думал о том, что у неё есть имя. Даже слушая рассказ её братишки-папарацци, он не попытался прислушаться к моментам, связанным с нею, больше слушал о себе. Ему не было интересно заглянуть в её паспорт. Когда искал её сегодня, не читая скинул фото штампа о регистрации своему другу-хакеру, и тот обнаружил её семью на даче. А потом нагрузил всякой неожиданной информацией, от которой взрывался мозг.
Как так получилось, что она влезла в его жизнь, а теперь рискует своей? У него всё запущено хуже некуда, но куда она прёт с энтузиазмом барана?
В ту памятную, вернее сказать беспамятную, ночь они перепили. Совершили глупость. Теперь расхлёбывают вместе. Но что совсем неправильно, так это то, что она с ним. Это неправильно. Хорошие девочки не должны пастись около плохих мальчиков. Его просто невероятно бесило, и казалось она может заразиться от него и стать плохой. С такими он дружбу не водил.
Сначала он не заметил в ней достойного человека. Просто шутил и прикалывался, как обычно. Злился из-за свадьбы, обвинял её во всех грехах. Затем понял, что она современная реинкарнация Матери Терезы, угадав прозвище данное ей сестрой. Редкий экземпляр доброты и порядочности. Со светлыми мыслями и благими поступками. Одновременно с этим он понял, что его влияние может на ней пагубно сказаться, и решением было задавить её к нему симпатию на корню. Он стал более дерзким, жёстким, грубым. Только ради того, чтобы спасти её от себя. Глупая тактика привела к тому, что своими поступками он, наоборот, стал пробуждать в ней зверя. И вот, когда она опустилась до клеветы, он винил в этом только себя. Своими словами он не хотел говорить о разочаровании в ней, он ругал самого себя за то, что так получилось.
В конце концов, мотиватором её действий стала фраза о благотворительности, оброненная Викторией, с которой они столкнулись на вечере. Она не имела в виду того, о чём подумала его жёнушка. На самом деле Вики говорила о вечере мэра — вечере благотворительности, но малышка не знала об этом и приняла на свой счёт, а потом убежала. Как вообще Вики умудрилась её обидеть? Она всегда такая утончённая и правильная, а малышка чистая и добросердечная. Они должны были поладить, для Шера это было важно.
Очень мало в его жизни людей, которыми он дорожил.
Но очень много тех, кто дорожил им. И в это число малышка не попадала.
Зато с лёгкостью отхватила себе тёплое местечко в первом ряду.
Было больно знать, что он её обидел. Что она сидит и злится на него. Ругается. Пусть думает о нём всё, что хочет, но пусть держит марку и не падает в грязь, уподобляясь ему.
В окнах её квартиры не горел свет, что показалось ему странным, обычно у них дома всегда кто-то есть, хотя бы на кухне. Семейство же уехало на дачу с ночевой, вспомнил он. Значит, она одна дома. Он задумался, дошла ли она до квартиры.
Проверить это было легко — звонок на домашний (её мобильник сломан) решит все вопросы. К тому же не обязательно что-то говорить. Можно просто дождаться ответа, услышать её полувопросительное «Да» или «Алло» (интересно, по какому принципу она выбирает, когда как ответить?) и сбросить вызов. Даже номер звонящего не определится.
Длинные гудки не прерывались, вводя Шера в странное состояние отчуждённости. Она бы обязательно взяла трубку, она ответственная.
Не хотелось верить, что что-то случилось.
А вдруг она споткнулась и навернулась с лестницы? Или на неё напали маньяки?
В груди как-то странно ёкнуло и Шер, резво выскочил из тачки.
44
Я вздрогнула от звонка телефона, который был совсем недалеко от моего уха. В голове плавали разные дурацкие мысли, а голос слушаться отказывался, так что трубку я снимать не стала. Просто гипнотизировала телефон взглядом, заставляя замолчать, и размышляла, кому мы могли понадобиться в такое время? Идей было море, но все они бились снаружи о стенки моей черепной коробки, внутри же был вакуум.
Я потянулась рукой к трубке, прямо над ней моя рука и зависла, потому что я задумалась, что ответить. Обычно я говорю либо «Да», либо «Алло», в зависимости от настроения и от постоянно возникающей мысли, а вдруг сейчас решается чья-то судьба? Есть такое поверье на исполнение желания. Нужно загадать его, потом набрать неизвестный номер и, в зависимости от ответа собеседника, снявшего трубку, ты узнаешь сбудется ли оно. Если отвечают «Да», значит сбудется. Если «Алло» или ещё что-нибудь в этом духе, то нет. Если трубку не возьмут, значит, у человека есть равные шансы, как на исполнение, так и на его неосуществимость. Можно всегда отвечать положительно, пусть у всех всё сбывается, но ведь ты никогда не знаешь, а вдруг на том конце провода террорист загадал «Взорву я этот торговый центр в центре города или не взорву?», а ты берёшь и отвечаешь ему «Да». И он такой «Океюшки», а затем ба-бах! Поэтому я всегда думала, что ответить. А сейчас надумала не снимать трубку.
Я вернула руку поближе к телу, и телефон замолк.
Обхватив себя руками, я сжалась в комок и спрятала голову в колени, что даже уши не было видно.
Было бы легче, будь у меня слёзы. Будь у меня прощение за свои тупые действия. Будь у меня силы быть сильнее всего этого. Будь у меня силы запереть свои чувства в клетке.
А так… так всё очень плохо.
И я пыталась таким нехитрым способом создать вокруг себя как бы скорлупу.
Неожиданно на мою макушку приземлилось что-то тёплое, потрепав по волосам, и раздался озабоченный голос:
— С тобой всё в порядке?
Медленно, очень медленно я вынула голову из «скорлупы». Мягкий свет от работающей на лестничной площадке лампы, проникая внутрь из-за распахнутой двери, освещавший склонённую ко мне стоявшую в середине прихожей фигуру струясь по короткому ёжику светлых волос, качнулся и погас, погрузив коридор во тьму.
Я кивнула. Потом сообразила, что в темноте мой кивок виден ровно так же, как виден гот на кладбище в глухую полночь, поэтому пришлось подать голос, прозвучавший сухо и надломлено:
— Да.
Но это была неправда. Я не была в порядке. Я была в беспорядке. А ещё больше запутанности в мой и без того порядком спутанный комок из смеси моих разноликих чувств добавляло растворившееся во тьме секунду назад озабоченное лицо.
Это сначала я решила, что он озабочен