Читать интересную книгу Родина - Анна Караваева

На восстановительных работах сильно не хватало людей, да и многих к тому же приходилось спешно учить разным специальностям. За всеми этими пожилыми, молодыми и совсем зелеными новичками приходилось постоянно доглядывать, и Лосев, стремясь проверять «все до последнего кирпичика», иногда просто сбивался с ног. Восстановительный участок Василия Петровича (бывший механический цех) находился влево от кузнечного цеха — только двор перейти, — и Орлов ежедневно заходил к своему новому другу.

Сегодня, десятого октября, у Ивана Степановича на участке был горячий день. Желая «не хуже людей» встретить праздник Октябрьской годовщины, старый кузнец со своей бригадой обещал восстановить коробку нагревательной печи. Покрытый весь бурой шамотной пылью, Лосев поспевал всюду, совершенно забыв наказ жены: «Ты, Иван, не очень там тормошись, — годы ведь уж не молоденькие, да и едешь ты помогать, вроде ты гостем будешь…» Но Иван Степанович сразу почувствовал себя на заводском пепелище хозяином, который, не считая сил, должен вызволить дом из беды.

Сегодня он особенно обрадовался приходу Орлова, не преминув при этом сказать:

— Мне-то сочувствуешь, а себя-то не обделяешь ли, Василий Петрович?

— Не обделяю, — улыбнулся Орлов. — У меня на участке печей класть не надо, а потому тебе сейчас круче моего приходится: хорошую заводскую печь сложить — будущее за рога схватить.

— Печь добрая, так и ковка золотая! — отозвался Иван Степанович.

Оба побывали в бригадах, проверили, что надо, обменялись последними заводскими новостями и вернулись к печи № 1. Когда-то это была самая мощная печь в кузнечном цехе Кленовского завода. Голая, пахнущая сыростью печь стояла, как широкий выступ горы, а посреди цеха темной громадой возвышался большой пневматический молот, безгласный, мертвый, с разбитыми взрывной волной частями управления. В огромном проломе стены бледно голубело небо, и, как в мрачной раме, далеко видны были оголенные заводские площадки и нагромождения железных конструкций.

— Вот уж больше месяца я здесь, а все, понимаешь, глаза мои к разрушениям этим привыкнуть не хотят, — говорил Иван Степанович. — Вот в руке у меня шамотный кирпич позванивает, — отличный кирпич нам отгрузили, ничего не скажешь. А только горько, что приходится людям снова этот кирпич класть… Интересно, долго ли мы один на один с немцем будем кровь нашу проливать, скоро ли союзники второй фронт откроют? — спросил Иван Степанович, как и друг его, споро и ловко работая своими большими костистыми руками.

— Они тогда второй фронт откроют, когда мы уже к горлу фашиста свой штык приставим.

— Подумаешь этак, подумаешь, Василий Петрович, да и приходишь к выводу: надо нам прежде всего на себя надеяться.

— Так оно и есть, Иван Степаныч. К примеру, мы с тобой могли бы уже дома сидеть, на пенсии, а нам неохота от всех отставать.

— Совесть не позволит в такое грозное время дома сидеть. Корень нашей жизни не таков, Василий Петрович.

В проломе стены показался высокий худой солдат.

— Здорово, папаши! — браво крикнул он, приложив руку к каске.

— А, Федя-зенитчик! — приветливо отозвался Василий Петрович. — Ну, как дела, паренек?

— Дела хорошие, Василий Петрович. Вот только табак искурил, не угостите ли на закурку?

— Сделай милость, Феденька, — заторопился Василий Петрович. — На, закуривай, защитник! Ну, как… Охраняешь нас? На небе никакой пакости не заметил?

— Пока все тихо, а пушечки наши наготове в случае чего. Счастливо оставаться!

— Будь здоров, Федя!

— Вот, — многозначительно произнес Василий Петрович, когда зенитчик отошел. — Ты говоришь про корень нашей жизни… Как тут не задумаешься: нашу заводскую территорию еще зенитчики охраняют, а на ней уже работа занялась…

Василий Петрович взял в руки два кирпича и, звонко ударив один о другой, довольно крякнул:

— Эх, хорош, крепок материал!.. Вот чего эти фашистские гады не учли: из какого материала советские люди сделаны, из какого корня растут. Ты на последней политбеседе у Пластунова был, Иван Степаныч?

— Ну как же! Интересно он рассказывал про «четверть века русского восстановления», как в Америке и в Англии некоторые насчет нас планируют.

— Повторяют о нас дурацкие фашистские сказки… Они, видите ли, уж высчитали: мы с тобой, Иван Степаныч, только через двадцать пять лет все восстановим!.. Да за кого они нас считают?

— Интересно, Василий Петрович, какой срок назначили бы все эти, черт их возьми, «сказочники» на восстановление вот этого кузнечного цеха?

— Хо-хо! — прогрохотал Василий Петрович. — Уж, поди, на годочка три-четыре, а то на всех пять желали бы они растянуть твои восстановительные планы!

— Пусть-ка они вот это выкусят! — выразительно складывая вместе свои темные, твердые пальцы кузнеца, сказал Иван Степанович. — Говорю тебе, Василий Петрович, вот в этом самом цехе… и не только в этой, но и во второй печи в феврале нового, тысяча девятьсот сорок четвертого года будет пылать пламя… Будем калить болванки, и молот будет ковать, а я, Лосев Иван, буду стоять у того молота… и выполнять государственный план! Слыхал?

— Слыхал.

— Веришь?

— Ясно, верю.

* * *

Ксения Саввишна Антонова и Ольга Петровна Шанина почти с первого дня знакомства стали вместе ходить в столовую. Заводская столовая помещалась в палатке. Осенний ветер хлопал брезентом, в прорезы окошек и дверей врывался холодный, косой дождь.

— Холодно-то как всюду! — поежилась Ольга Петровна. — За целый день на работе погреться негде.

— А это тебе чем не грелка? — пошутила Ксения Саввишна, кивая на миску с супом, которую она обхватила своими широкими ладонями.

— А ведь правда! — согласилась Ольга Петровна, принимаясь за суп. — Ты как-то все к себе приспособить умеешь…

— Научишься, милая, когда два года в партизанском лесу проживешь, — спокойно сказала Ксения Саввишна.

Хотя она ни одним намеком не обнаруживала стремления кого-либо поучать, Ольга Петровна все время училась у нее неистощимому терпению, стойкости, находчивости в работе и в отношениях с людьми.

— Ты что-то поникла нынче, Ольга Петровна? — спросила Антонова, когда они вышли из столовой.

— Надоело мне без своего угла жить, — сердито вздохнула Шанина. — Хорошие люди Челищевы, а все-таки ведь знаешь, что стесняешь их. Сама Челищева больная, слабая, дочки и муж на работе. Весь дом на няньке, а ей уже за семьдесят. Мне всегда совестно, когда я вижу, что старуха у нас в мезонине прибирается. Нет, нет, я сплю и вижу: выбраться бы нам с Юлькой куда-нибудь в свой уголок! Да ведь куда выберешься, когда кругом пустыня одна?

— Почему пустыня? — спокойно возразила Антонова. — Наоборот, квартир сколько хочешь. Я, например, уже присмотрела один домик…

— Что ты говоришь? Какой домик? — удивилась Шанина.

— Ты слушай внимательно, я дело говорю. Домик этот в центре города, около Театральной площади… еще около него красивая решетка сада сохранилась… Помнишь?

— Помню, да ведь домик-то этот — одна каменная коробка осталась.

— А мы из нее теплое, хорошее жилье сделаем!

— Кто это «мы»?

— Да вот, например, мы с тобой, Ольга Петровна.

— Вот чудачка! Да ведь домик-то двухэтажный… разве мы с тобой, Ксения, его сможем поднять?

— Это вот ты чудачка, — терпеливо улыбнулась Ксения Саввишна. — Мы же с народом вместе будем строить, все сообща — ты для меня, а я для тебя. Читала ведь, как в Сталинграде Александра Черкасова выступила инициатором восстановительных бригад?

— Наверно, ее учили строительному делу, — уже раздумчиво сказала Ольга Петровна.

— Так и мы с тобой постараемся поскорее выучиться. Да и будто уж ты не знаешь, что русскому человеку только бы рукой достать да поднять, а потом уж дело пойдет! А что раз сделал, тем уж и владеть стал. Сначала нам с тобой специалисты покажут, а потом и мы другим будем показывать, — так дело-то и пойдет, и любая развалина в теплое жилье обратится. Наши заводские уже все чаще поговаривают об этих делах. А мы с тобой…

— Да что ты, ей-богу, зарядила: «мы с тобой» да «мы с тобой»! — опять сердито прервала Ольга Петровна. — Как будто сказку мне рассказываешь!.. Мы с тобой, как и все, работаем на восстановление завода… а тут еще жилые дома строить! Время-то откуда мы возьмем?

— Время у нас будет: мы же в разные смены работаем, затем, пока хоть не каждую неделю, воскресенья будут свободны. И сколько мы сделать успеем за белый-то день на жилом строительстве… Подумай-ка, Ольга Петровна! — и Антонова ободряюще посмотрела на Шанину.

Но Ольга Петровна, все еще не веря, отмахнулась:

— Сказки, Ксения, сказки! Это же двужильная работа!

И Ольга Петровна прекратила разговор, не предполагая, что через несколько минут совершенно иначе будет говорить об этом.