон — сдержанным.
Слежка КГБ порой была удивительно примитивной. Не раз Джон и Кисса открывали шкаф в поисках пальто и обнаруживали, что его нет — видимо, его забирали, чтобы вставить туда микрофон. Позже пальто загадочным образом возвращалось на место. Одним летним вечером Гилшеры решили встретиться с друзьями в подмосковном ресторане и обсудили поездку по телефону, который, как они знали, наверняка прослушивает КГБ. По дороге Гилшеры насчитали не меньше трех машин наблюдения спереди и сзади. Потом они немного заблудились. Тогда одна из машин наблюдения неожиданно свернула на боковую дорогу. И Гилшеры, не зная, куда им ехать, просто последовали за ней. Слежка привела их прямо к ресторану.
Но сотрудники КГБ могли действовать и весьма изощренно. В 1978 году инспекция обнаружила в дымовой трубе в здании посольства антенну. Назначение антенны так и не удалось установить. В тот же год провели проверку печатных машинок, но специалист не нашел никаких “жучков”. На самом деле советские органы еще с 1976 года встраивали скрытые подслушивающие устройства в печатные машинки IBM Selectric, присылаемые из Госдепартамента для сотрудников московского посольства и ленинградского консульства. “Жучки” на интегральных микросхемах регистрировали удары по клавиатуре и пересылали эту информацию. Всего такую аппаратуру удалось установить на шестнадцати машинках, и она проработала незамеченной восемь лет. Впрочем, ни одна из этих машинок не принадлежала московской резидентуре ЦРУ{84}.
Гилшер научился отличать машины наблюдения на улице. В больших “Волгах”, которыми пользовался КГБ, стоял восьмицилиндровый V-образный двигатель, рычавший не так, как четырехцилиндровые двигатели других машин. Джон также обнаружил, что на решетке более компактных машин наблюдения, на “жигулях”, оставались характерные маленькие треугольники грязи — в тех местах, куда, видимо, не доставали щетки на автомойке КГБ.
Еще тогда, когда Гилшер готовился к назначению в Москву в штаб-квартире ЦРУ, ему показали первую записку, которую русский инженер передал Фултону на заправке. Ему показалось, что текст написан искренне, что он не похож на провокацию или ловушку. Позднее в резидентуре, в конце 1977 и начале 1978 года, Гилшер переводил записки, которые инженер передавал Хэтэуэю. Гилшер считал маловероятным, что какая-либо из них побывала в руках КГБ. Мужчина соблюдал осторожность и передавал их именно в те моменты, когда Хэтэуэй был скрыт деревьями или сугробом.
Теперь они знали, что его зовут Адольф Толкачев. Но чего он на самом деле хочет? Гилшеру предстояло это выяснить. Его выбрали в качестве первого куратора Толкачева от ЦРУ.
5 марта 1978 года, через четыре дня после того, как Толкачев передал Хэтэуэю пакет, Джон и Кисса Гилшеры отправились в Большой театр на балет “Анна Каренина”, поставленный знаменитой балериной Майей Плисецкой. Они оделись подобающим образом и сидели в ложе для дипломатов. Кисса знала, что у Джона было дело тем вечером, и, когда они сели на свои места, она с удивлением обнаружила, что в их ложе находится советская служащая из посольства по имени Галина, которая заведовала горничными, водителями и подсобными рабочими. Это была худая, маленькая, темноволосая женщина, которую Кисса хорошо знала и подозревала в работе на КГБ{85}.
Джон сказал Киссе, что во время антракта выйдет позвонить. На несколько минут, думал он, ему удастся освободиться от слежки, и он заранее приметил телефонную будку. Как только дали свет, он извинился и вышел.
Когда Джон встал, Галина, увидев это, тоже начала подниматься с места. Киссе пришлось быстро соображать. “Куда вы идете?” — спросила она. Галина ответила, что в туалет. Кисса стала отговаривать ее. Во время антракта там такая толпа! “Разве приятно там толкаться?” Это сработало: Галина согласилась, что лучше подождать несколько минут.
Этой паузы Джону как раз хватило, чтобы добраться до телефона-автомата и позвонить Толкачеву.
Гилшер решил следовать указаниям Толкачева и представился Николаем. Ему нужно было заверить Толкачева, что нужные люди получили все материалы, которые Толкачев подготовил, и что Соединенные Штаты заинтересованы в том, чтобы узнать больше. И все это надо было проговорить так, чтобы об этом не догадались те, кто, возможно, слушает разговор{86}.
Гилшер вошел в телефонную будку и набрал номер около 10 вечера.
ТОЛКАЧЕВ. Алло.
ГИЛШЕР. Здравствуйте, это Николай.
ТОЛКАЧЕВ (после небольшой паузы). Да, здравствуйте.
ГИЛШЕР. Наконец-то я до вас дозвонился. Я получил все ваши письма, спасибо. Они были очень интересные. Я непременно свяжусь с вами позднее.
ТОЛКАЧЕВ. Имейте в виду, что 9-го я уеду в командировку в Рязань, а по субботам со мной может быть трудно связаться, лучше всего звонить в воскресенье, как сейчас. (Пауза. Толкачев, вероятно, был готов сказать что-то еще, но промолчал.)
ГИЛШЕР. До встречи. До свидания.
ТОЛКАЧЕВ. До свидания{87}.
Гилшер вернулся и сел на свое место. Кисса вопросительно посмотрела на него: “Все в порядке?”
Да, кивнул он. Занавес поднялся, свет погас.
Хэтэуэй негодовал из-за остановки операций в Москве. Он считал, что приказ Тернера ошибочен и дорого обойдется. Волнующий первый контакт с Толкачевым, несомненно, побуждал возобновить полноценные разведывательные операции. В марте разразился кризис в связи с Алексеем Кулаком — грузным офицером КГБ, работу с которым пришлось остановить из-за отбоя. Из головного управления Хэтэуэю сообщили, что Кулаку, теперь жившему в Москве, может грозить арест, что его могут разоблачить как американского шпиона. Хэтэуэй чувствовал ответственность за Кулака, которого лично завербовал в нью-йоркской гостинице. Проблема, докладывали из штаб-квартиры, заключалась в том, что в вышедшей книге журналиста Эдварда Джея Эпштейна содержатся факты, указывающие на Кулака как на агента США. Если КГБ воспользуется этой информацией и арестует Кулака, ему будет грозить обвинение в измене, за которую полагалась смертная казнь. В штаб-квартире решили, что с Кулаком необходимо связаться и предупредить его об утечке. В спешке была разработана крайне рискованная операция, для того чтобы при необходимости вывезти Кулака из Советского Союза. Несмотря на свои опасения по поводу действий в Москве, несмотря на приказ о приостановке работы, Тернер одобрил операцию по предупреждению Кулака{88}.
Чтобы провести ее, Хэтэуэю следовало уйти от наблюдения КГБ любой ценой. Раз в неделю секретарша Хэтэуэя взяла за правило кататься вместе с мужем на коньках. Хэтэуэй загримировался под нее и даже надел лицевую маску, взял коньки и сел в машину, за рулем которой был муж его секретарши. Милиционеры у ворот ничего не заметили. Как только машина отъехала достаточно далеко от ворот, он сорвал маску и, страшно волнуясь, выскочил из машины. Он не знал, чего ждать. Увидев, что все тихо, он в течение нескольких часов петлял по холодной вечерней Москве, сбрасывая слежку. Хэтэуэй планировал предложить Кулаку бежать из Советского Союза — это называлось эвакуацией агента. Он взял с собой камеру, чтобы сделать свежий снимок Кулака для нового паспорта. Между тем московская резидентура еще никогда не проводила эвакуацию. Такие операции требовали многомесячного планирования, а у Хэтэуэя было всего несколько дней.
После нескольких часов блужданий по московским улицам, убедившись, что наблюдения нет, Хэтэуэй поднялся по ступенькам дома, где жил Кулак, и собрался позвонить в дверь. Но сидевшая там дежурная остановила Хэтэуэя. Он развернулся и ушел, вынужденный прекратить операцию. Следующим вечером он сделал еще одну попытку и позвонил Кулаку из телефона-автомата на улице. Кулак тут же узнал его характерный южный говор. Хэтэуэй сообщил об утечке, Кулак отвечал спокойно, без колебаний и без признаков страха. Он поблагодарил Хэтэуэя, но сказал, что с ним все будет в порядке, он не хочет, чтобы его тайно вывозили из страны. Больше Хэтэуэй не мог ничего сделать. ЦРУ потеряло Кулака как источник{89}.