Читать интересную книгу Яковлев А. Сумерки - Неизвестно

Как правило, в поездках за рубеж нас сопровождали вид­ные писатели, художники, журналисты. Вечерами, после пе­реговоров и приемов, обязательно собирались вместе. Каж­дый делился своими впечатлениями. Нередко спорили. Гор­бачев вел себя по-товарищески, никакой чванливости. Раиса Горбачева была заботлива. Если ее что-то беспокоило, она, бывало, обращалась ко мне и всегда в очень корректном тоне.

— Александр Николаевич, а не кажется ли вам, что неко­торые писатели начинают фамильярничать с президентом, не понимая, что он все-таки президент?

— Что вы, Раиса Максимовна! Во-первых, какой-то вызы­вающей наглости я не видел. А во-вторых, интеллигенция — это особый мир. И чем проще и раскованнее они разговари­вают с Михаилом Сергеевичем, тем ближе они к нему стано­вятся. А что касается случающегося пижонства, то это от комплексов, свойственных творческим людям. Я рад, что у Михаила Сергеевича устанавливаются доверительные отно­шения с интеллигенцией.

Однажды в Москве:

— Александр Николаевич, вчера по телевидению показа­ли, как я поправляла чулок, когда шла по Кремлю. Нашли, что показывать!

Я сказал, что это как раз хорошо. Первая леди в стране поправляет чулок, значит, нормальная женщина.

— Да? А мне показалось...

Наверное, в области внешней политики что-то можно бы­ло сделать поточнее. Наверное. Но свершилось главное: стра­на наша перестала быть пугалом. Новая внешняя политика благодатно влияла на оздоровление и внутри страны. Впер­вые за многие десятилетия люди увидели (по крайней мере на подсознательном уровне почувствовали), что здравый смысл при наличии доброй воли может победить. В этом от­ношении решения о выводе наших войск из Афганистана, объединение Германии, ядерное разоружение имели фунда­ментальное значение. Другой разговор, что не все в мире оказались готовыми к этому. Слишком много накопилось инерции, догматизма, опыта упрощенных и вульгарных ре­шений, диктуемых мышлением времен «холодной войны». Надо отдать должное Путину, во внешней политике он опре­делился достаточно точно — на основе здравого смысла и интересов России.

Особый вопрос, намертво связанный с «холодной вой­ной», это образование после мировой войны на восточно-ев- ропейском пространстве «социалистического содружества», возглавляемого Советским Союзом. Сегодня является очевид­ным, что политика оккупации восточно-европейских стран противоречила интересам СССР и была глубоко ошибочной. Об этом уже написаны сотни книг и статей. Останься эти страны свободными и независимыми, можно себе предста­вить ту степень доверия и дружеских чувств к нашей стране, созданных победой над германским фашизмом. Увы, теперь мы дышим горьким воздухом неприязни, причем расплачи­ваться за агрессивно-воинственную позицию Сталина прихо­дится рядовым гражданам, новому поколению, которое не имеет к старой политике ни малейшего отношения.

Неестественность формирования так называемого соци­алистического содружества да еще острые противоречия внутри самого содружества наложили отпечаток сумбура на нашу перестроечную политику. Она сводилась к формуле: «Не до них, своих дел хватает». Иными словами, четко про­работанной политики в отношении восточно-европейских стран не было, что говорит о нашем недомыслии, хотя общий стратегический принцип был достаточно ясен, а именно: сво­бода социального выбора для всех.

Я участвовал в некоторых заседаниях Политического консультативного совета стран бывшего социалистического содружества и должен сказать, что на этих собраниях пре­дельно четко обозначались политические позиции правящих сил. Если руководители Венгрии, Польши, Чехословакии с теми или иными нюансами поддерживали идеи обновления общественной жизни, то руководители ГДР, Румынии, Бол­гарии упорно отстаивали догматические подходы, требуя ре­шительных мер по дальнейшему укреплению социализма и содружества, обвиняли Горбачева в том, что он ослабил вни­мание к проблемам социалистического строительства, осо­бенно в идеологической сфере. Подобный же расклад на­строений в более острой и выпуклой форме выявился и на совещании идеологических секретарей коммунистических партий, проходившем в Монголии. На этом совещании мне пришлось возглавлять делегацию КПСС. Там ортодоксия ли­лась через край.

Кризис в руководстве государств содружества нарастал, он обострялся не только в отношениях между лидерами, но и внутри руководящих органов тех или иных государств. Мы постоянно получали информацию о событиях и процессах в правящих партиях. Информационный поток вызывал все но­вые и новые противоречия и в Политбюро ЦК КПСС. У нас тоже были свои хранители пепла от «революционного огня» в зарубежных странах.

Мы с Михаилом Сергеевичем не один раз разговаривали на эти темы. Где-то в 1989 году он попросил меня съездить в ГДР, Чехословакию, Болгарию и Венгрию, обстоятельно пе­реговорить с партийными лидерами этих стран. Вполне ус­пешной эту поездку я бы не назвал. Если в Венгрии и Чехо­словакии я встретил понимание, то в ГДР и Болгарии — ни малейшего. С поляками переговоры состоялись в Москве, до­статочно успешные.

Тодор Живков рассуждал в том плане, что раз уж мы на­чали строить социализм, то надо продолжать, хотя в то же время и говорил, что все неудачи на этом пути происходят из-за того, что социалистический эксперимент, вопреки уче­нию Маркса, предпринят в экономически слаборазвитых странах. С Живковым мы беседовали дважды, и оба раза по 3—4 часа.

Эрик Хонеккер пытался убедить меня, что у них, в ГДР, Перестройка прошла еще в 1956 году и они теперь находятся на более высокой ступени развития. На мой вопрос, на какой именно ступени они находятся и по каким показателям, Хо­неккер так и не ответил, но упрекнул все же советское руко­водство в том, что оно мало помогает Восточной Германии в ее конкурентной борьбе с Западной Германией.

Вдвоем с Горбачевым мы в Москве долго беседовали с Николаем Чаушеску и его супругой, но так ни о чем и не до­говорились. Кстати, Горбачев, объясняя обстановку в СССР перед Перестройкой, сказал, что ход событий мог закончить­ся и социальным взрывом.

— У нас этого не случится, — заявил Чаушеску. — Мы полностью владеем обстановкой.

Что потом произошло в Румынии, известно всем.

Когда внутрипартийные противоречия в некоторых стра­нах достигали особой остроты, мне приходилось беседовать и с теми лидерами, которые приходили на смену уходящим. У новых лидеров явно обнаружилась тенденция переложить решение кадровых проблем на Москву. Я помню ночной зво­нок мне из Болгарии, когда болгары просили пригласить их Политбюро в Москву и решить проблему нового руководст­ва. Нечто похожее было и в случае с ГДР. В Москве, однако, была твердая позиция невмешательства. Мы убеждали своих коллег, что только они сами, и только они, отвечают за судь­бу своих народов.

В последние годы модно утверждать, что такая позиция объяснялась растерянностью, нерешительностью Москвы, сложностью положения в самом СССР. Нечто подобное, конечно, присутствовало. Но не в этом главное. Главное со­стояло в общем принципе, который был заложен в сердце- вину Перестройки, — свобода социального выбора каждой страной, каждым народом. Этот принцип прозвучал еще в 1985 году в речи Горбачева на апрельском пленуме. Об этом я уже писал. Что же касается характера и значения освобо­дительного процесса в странах Восточной Европы с точки зрения исхода «холодной войны», то надо признать явную недооценку этого процесса советской внешней политикой. Он развивался как бы вне интересов нашей страны. Запад оказался здесь гораздо проворнее.

К сожалению, на Западе, и прежде всего в США, некото­рые политики усмотрели в событиях в СССР и странах Вос­точной Европы только кризис, открывший возможность ослабить главного оппонента, нанести весомый удар по «ми­ровому коммунизму». Практически государственный Запад остался в стороне от процесса демократизации нашей стра­ны, оставив нас, молодую демократию, один на один в борь­бе с мощнейшей машиной XX века — большевистским тоталитаризмом. При этом стали банальными ссылки на не­обходимость подождать, пока в СССР не стабилизируется обстановка, на то, что бизнес не может рисковать. Это боль­ше, чем недальновидность. Хотя в определенной мере вино­ваты мы сами с нашими мятежами и откатами, которые де­монстрировали и демонстрируют до сих пор возможность поворота вспять.

Хочу быть правильно понятым. Я не выдвигаю никаких политических или моральных обвинений в адрес кого бы то ни было, просто констатирую факт. Или то, что лично мне представляется фактом. Никоим образом не отрицаю того, что советская система действительно переживала глубокий и потенциально опасный кризис. Собственно, об этом в годы Перестройки не раз публично и откровенно говорили и Гор­бачев, и я сам, и некоторые другие представители советского руководства. Никто, разумеется, не мог гарантировать того, что Перестройка или иные реформаторские усилия непре­менно принесут те желанные результаты, на которые рас­считывали ее инициаторы. И в этих обстоятельствах взятый Западом в целом курс на минимизацию собственного риска, на всестороннюю подстраховку собственных интересов и позиций был прагматичен, именно прагматичен, но только на данный момент, а не на перспективу. Прогностической мо­щи Западу не хватило. В результате прекращение «холодной войны» не стало или, скажу осторожнее, пока не стало раз­рывом с силовой психологией в политике в пользу интеллек­туальной и нравственной детерминанты.