— Вы уверены, что вы не адвокат?
— Будь я адвокатом, меня здесь не было бы.
— А для чего вы здесь?
Он помолчал несколько секунд, внимательно изучая свои руки.
— Чтобы присутствовать при процессе созидания.
— Что это значит? Бен наклонился к ней:
— При любом раскладе эти майты должны были просто-напросто истребить вас, сделать из вас некий случайный промежуточный продукт. Мои же майты, действуя вне моей программы, постарались бы превратить вас в табачный продукт. Нечто такое, что стало бы для вас несомненно ужасным и роковым. Но это не то, чем эти майты занимаются внутри вас. Они там что-то строят. Какую-то цельную конструкцию, что я и вижу на снимке. Кроме того, можно заметить, что вы все еще передвигаетесь на своих ногах.
— Прямиком в клинику доктора Пибоди, который вырежет у меня эти штучки.
— Вот поэтому я здесь. Чтобы попытаться убедить вас не делать этого.
Норма вытаращила на него глаза:
— У вас не все дома? Бен улыбнулся:
— Возможно. Майты и люди сделаны из одних и тех же элементов: углерода, азота, кислорода, разных металлов. Как мы вышли из праха земного, так и они. Но создали их мы. И теперь случилось что-то непредвиденное и невозможное. Настоящее чудо.
— Чудо?
— Да.
— Это все равно что рак назвать чудом. Бен покачал головой:
— Вовсе нет. Рак — это побочный продукт ошибок, накопившихся в системе. Это следствие случайных событий.
Норма встряхнула головой, которая шла кругом от слов Бена.
— Так в чем же, собственно, отличие?
— Рак выводит систему из строя. Он не предпринимает ничего, чтобы хоть сколько-нибудь улучшить ее. Он не созидает. А вот то, что у вас внутри, наверняка собирается каким-то образом вас усовершенствовать.
— Оно готовится убить меня. Вот что оно собирается сделать. Бен пожал плечами:
— Риск присутствует всегда. Но все мы выходим из земли. Как и эти майты. Земля говорит через нас. А они, — он показал на снимки, — говорят посредством майтов. Эти фильтры нижних частот уж очень похожи на фильтры, используемые для включения цепей в нервные клетки. Их я не проектировал. Ни одна программа ни в одном из зараженных майтов не имеет ничего подобного. Они разрабатывали все это сами. Это не рак.
— Но оно, как и рак, намерено убить меня.
— Так вы же смирились с тем, что рак сделает это. А иначе не сбежали бы из кабинета доктора Пибоди.
— То было другое дело. — Норма на минуту задумалась. — Рак был моим. Мое собственное тело говорило мне, что пора уходить. А эти машинки захватили меня!
— Группа состоит из нескольких сотен майтов. Она размером с горчичное зернышко, которое пустило корни в вас, и ни в ком другом. Оно созидает что-то в вас, а не в ком-йибудь еще.
— Вы хотите сказать — эти штучки выбрали меня?
— Нет. Они не умеют выбирать. Это всего лишь маленькие автоматы. Как хромосомы или сперматозоиды. Младенец является побочным продуктом генов, но у них в этом деле не было выбора. Из таких автоматов получились вы и я. Майты тоже не выбирали. Сама земля выбрала вас.
— Вы псих. Как-никак эти штуки собираются убить меня.
— Мы можем подстраховаться. — Бен вытащил из портфеля ингалятор. — Это FTV.[203] Все майты сконструированы так, что в присутствии FTV они приостанавливают свою работу. FTV в целях предосторожности используется для насыщения воздуха на фабрике майтов. Если вы будете вдыхать его, действие майтов по крайней мере замедлится.
— Это идет вразрез с вашим планом, не так ли?
— Нет, смотрите на это, как на гигиену беременной женщины. Это даст майтам возможность полнее понять свое окружение.
Норма снова подумала о пении.
— А что, если они сбегут? Я не хочу, чтобы они разрушили мир или еще что-нибудь такое натворили.
Бен извлек из портфеля какой-то квадратный прибор.
— Это устройство проводило анализ воздуха все время, пока я здесь находился. Посмотрите сами. Никаких майтов нет.
— Они могут выжидать. Как грибковые споры.
— И кто из нас теперь псих? Она задумалась:
— А Пибоди мог бы вырезать их? Бен покачал головой:
— Не думаю. Майты запрограммированы на взаимодействие. Если вы удалите кусок сети, то они тут же постараются восстановить ее, им придется изучить то, что было утрачено, плюс приспособиться к новой топологии, получившейся в результате хирургического вмешательства. Полагаю, от операции ситуация только ухудшилась бы.
— Вы ведь сказали бы так в любом случае, правда? Он опять пожал плечами и ничего не ответил.
Она была готова самым заурядным образом умереть и исчезнуть. А этот путь по крайней мере сулил какие-то приключения.
Норма судорожно вздохнула. Трудностей с дыханием она все еще не испытывала. Не более, чем обычно.
— Хорошо, — сказала она. — Я согласна.
Жизнь, похоже, возвращалась в прежнее русло. Норма больше ничего не выкашливала. Голос у нее стал надтреснутым и дрожащим. Что, как она полагала, не было такой уж большой платой за роботов, поселившихся в ее легких.
Сигареты «Реджинальд» внезапно исчезли с рынка. Бен заблаговременно предупредил ее. Так что в подвале у Нормы теперь хранилось множество тщательно упакованных коробок.
Спустя месяц после разговора с Беном она проснулась в состоянии нервном и раздражительном. Когда Ленни заскочил к ней с обычным утренним визитом, Норма послала его подальше. Голос у нее ломался, как у пятнадцатилетнего мальчишки.
— Ма, — позвал Ленни, — впусти меня. Она нехотя отворила дверь.
— Что тебе надо?
— Ну же, ма. Не срывай на мне зло. Позволь мне войти. Как-никак я твой сын, или ты забыла?
— Я знаю, кто ты. — Она отступила, пропуская его.
— Тут у тебя звучала какая-то приятная музыка, — сказал он, войдя внутрь. — Кто это пел?
— Ой, да ну тебя! — Норма в раздражении взмахнула руками. — Ты хочешь что-то сказать. Это написано у тебя на лице. Что именно?
— Ну хорошо, ма. Скоро у тебя день рождения, так что вот. — Он замолчал и протянул ей конверт. — С днем рождения.
Она открыла конверт и нацепила на нос очки. Это были билеты в Юго-Западную оперу. Два билета. На «Дона Жуана».[204]
— Ты всегда слушаешь музыку, — смущенно сказал Ленни. — Я подумал, что тебе, может быть, захочется пойти.
Норма на мгновение лишилась дара речи.
— Я знаю тебя почти сорок лет, — сказала она и поцеловала его в щеку, — а ты все еще способен меня удивлять.
Всю следующую неделю она пела под любую музыку, звучавшую по радио, независимо от степени ее мелодичности. Шпарила вовсю в унисон с Пэтси Клайн.[205] Довольно благозвучно подпевала «Hunk of Burnin' Love».[206] Была Оборотнем в Лондоне, Рожденной в Америке,[207] видящей Рай у Огней Приборной Панели.[208]
Ожидая, когда Ленни зайдет за ней, Норма пришла в такое возбуждение, что заставила себя трижды сходить в туалет — на всякий случай, чтобы не пришлось отлучаться во время спектакля.
Ленни ради такого случая надел галстук и выглядел настолько красивым, что Норма решила в этот вечер воздержаться от курения. Лишь бы он был счастлив. И дабы избежать соблазна, оставила пачку «Реджинальда» в ящике комода.
На машине в центр города, парадный подъезд театра «Хилэнд», места в партере, точно напротив оркестра — все было в каком-то теплом счастливом тумане. Когда свет в зале погас, Норма откинулась на спинку кресла и положила руку поверх руки Ленни. Заиграла музыка.
«Я слышала ее, должно быть, сотню раз», — подумала она. Но теперь, исполняемая прямо у нее перед носом, такими же, как она сама, людьми из плоти и крови, музыка обретала жизнь.
В середине второго акта, когда Эльвира начала свое гневное соло, Норма подалась вперед. В какое-то мгновение она ощутила непроизвольное желание откашляться. Но оно утихло прежде, чем она попыталась подавить его. Затем возникло снова. На этот раз уже более сильное. Приближался приступ сухого кашля, подобный тому, во время которого из нее выскочил кусочек плоти. Норма чувствовала, как он подступает к горлу. Здесь, в театре, она обязана была этого избежать.
Зажав рукой рот, Норма встала и быстрым шагом пошла по проходу. Ленни в недоумении уставился на нее. Но прежде чем он успел опомниться, она уже скрылась в фойе.
Туалет. Не найдя его, Норма выскочила на улицу и зашагала по Центральной улице с единственным желанием — прокашляться или срыгнуть в сточную канаву.
Когда она набрала в грудь побольше воздуха, боль поутихла, но мысли все еще были полны яростью Эльвиры, преследуемой Доном, и ощущением собственной слабости. Норма открыла рот, и все, что скопилось внутри, хлынуло наружу, как чистая проточная вода. Ее сотрясала эта вибрирующая мощь, вызывающая сердцебиение и ощущение праздника в легких. Изо дня в день, пока она слушала радио, музыка схватывалась и сливалась с каждой клеткой ее существа. Теперь она вырвалась на свободу.