Понятно, что это не имеет никакого отношения к действительному состоянию тогдашнего Гитлера — не в том смысле, конечно, что Гитлер был симпатичным, а в том, что он был тогда совсем другим! Дорогая трость и все прочее — это, конечно, не на деньги матери, а на деньги отца, доставшиеся ему еще в 1903 году.
Бедственное положение матери, конечно, тоже сильно преувеличено.
В 1905 году семья состояла из самой Клары, ее младшей сестры горбатой Иоганны-младшей, шестнадцатилетнего Адольфа и девятилетней Паулы. Ангела, старшая дочь Алоиза, вскоре после смерти отца, в сентябре 1903 года, вышла замуж за чиновника Лео Раубаля и покинула родительский дом. Заметим притом, что муж Ангелы жил в Вене — и она переехала в столицу.[647]
Клара после смерти мужа получала пенсию — на себя 100 крон и по 25 крон на каждого из двоих детей, итого 150 крон в месяц.[648] Это было, напоминаем, больше, чем зарабатывал тогда Муссолини в поте лица на двух работах и вдвое больше, чем получали начинающие учителя и чиновники. Семейная пенсия стала меньше только на 33 кроны в месяц, чем ранее получал отец, но притом семья сократилась почти одновременно на двух едоков из прежних шести — выбыли сам покойник и Ангела; причем Алоиз, конечно, в своих ресторанных застольях просаживал денег больше любого другого члена семьи. Так что, возможно, оставшаяся семья даже улучшила свое финансовое положение после 1903 года.
Заметим, что такой финансовый исход смерти Алоиза прекрасно просчитывался еще до его смерти!
Еще при жизни Алоиза одна комната в доме в Леондинге сдавалась одинокой жиличке — некоей Элизабет Плеккингер, и это продолжалось вплоть до продажи дома.[649] Да и ульи с пчелами, теперь никому не нужные, тоже были проданы.
21 июня 1905 дом в Леондинге был продан — номинально за 10 тысяч крон. При этом, очевидно, был погашен упоминавшийся старый долг, перенятый Алоизом от прежнего домовладельца — 2520 крон, так что выручка составила 7480 крон. Каждому из троих детей досталось по 652 кроны; Ангела свою долю получила, а доли Адольфа и Паулы (всего — 1304 кроны) были отложены в банк. Оставшиеся 5500 крон Клара положила в банк под четыре процента, приносившие 220 крон в год.[650]
В солидной квартире, нанятой в Линце,[651] Клара открыла небольшой пансион, тоже приносивший доходы, частично или полностью покрывавшие стоимость аренды помещения.
Еще до этого, заметим, Клара должна была получить наследство после смерти собственного отца в 1902 году, но это последнее могло быть очень небольшой суммой.
Так или иначе, но ни о каком бедственном положении семьи речи быть не может. При этом ни слова, почему-то, не сообщается о суммах, которые должны были находиться на банковском счету Алоиза к моменту его смерти; они, конечно, могли быть не очень велики и должны были основательно уменьшиться расходами на его похороны.
Но Кларе, напоминаем, должны были достаться еще и нелегальные деньги мужа, спрятанные в ячейке его банковского сейфа — и это совершенно неопределенная величина, но измеряемая, скорее всего, тысячами крон.
С бездельем поведение Адольфа также не имело ничего общего, как не был бездельником и его отец в свои пенсионные годы: оба они трудились, может быть — с перерывами, но упорно и настойчиво: продолжали анализ исходной информации и готовили конкретные планы достижения целей. С таким же основанием, как их, можно было бы считать бездельниками, допустим, современных астронавтов и космонавтов, выполняющих свою профессиональную работу лишь относительно кратковременно и далеко не каждый год.
Таким оставался и Гитлер в Линце в 1905 году: «один из жильцов пансиона, который держала его мать, рассказывал впоследствии, что порой Гитлер начинал вдруг рисовать во время обеда, нанося как одержимый, на бумагу наброски зданий, арок и колонн. Конечно, в этом сказывалась вполне законная потребность вырваться с помощью искусства из тисков и рамок узкого буржуазного мирка, к которому он принадлежал от рождения, уйти в идеальные сферы».[652]
Какие, к черту, идеальные сферы? Бред собачий! Абсолютно точно описанная сцена: человеку в голову пришла какая-то совершенно конкретная идея, и возникла срочная потребность ее зарисовать. Относиться же она могла исключительно к какой-то детали шпитальского дома. Лихорадочно же изображенные арки и колонны, естественно, появились сразу вслед за этим, чтобы никто из окружающих, по нечаянности присутствующих тут же, не смог бы понять, что же на самом деле было нарисовано, и не заинтересовался бы этой странной вещью. Остальные рисунки, даже начертанные безо всяких свидетелей, также, очевидно, подвергались аналогичной последующей шифровке, дабы не оставались улики!
Никакой мечтательности у Гитлера никогда не было, как не принадлежал он от рождения ни к какому буржуазному мирку, а был от рождения пиратом — если не капитанского, то, во всяком случае, офицерского уровня!
Если бы человек с такими характером и способностями захотел бы стать художником или архитектором, то он и стал бы им — и никто бы ему не помешал! Но у него были совсем иные задачи и проблемы: «Ведь с каким-нибудь определенным трудом, «профессией ради хлеба насущного», как он презрительно говорил, Гитлер связывать себя никак не желает»[653] — вот тут Фест совершенно прав, но это уже не Фест, а сам Гитлер!
Очевидно, Гитлера в Линце уже могла поджимать нехватка личных денег — и приходилось форсировать дальнейшие события. Отсюда и лихорадочные коррекции прежних, еще вместе с отцом задуманных планов — со всеми необходимыми будущими вариантами проверок на конкретном объекте.
Гитлер в Линце в 1905 году — это никакой не бездельник. Это — лев, готовящийся к прыжку, а точнее — волк, готовящийся к атаке. И для этой атаки ему, вполне возможно, требовалось еще набраться духу, несколько поутраченному за два с половиной года после убийства отца и сколько-то (сколько — нам в точности неизвестно, но не менее полутора лет) после предполагаемого убийства Вальбурги. Отсюда — и эти бесконечные волчьи петляния по улицам Линца, во время которых он достигал необходимой степени концентрации воли и чувств.
Хотя Гитлер при этом был и актером — и в его поведении был налет театральности, появившийся именно тогда, в Линце: ему все-таки очень хотелось признания окружающих. Было обидно: он, такой и серьезный, и деятельный, занятый такими важными делами, а никто этого не понимает и никому нельзя это объяснить!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});