Читать интересную книгу Юность Бабы-Яги - Владимир Качан

Старинное «хэллоу» его родителей не так давно трансформировалось в слово «хай» в среде продвинутой молодежи, и поскольку Гарри всегда был с молодежью, он тоже сейчас поднял руку и сказал подошедшим Вете и Саше: «Хай!»

– Хайль Гарри! – скаламбурил Саша, не желая, особенно сегодня, при Виолетте, следовать по стопам продвинутой молодежи.

– Хайль! – радостно подхватили его мальчики, перед которыми обычно стояли только бокалы с полезным свежевыжатым соком грейпфрута или минералка. В группе была железная дисциплина и сухой закон на время выступлений для всех, кроме Гарри. Но сегодня было можно, концертная программа закончилась, и мальчики оттягивались кто чем любил.

Сёмкин пил «Мартини» с водкой, остальные – коньяк.

Наташи пили сок, Гарри им спиртное не позволил.

Безалкогольный режим для солистов во время работы был справедлив: песни у них часто сопровождались такой яростной хореографией, такими неистовыми плясками и даже акробатикой, что в сочетании с пьянкой это могло стать опасным не только для качества шоу, но и для здоровья исполнителей. Но сегодня ребята, видимо, решили отдохнуть по полной программе. Саше все были рады и стали наперебой звать его присоединиться.

– Я не один, – так, для соблюдения формальной вежливости возразил Саша.

– Эт-то мы ви-и-дим, – протянул Гарри, одобрительно оглядев Виолетту с головы до ног. И добавил: – Сегодня ты оч-ч-чень удачно не один.

– А бывало не очень удачно? – спросила Вета, хлестнув взглядом по Сашиному лицу.

– О-о-о! – опять протянул Гарри с уважительным удивлением, которое означало лишь одно: мол, она с таким лицом и фигурой еще и разговаривает! Что ж, приятный сюрприз. И наставительно подняв руку с измученным цветком, Гарри продоложил:

– Девушка, никогда не ревнуйте к прошлому, это глупо и непродуктивно. Впрочем, не ревнуйте и к настоящему, особенно легкомысленных поэтов, ибо у вас всегда есть многообразие выбора, – и он обвел цветком своих питомцев.

И в этот момент именно Сёмкин приподнял бокал, кинув на Виолетту взгляд, которому никогда не было отказа. Еще одно испытание на прочность довелось выдержать сейчас Виолетте, и она с честью из него вышла. Взяв Сашу за руку, вздохнула и сожгла все мосты между собой и предлагающим себя Сёмкиным.

– Выбора, похоже, у меня нет, – сказала она, глядя на Сашу влюбленно, а потом, переведя взгляд на Гарри и, в свою очередь, нравоучительно подняв палец, будто пародируя его, медленно, так, чтобы дошло, произнесла: – Это только вы знаете его всего лишь легкомысленным. Это только с вами он такой. Но есть некоторые люди, – тут Вета обворожительно улыбнулась, показав всем собравшимся еще и масштабы своего обаяния, – есть люди, которым повезло видеть Сашу и другим.

– Браво, – восхищенно сказал Гарри, – из вас выйдет классная жена.

– А вот это еще не факт, – возразила Вета. – Может, я только кажусь вам такой. Может, я сейчас только играю роль…

– Кого? – спросил Гарри.

– Ну как кого! Верной влюбленной девушки, готовой за любимого в огонь и в воду…

– Вы играете?

– А вы у Саши спросите. Саша, я играю или нет?

– Не знаю, – честно ответил Саша. И представил наконец Виолетту: – Девушку зовут не как-нибудь, а Виолетта. И я никогда не знаю, чего от нее ждать в следующую минуту. И, похоже, никогда не узнаю, когда она настоящая, а когда играет роль. Да, может, мне и не надо знать, – добавил он.

– Браво! – опять сказал Гарри. – Это супер!

Во время всего этого разговора о Наташах будто забыли, все внимание было обращено на Вету, но и они сидели тихо, угадывая только, что им еще учиться и учиться, что до Ветиного уровня, до такого интереса к себе им еще надо долго добираться, и поэтому смотрели на нее без зависти и злобы, а с уважением: «Ишь, как мужиков-то размазывает, причем тех, на кого женщины сами кидаются!»

– Ну вы сядете наконец или нет, – вдруг возмутился Гарри, – мы выпьем или так и будем только глазки строить!

– Нет, мы правда не одни, – стал отказываться Саша.

– Как? У вас таких еще много? Таких, как Виолетта? Ну вы даете! – развел Гарри руками.

– Не совсем таких. С нами еще Петя, ну вы его знаете, Петя Кацнельсон и девушка Анжелика.

– Где они?

– Вон там, – Саша махнул рукой в сторону другого края танцпола.

– Ну так давай сюда всех, – радушно предложил Гарри, – места хватит.

Вета села рядом с ним, Сёмкин пошел еще за стульями, а Саша направился к временно осиротевшей паре, которая последние пять минут напряженно ждала: пригласят их или нет. Точнее, ждала только Анжелика, а Пете эта группа была так же интересна, как прошлогодний номер собственной газеты, в котором он сам делал материал об их сногосшибательном концертном турне по России. Но так или иначе, Петя был для приглашающей стороны вовсе не лишним, а, наоборот – своим и даже родным. Поэтому он был встречен тепло и приветливо настолько, что ему пришлось со всеми расцеловаться. Анжелика, вся трепеща от близкой встречи с мечтой, со всеми познакомилась и, увидев, как приветствуют Петю, быстро успокоилась. Они не напросились и будут тут не как бедные родственники, а на равных.

Петя, будучи устойчивым натуралом, целоваться с мужчинами не любил, поэтому и сейчас проделывал этот ритуал с пакостным ощущением неприятного долга, который он всякий раз должен почему-то исполнять. Впрочем, «почему-то» здесь неуместно. Известно – почему. Таковы были правила, обычаи в богемной среде. Откуда они взялись, черт их знает! Что друзья, давно не видевшие друг друга, при встрече обнимаются и целуются – это более или менее понятно. Но когда вы вовсе не друзья, а плохо знакомые друг с другом люди, да к тому же видевшиеся только вчера или даже сегодня утром, то с какой стати вечером опять поцелуи! Идиотский ритуал, да и только! А еще хуже было, когда к Пете на очередной тусовке, широко раскрыв объятия и с явным намерением нанести поцелуй шел какой-нибудь человек, чье имя Петя даже и припомнить-то не мог и мучительно соображал: кто это. И все равно Петя с покорным омерзением и к себе, и к нему тискался с ним в объятиях, а потом выходил из положения только в том случае, если с ним рядом кто-то был. «Познакомьтесь», – говорил Петя. Они вынуждены были друг другу представиться, – и вот тут Петя узнавал имя человека, только что освободившегося из братских объятий.

Противно, конечно, но так было принято. В конце концов Петя успокоился, привык и примирился с мыслью о том, что поцелуи – составная часть его журналистской деятельности. Вот и сейчас он поочередно обнял Гарри и его ребят, дружески похлопывая всех по спине, несмотря на то что утром виделись здесь же за завтраком. «Ничего, потерпишь, – говорил себе Петя, – Гарри с командой – еще не самые противные люди среди всех, с которыми тут приходится целоваться и выпивать». Да к тому же деньги почти кончились и блефовать перед девочками уже было нечем, а тут угостят. И в данном случае Петя даже халявщиком себя не чувствовал: они ему еще были должны за то, как он про них писал.

Время от времени он был чем-то вроде их пресс-атташе. Ему доверялась, так сказать, эксклюзивная информация, которой Петя пользовался грамотно и с выгодой для Гарри. Что-нибудь скандальное или интимно-личное Петя публиковал только по согласованию с Гарри, когда надо было добавить в так называемый имидж группы чего-нибудь остренького и пряного. Такую строго дозированную порцию острого соуса к основному блюду. И проколов у Пети не было, хотя он и мог бы порассказать о них такое, от чего остальная желтая пресса еще больше пожелтела бы от зависти. И заработал бы на этом много, но это было бы раз и навсегда. Это значило навсегда попрощаться с источником информации. А Пете выгоднее было понемногу, но долго, чтобы его ценили, ему доверяли и с ним дружили. Так и было.

Примерно такую же миссию пресс-секретаря он в свое время выполнял при почившей ныне вечным сном группе «Майская ласка». Ярчайшей кометой пронеслась она по нашему эстрадному небосклону и так же быстро исчезла, тем не менее не стершись в памяти многомиллионных фанатов. Феномен ее популярности объяснялся, как ни странно, их полным неумением петь, двигаться и столь же полным убожеством мелодий и аранжировок, а также простым происхождением и трудным детством. Всем своим существованием, вопиющей простотой своих песен они словно обнадеживали всех мальчиков и девочек: мы поем так же, как и вы на кухне; вы тоже можете стать такими, ничего особенного в этом нет, видите, как просто, можно даже между нот – ничего страшного. И они стали своими для миллионов, это был какой-то массовый психоз, который прекратился так же внезапно, как и начался. Но свое они получили, и Петя частенько писал об их трудном детстве, ставшем уже легендой, о детских домах, в которых они якобы выросли, а затем о домах-особняках, которые они приобрели благодаря своему успеху и популярности. О песнях не писал, да и что о них было писать, их и так пело полстраны, размазывая на щекам «слезоточивые сопли». Такую «изысканную» метафору однажды употребил сам Петя для усиления мысли об их сердобольном желе под жестяной стук синтезатора. Не при них, конечно, выразился и не в репортаже, а в своей компании. Петя их ненавидел, но писал. Служил им некоторое время и тоже хорошо на них зарабатывал.