— Мы в гиперпереходе, — сообщил он. — Поэтому тебя так корёжит. — Сам он выглядел, как огурчик.
— Я отменил гипер… гипер… — Лицо у Александра стало зелёным, как комбинезон на ребенке.
— Сейчас выйдем из петли, тебе полегчает, — пообещал Бранд.
— Дай мне что-нибудь… от тошноты…
— Ты не беременная женщина, — спокойно сказал Бранд. — Вполне можно потерпеть. Если я тебе сейчас что-нибудь назначу, ты надолго потеряешь ясность ума, а в данный момент она нам с тобой просто необходима.
Бранд озабоченно посмотрел на часы. Он был веселым парнем, душой экипажа, и от него неизменно исходила волна уверенности и оптимизма. Официально он числился врачом, свои обязанности исполнял легко и профессионально. Вряд ли кто из членов команды подозревал о его тайной жизни.
— Через сорок две секунды тебе станет легче, — сказал он. — Пока приходишь в себя, слушай. Не успел ты проститься с диктором, "Роса" совершила скачок. По уверяет, что получил от тебя новый приказ. Ты якобы велел ему следовать намеченному графику и войти в гиперпространство. Не возражай, я и так знаю, что ты этого не делал, я ведь следил за твоим разговором… Самое интересное, что По не помнит, как именно ты отдавал приказ, — с экрана или по радиосвязи. Сам бледный, не в себе, сильно волнуется. Но упёрся, как бык, был приказ и всё!
— Волнуется он… Я ему башку оторву, — прохрипел Александр. — Опять заступил на вахту не выспавшимся! Когда мы уже уберем с корабля эти чертовы игровые автоматы?!
— Всё не так просто, — возразил Бранд. — Штурман вчера лег спать по расписанию, я проследил, вернее, приказал. Сразу после твоего разговора с диктором, когда ты пошел в свой кабинет, мой канал отметил слабое биополе, возникшее из ничего в рубке управления… — Александру явно становилось лучше. Он поднял голову и внимательно слушал Бранда. — Это непонятной природы биополе пульсировало, то появлялось, то исчезало. Мои приборы не среагировали на такое непривычное колебание, поэтому камера обзора включилась поздно, — пока там что-то где-то щелкнуло в электронных мозгах…
— Кого подозреваешь? — спросил Александр.
— Кого я могу подозревать, если я даже не понимаю, что это такое? озабоченно сказал Бранд, но Александру показалось, что он недоговаривает. Начались какие-то странности — дети в тинталовых сейфах, пульсирующие биополя, искаженные приказы… Смотри, он открыл глаза.
Глаза у мальчика действительно оказались черными. Он взглянул на мужчин и вежливо сказал ломающимся голоском:
— Здравствуйте…
— Пожалуйте! — не сдержав улыбки, весело сказал Бранд с экрана.
— Не бойся… — Хеб осторожно присел на край кровати.
Мальчик зевнул и улыбнулся.
— Я не боюсь. — Голос у него действительно был спокойным.
— Как тебя зовут?
— Юни.
Мальчик смотрел на Хеба ласково, успокаивающе, словно подбадривал. Глаза у него были огромными, черными, с длинными ресницами, но поражала не их красота, а взгляд — так смотрят старцы, отжившие жизнь. В этом взгляде было что-то отеческое, поддерживающее, окрыляющее. Хеб не отрываясь смотрел на малыша, а тот спокойно ждал, и Хеб понял, что у него на всё готов ответ. Это было невозможно, невероятно.
— Как меня зовут? — прошептал Хеб.
— Хеб.
— Где мой дом?
Он ответил тут же, без запинки, без всякого усилия выудив ответ неизвестно откуда, интерпретировав космический адрес Талулы-Тао и переведя его в параметры общепринятой галактической лоции. Хеб сразу взмок. Тщательно оберегаемая тайна нахождения их мира легко и просто раскрылась, произнесенная устами семилетнего ребенка…
— Тише! — побледнев, пробормотал Хеб. Он знал, что нейтрализовал все приборы слежения, принадлежащие Бранду, но все равно сердце у него тревожно заныло. — Пожалуйста, не говори никому этот адрес…
— Хорошо, — сразу согласился мальчик и сладко потянулся. Потом улыбнулся.
Хеб не мог отвести от него глаз. В этом хрупком, худеньком теле таился огонь, который с каждым днем разгорался все сильнее, который уже обнаружил себя и стал известен другим — не понимающим, что это такое, и не умеющим обращаться с ним, с этим светом, греющим, но не слепящим, с этой любовью ко всему и всем, бьющей через край. Хеб не мог ошибиться — незнакомый мальчик любил его, так, как не любил никто. Это он хотел защитить Хеба, помочь, уберечь от бед, — сам попавший в беду…
Еще мгновение назад Хебу хотелось погладить мальчика по голове, прикоснуться к мягким черным волосам, сейчас — встать перед ним на колени и плакать от радости, как в детстве, когда редкая и нечаянная, чужая ласка вызывала в душе мальчика-таона, воспитанного суровой матерью, безудержную бурю чувств, неистовую благодарность. Только сейчас эти чувства были стократ сильнее.
— Не плачь, — сказал мальчик.
— Не буду… Тебя отправят обратно, на Забаву…
Мальчик молчал. Он думал. Хеб тоже думал. Какая-то догадка возникла у него в голове, томительная своей очевидностью. Разве он никогда не слышал, какие формы может принимать та сила, которая закручивает в спирали галактики и для которой нет ничего невозможного, — даже возвращение из небытия давно умерших людей?..
— Кто ты? — задал Хеб вопрос, с которого вообще-то надо было начать.
— Юни.
— Ты знаешь, скажи! — начиная волноваться, потребовал Хеб. Он должен был как-то дать понять, что знает. — Не имя! Ты уже называл мне его.
Мальчик пожал плечами. Это было плохо, так плохо, что хуже некуда. Он знал всё, кроме самого главного, — кто он такой, и ничьи разъяснения ему не помогут, всё равно не поймет… Значит, до Прорыва еще далеко… Но тогда ясно, как день, что они погубят его, эти идиоты из спецслужб, эти самонадеянные, тупые солдафоны, не привыкшие к рефлексии, к размышлениям. Они предпочтут загубить чудо, но не дадут ему состояться, осуществиться, потому что не смогут даже и помыслить оставить его в покое, — чтобы он шел своим путем. Будут преследовать, терзать, пытаясь заставить служить им, но никогда не поймут, не оценят этого черноглазого маленького мальчика, умеющего то, чего не умеет никто. Он как лебедь среди куриц, прекрасная птица в силках… Это сравнение натолкнуло Хеба на новую мысль — последний всплеск надежды.
— Ты когда-нибудь видел мертвую птицу? — спросил он. — Может быть, она взлетела из твоих рук? Вспомни!
Мальчик покачал головой. Расспросы Хеба гасили блеск его черных глаз.
Силы небесные, помогите мне, попросил Хеб. Почему я?! Зачем я, а не кто-то другой? Значит, так нужно, вдруг сказал он себе. Или его пугает этот мальчик, с которым судьба свела его на корабле, летящем на Землю? Если он, Хеб, совпал в пространстве и времени с этим чудом, значит, есть в этом великий смысл, который он обязан понять. Ведь это счастье — помочь осуществиться Прорыву, осознанию Им самим своей божественной сущности. Это важнее всего на свете, это тоже борьба, служение высокому, Хеб! Не медли, иначе Он может просто погибнуть из-за людской глупости и неведения, и искра, вложенная в него, не разгорится в пламя, погаснет. Значит, нужно выяснить, каким путем Он придет к Прорыву, — через любовь или через страдание… Скорее! Любовь или страдание?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});