Читать интересную книгу Мое сердце - Смолл Бертрис

Капитан Майкл Смолл обычно не брал пассажиров, но и этот раз ожидаемый груз не был вовремя доставлен в Лейт, и так как у него оставалось много свободного места, он решил взять на борт несколько человек. Им очень повезло, потому что к тому времени, когда к нему пришел хозяин гостиницы, свободной оставалась только одна маленькая каюта. Благодаря посредничеству владельца «Золотого якоря» они смогли получить ее.

— Это две вполне респектабельные женщины, капитан, — сказал он. — В порту сейчас нет другого корабля, которому бы я мог доверить довезти их в безопасности, и к тому же они платят золотом.

— Хорошо, — наконец согласился капитан, — но им придется захватить с собой еду. Я смогу снабжать их только питьевой водой, по три чашки в день на человека, и выдавать по стакану рома, но ничего больше. В каюте две койки, но одеяла им придется взять свои.

Велвет согласилась на условия капитана. Хозяин гостиницы договорился о цене и помог им собрать в дорогу необходимую провизию: овсяные лепешки, сушеное и засоленное мясо, небольшой круг сыра и, по настоянию Велвет, корзинку яблок и груш. У них не было времени даже принять ванну или купить себе новую одежду. Когда они добрались до Бель-Флера, вид у них был плачевный.

— Нам пришлось удирать, — объяснила Велвет Манон. — Мы не смогли взять ничего сверх того, что могли унести на собственных спинах. Уверена, что у матери здесь, во дворце, есть какая-то запасная одежда.

— Да, мадам, конечно, есть, — ответила Манон. — Уж мне ли не знать. Ведь я была у нее за камеристку, когда она жила здесь, во Франции! Я сама все убирала в кедровые сундуки. Они хранятся на чердаке. Завтра я заставлю Мэттью стащить их вниз.

На следующий день Велвет открыла сундуки своей матери и обнаружила, что они битком набиты самой разнообразной и красивой одеждой: платьями, юбками и блузками; ночными рубашками, тонкими, как паутинка; нижним бельем, рубашками, чулками и туфлями. Там нашелся даже маленький ларчик слоновой кости с прекрасными драгоценностями. Среди них были розовые жемчуга с таким же золотым перстнем; чудесное ожерелье из крупных алмазов голубой воды и пара серег к нему; еще несколько пар сережек с сапфирами, изумрудами и рубинами, оправленными в золото; браслеты, кольца; заколки для волос с алмазами, жемчугом и рубинами.

— Это все принадлежит моей матери? — спросила она у Манон.

— Да, мадам. Она привезла их с собой, когда приехала в Аршамбо.

Велвет была в высшей степени заинтригована, особенно после того как обнаружила на дне ларчика из слоновой кости пожелтевший пергамент. Выцветшие строки, нацарапанные на нем, только еще больше сгустили покров тайны. Читались они так:

«Душа моя! Я приготовил все это для тебя, когда думал, что ты вернешься ко мне. Я не могу подарить жене драгоценности, которые были сделаны для другой женщины. Прошу тебя принять этот маленький подарок, который предназначался только для тебя. Николя».

— Кто такой этот Николя? — спросила Велвет.

— Николя? Понятия не имею, мадам, — ответила Манон. — А это важно?

— Да нет, — медленно сказала Велвет. — Просто мне интересно.

Ключ к тайне предложила, как ни странно, Пэнси.

— Николя… Николя… — повторила она задумчиво, словно пытаясь что-то вспомнить. И вдруг лицо ее просветлело. — Я знаю, кто это такой, миледи! Моя матушка много рассказывала о приключениях госпожи Скай, а в некоторых и сама участвовала. Я помню, она что-то говорила о каком-то герцоге Николя, за которого ваша мать собиралась одно время выйти замуж. Не могу вспомнить, почему она так за него и не вышла. Он жил где-то здесь, во Франции. Могу поспорить, что записка и драгоценности от него.

Велвет было необычайно интересно. Раньше ей никогда не приходило в голову, что ее мать может получать в подарок драгоценности от кого-то еще, кроме ее отца. О, всю свою жизнь она слышала какие-то обрывки разговоров о приключениях матери, да и при дворе многие рады были посплетничать о ней. Но Скай сама никогда особенно не распространялась о своем прошлом. Она, казалось, всегда жила днем сегодняшним, а еще лучше — завтрашним. И именно такой и привыкла ее видеть Велвет. И вдруг теперь ее мать предстала перед ней совсем в другом свете: женщиной, которую любили и которую обожали другие мужчины и для которой они даже специально заказывали драгоценности, женщиной с прошлым. Почему драгоценности остались во Франции? Неужели человек, который подарил их, так мало значил для ее матери? Все это чрезвычайно интересно, и она решила расспросить об этом мать, когда опять вернется к ней.

Велвет выбрала алмазное ожерелье и приложила к груди. Оно и правда очень красивое и очень хорошо сочетается с ее зеленым бархатным платьем. Она застегнула его на шее и еще чуть-чуть полюбовалась собой в зеркале Потом надела серьги. Несмотря на несколько устаревший покрой платья, она чувствовала себя вполне уверенно, чтобы принимать короля.

Если Генрих Наваррский и обратил внимание на то, что платье Велвет не самого последнего фасона, он ничего об этом не сказал за все время их трапезы. Манон превзошла саму себя, особенно если учесть, что у нее было так мало времени. Даже Велвет удивилась тому обилию еды, что появилась на столе. В рагу плавали толстые, сочные, нежные куски мяса, политые доведенным на медленном огне до коричневатого состояния соусом, благоухавшим бургундским и нежными грибами. В рагу она добавила ломтики моркови и лук-порей, который собрала Велвет. К ее удивлению, на стол подали жирного сочного каплуна, зажаренного до золотистой корочки и фаршированного хлебом, шалфеем, крохотными головками лука и каштанами, а также прекрасную форель, только что пойманную Мэттью в озере и отваренную в белом вине со специями. На столе оказались также горшочки с тушенной в вине репой, молодым луком-латуком и кресс-салатом, свежеиспеченный, еще теплый хлеб и сливочное масло.

Король ел с большим аппетитом, трижды накладывая себе в тарелку. Когда перед ним поставили десерт, состоявший из тарталеток с грушами и смородиной, яблок, запеченных в меду и посыпанных корицей, вазы с пурпурным виноградом и нормандский бри, его глаза радостно зажглись. Он уничтожал все с огромным удовольствием, в то время как Велвет следила, чтобы его кубок не оставался пустым, — король пил, как и ел, от всего сердца.

Когда ужин подошел к концу, Велвет спросила:

— Вы позволите моей домоправительнице поприветствовать ваше величество? Когда она узнала, что ей предстоит готовить для вас, ее радость не знала границ. Она едва может дождаться того момента, когда можно будет посудачить об этом событии с соседями, а ваше явное признание ее кулинарных способностей даст ей еще больше поводов для разговоров.

Он кивнул в знак согласия, и Велвет послала на кухню за Манон. Старушка тут же прибежала с горящим от возбуждения и жара плиты лицом. Седые волосы аккуратно убраны под свежий чепец, она успела поменять грязный фартук на чистый. Встав на колени перед Генрихом, она со слезами на глазах поцеловала его руку.

Король был тронут и, встав, поднял старую женщину с колен, говоря при этом:

— Не припомню, ел ли я когда-нибудь более вкусную еду, мадам Манон. Позвольте принести вам мою монаршью благодарность.

Каким-то чудом Манон обрела голос. Позднее, когда этот случай в сотый раз пересказывался, она утверждала, что вообще не могла ничего сказать этому чудесному, великому человеку.

— Когда миледи сказала мне, чем вас кормят в Шиноне, я сразу подумала, что ваше величество соскучилось по доброй крестьянской кухне, такой, какая у вас была в молодости в Наварре. Я, конечно, не могу готовить всех тех изысканных блюд, что готовят для вас ваши повара, но зато я знаю, как надо готовить для мужчин; а если слухи не врут, то ваше величество лучший мужчина во всей Европе, — хихикнула Манон.

— Манон! — Велвет была поражена бесцеремонностью своей служанки.

Король, однако, наоборот, весело расхохотался.

— Я не стану опровергать этих слухов, мадам Манон, — сказал он, и его золотисто-карие глаза озорно засветились. — Если бы я был чуть постарше, боюсь, мне бы пришлось погоняться за вами по вашей кухне, чтобы сорвать поцелуй и таким образом окончательно шокировать вашу хозяйку.