— А Иришка знает, до какой станции ехать? — спросила Лидочка.
— Она разбирается во всем куда лучше меня. Конечно, она знает нашу станцию, она иногда приезжает домой ночью. Вы не думайте, что я одобряю такое поведение, но здесь по сравнению с Москвой такая безопасность на улицах, что можно совершенно спокойно гулять и в одиночестве.
— Тогда, наверное, вам не стоит беспокоиться, — предположила Лидочка.
— Разумеется, — согласился Вячеслав Андреевич, — но я не умею не беспокоиться.
Два очень больших негра с множеством косичек на головах сели по другую сторону прохода, и Кошко заговорил гораздо тише, словно боялся, что негры его подслушают.
— Сложности возникают от иммигрантов, — сказал он. — Содружество наций — бывшие колонии, англичане чувствуют перед ними комплекс вины — как бы за то, что пили из них соки в течение стольких лет. Для рядового жителя, для нас с вами, это оборачивается драмой — вся преступность концентрируется в бедных негритянских районах.
Вячеслав Андреевич возбудился, его бородка поднялась вперед почти горизонтально, в горле слышался тихий клекот, острый кадык нервно дергался по шее, грозя продрать кожу.
Опомнившись, Вячеслав Андреевич посмотрел на часы.
— Две минуты до отхода, — сказал он трагическим шепотом. — Куда она могла исчезнуть?
— У меня есть предположение, рабочая гипотеза, — произнесла Лидочка.
— Да?
— Ей приятнее ехать и жевать шоколадку в одиночестве. Она села в другой вагон.
— Но ведь вы — наш гость! Ей же интересно узнать новости, получить письма из Москвы, весточку от бабушки…
— Вы уверены, что она спешит получить эту весточку?
— Ах, я уже ни в чем не уверен!
Лицо Вячеслава Андреевича сложилось в гримасе отчаяния, как у мягкой куклы.
— Я пойду, — сказал он, — погляжу на платформе.
Лидочке захотелось спросить, неужели он полагает, что его дочь стоит на платформе и рыдает в ожидании папы, но она сдержалась, а Кошко лишь совершил движение к двери, скорее символическое, и стоял в нерешительности, пока двери не закрылись. Поезд медленно пополз мимо путей и стен, разрисованных в меру неприличными надписями. Потом он вырвался из плена близко сошедшихся темных домов и складов и полетел по мосту через Темзу. И сразу обнаружилось, что над Лондоном с утра царит голубое ясное небо, по которому медленно плывут кучевые облака, что между домов много зелени, что цветут розы, что улицы на том берегу Темзы составлены из трехэтажных домиков, вполне милых, с магазинами внизу, а мимо них проезжают настоящие двухэтажные автобусы с туристической открытки «Площадь Пиккадилли».
Кошко вроде бы смирился с потерей дочери.
Он тоже смотрел в окно и даже сказал что-то незначащее о неверной английской погоде, объяснив это морским климатом и вообще близостью моря, что не было географическим открытием.
Лидочке хотелось задать ему несколько вопросов, но задавать их вроде бы было рано. Кое-что о его появлении в Лондоне рассказала Марксина Ильинична, кое-что Лидочка узнала еще раньше от Теодора, который разыскал Марксину. Но в Москве все звучит иначе, и не знаешь, где кончается сплетня, а где начинается ложь. Так что Лидочка избрала нейтральный путь и спросила:
— Ирина здесь надолго?
— Не знаю, — буркнул Кошко. — Ни черта я не знаю.
Настроение у него было поганым. После долгой паузы он добавил:
— Надо понять Иришку. Я не могу ей здесь дать то, что упустил в Москве. Очевидно, я опоздал. Я стараюсь, я честно стараюсь, но наталкиваюсь на внутреннее сопротивление.
— Она не любит свою маму?
— Откуда мне знать? Иногда она говорит об этом, потом говорит, что ненавидит Аллу. Она — очень одинокое существо, поверьте мне. Ведь, по сути дела, она была сброшена на руки бабушке вполне живыми и дееспособными родителями. Мы с Аллой зашагали по жизни своими путями, а ребенок остался где-то в стороне.
Голос Кошко дрогнул.
Признание было искренним. Видно, проблема отцов и детей впервые обрушилась на него здесь, в Англии, и все его попытки искупить вину оборачивались педагогическими провалами. Впервые в жизни у Иришки появилась возможность отомстить взрослому миру, чем она и занималась.
— Я боюсь, что она попадет в дурную компанию. Здесь. Мне так трудно ее контролировать.
— Она знает язык?
— Она его впитала за считаные недели, как губка. Ей легко. Она уже говорит свободнее меня.
Поезд затормозил у первой станции. За окном стоял бронзовый негр человеческого роста и ждал поезда. Разумеется, он не двинулся с места, когда поезд остановился. Зато оба больших негра с косичками вышли из вагона.
— Брикстон, — сообщил Кошко. — Негритянский район. Опасное место.
Электричка поехала дальше, дома становились все меньше, за каждым тянулся газончик с кустами цветов. Дома оборачивались к поезду задами, и газоны упирались в насыпь.
Затем началось большое поле для крикета, по которому ходили джентльмены в белых костюмах со щитками на коленях и клюшками в руках. В электричку не очень шумно впорхнула стайка юных джентльменов в черных костюмах и при галстуках. Джентльмены делали вид, что это вовсе не пародия на британский образ существования, а так и следует жить на свете.
Электричка с шумом влетела в туннель. Вячеслав Андреевич потянул чемодан к дверям.
— Пятнадцать минут от Виктории, — сообщил он, — а Виктория — это практически центр Лондона. Вы хотели бы жить в Москве в пятнадцати минутах от «Киевской»? Или от Белорусского вокзала?
— Я так и живу, — призналась Лидочка, чем расстроила хозяина. Ей бы надлежало жить на окраине Чертанова или в Северном Бутове и жаловаться на то, что теряет полтора часа до центра.
Платформа станции Пендж-хауз оказалась сельской, тихой, заброшенной настолько, насколько такое возможно под Лондоном. Две платформы, разделенные двумя путями. Крытый деревянный переход через пути был похож на толстую гусеницу, выгнувшую спину.
Немногочисленные пассажиры не спешили, направляясь к узкому проходу в высокой железной ограде.
Вячеслав поставил чемодан на платформу. Он ждал упущенную дочь.
Иришка соскочила с поезда в последний момент — дразнила папочку. Конечно же, она ехала в последнем вагоне, чтобы не связываться со взрослыми.
— Иришка! — слишком громко позвал ее отец. Но, к счастью, его голос был заглушен грохотом обтекаемого чудовища, в затемненных окошках которого горели настольные лампы и лицом друг к другу сидели дамы и джентльмены — как будто мимо них с умопомрачительной скоростью промчался многовагонный вагон-ресторан.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});