когда пришел сюда. Ты не такой. Ты почти как Хельмо. И именно поэтому когда-то я… я подумал, что должен защитить тебя от твоего же отца. Хоть попытаться.
Почти как Хельмо. Янгред опустил глаза и увидел у ног Хайранга горку пепла. Там блестело золотое кольцо.
В комнате снова раздался стон, пробравший до костей, и хлипкий заслон – других забот, других разговоров – рухнул. Янгред едва не развернулся, не ринулся к обагренной постели, но чем бы он помог? Отдал бы часть своей крови? Он слышал, что эллинг умеют ее переливать и иногда это помогает, но иногда убивает. К тому же с его кровью, скорее всего, что-то стряслось, иначе почему Хайранг наставил на него нож, точно на взбесившееся животное? В повисшей тишине он вздохнул, и впервые вздох получился глубоким. Что с ним? Что он нес? Он опять глянул под ноги. Никакого пепла, только тени стали густыми и тяжелыми. Обернулся. Девушки заботливо укладывали Хельмо головой на подушку.
– Знаешь, почему еще я сходил с ума без тебя? – прошептал Хайранг. Янгред с усилием посмотрел на него. – Все просто, Звереныш, очень. Ты всегда воплощал в себе то, чем я хотел быть. Силу, веселость, жизнелюбие и честность, а еще огромное-огромное сердце. Мне казалось, ты совершенно случайно выбрал именно меня, может, чтобы еще ярче блистать на моем фоне, не знаю, все равно… – Янгред возмутился, открыл рот, – неважно, но я смотрел на тебя как на пример, а когда ты ушел, остался будто один среди туманных гор. Понял: ты-то только рад избавиться от моей блеклости. Понял: ты-то без друзей не останешься. А я… я… мне куда идти?
– Я… – под беспомощным, грустным взглядом Янгред не смог продолжить. Сказал другое: – Мне никогда не нужен был фон. Мне нужен был друг.
«Почему же потом перестал?» – издевательски спросило что-то внутри, и он закусил губу, вздохнул, шепнул лишь:
– Прости еще раз. Я… я сожалею. И… я благодарен. За твои открытые глаза.
Может, не поссорься они с Лисенком, прежде чем Янгред отправился на войну; не звучи в ушах и прежде его звонкое, отчаянное «Он не любит тебя! Ты ему как игрушка! Тебя убьют, а он и не заметит!», правда об отце уничтожила бы его.
– А я выбрался, как смог, и теперь должен тебя предупредить. – Хайранг сглотнул. Оружия он не убирал, тон его снова стал жестким, сухим. – Огромные сердца опасны. Мы уже знаем здешнюю историю. Если ты уподобишься Вайго, я тебя убью, заберу ключи от долины и уведу наших из этой клоаки, а прежде оборву муки Хельмо, раз не можешь ты. Я…
Вряд ли он сам верил себе, вряд ли справился бы, но угроза подействовала вмиг. Оборвет муки?.. Янгред, забыв почти все, о чем хотел спорить и сказать, отступил, загораживая проем, сжал кулаки. Сама мысль была что последняя отрезвляющая пощечина.
– Ты много берешь на себя, Лисенок. Не зарывайся.
Хайранг убрал оружие в ножны, взглянул пытливо, устало.
– Тогда иди и смотри за ним. А я буду смотреть за боярами. Если что, доложу.
Лицо его совсем побледнело, глаза померкли, из него словно тоже выкачали всю кровь. Он шагнул назад. Янгред его все же удержал, в этот раз осторожно, готовый к отпору.
– Знаешь, – сказать это оказалось удивительно просто, – без тебя и я был как в туманных горах. И порой остаюсь. Как сейчас.
– А он? – Хайранг неожиданно мягко кивнул на дверь. Янгред улыбнулся.
– Это иное. Ты прав, с ним мы слишком похожи. Он, если вдруг поднимет на меня нож, сразу убьет. А ты просто вернешь мне разум.
– Он вряд ли поднимет… – так же тихо возразил Хайранг, и Янгред осторожно, не уверенный, что получит взаимность, протянул навстречу руку.
– В том и беда. Бывают дни, когда нельзя иначе.
Они все же обнялись – коротко, но тепло. От волос Лисенка омерзительно пахло гарью, нет, не так, паленой плотью. Почему?.. Янгред даже хотел спросить, в чем он успел вываляться. Рассеянно посмотрел поверх его плеча в коридор и тут вспомнил, что ему что-то мерещилось, что-то такое гнусное – вот как раз пока они ссорились. Что же…
– Ладно. – Лисенок отстранился. Усмехнулся, даже фыркнул: – Мебель не переворачивай, терем не поджигай.
Он пошел прочь. Янгред вернулся в комнату, откуда выветрился уже весь дым. Хельмо тяжело, чутко дремал, вздрагивая всякий раз, как кто-то приближался. Губы его были искусаны в кровь, зато с них сошла чернота; лицо из бледно светящегося стало просто серым. Хорошо это, плохо?
– Что дальше?.. – шепнул Янгред.
Девушка, стоявшая подле окна, улыбнулась ему, и по одним только глазам он узнал: та же, что и под Инадой, и под столицей обрабатывала Хельмо раны. Азинайль. Последняя надежда. Которую он хотел «прикрепить» к восьмерице официально, да так и не прикрепил. Остальные прибирались в комнате, унося вещи и снадобья, вытирая пол от крови.
– Ждем солнца. Оно в этих краях целитель. Тем более красное солнце зари.
Янгред не нашелся с ответом, лишь поблагодарил. Эллинг, сообщив, что останутся отдыхать в соседней комнате и придут на первый же зов, тихо вышли. Он же уйти не мог. Умом понимал: правильнее выспаться, мало ли что ждет завтра. Сердцем чувствовал: не будет пока облегчения. До зари долго еще. Но нет. Подождет. Хоть попрощается, если все тщетно.
Оставив приоткрытым одно окно, он вернулся к постели и на лежащей поверх одеяла руке Хельмо заметил мурашки. Жар сменил озноб – может, скорее от шока и истощения, чем от новой угрозы? Да, наверное, раз эллинг решились отойти. Иной это холод, нежели в зале, где Тсино обратился в костяное изваяние. А если нет…
«Всех убью». – Тени от предметов опять налились чернотой, и Янгред спешно тряхнул головой. В ней зазвенело. Что он там нес Лисенку, правда? И ведь… верил себе. Ненавидел своих офицеров, убежденный, что они не понимают глубину его скорби, готов был сеять ужас, иначе это не назовешь. Что мог он сделать с царем? А с Острарой? Точно кто-то шептал: «Разрушай, разрушай до основания, грабь, гони всех в какие-нибудь рудники и на болота, веди сюда свой народ, старый для края этого плоховат». Что… что это? И куда делось все, что никогда не позволяло думать так. Представилось вдруг: на месте Лисенка Хельмо. Слушает, пока ему зажимают рот. Не может возразить, лишь смотрит, волосы сияют не ядом, солнцем…
А потом поднимает нож и вонзает в горло. Так, как и должен.
Но этого не случится. Больше никто сегодня не умрет.
– Я не