Гляжу: в приемную входят двое Куликовых. Так уж получилось, что среди генералитета МВД оказалось сразу три однофамильца: я — министр, генерал-полковник милиции Николай Васильевич Куликов — начальник Главного управления внутренних дел города Москвы и генерал-полковник милиции Александр Николаевич Куликов — начальник Главного управления внутренних дел Московской области. В прошлый вечер их не было в министерстве, и на совещании они не присутствовали. Конечно, их появление оказалось для меня неожиданным. Никто из них и словом со мной не обмолвился, что их, как и меня, вызывают к Ельцину на 6 утра.
Я тут же отозвал их в сторону и предупредил: «Я буду выступать против разгона Думы и запрета коммунистической партии. Таково и решение членов коллегии министерства. Вы это должны иметь в виду». По их лицам понял: они в недоумении. Это неслыханно: министр внутренних дел в приемной Верховного Главнокомандующего заявляет им такое…
Заходим в кабинет. Президент еще мрачнее, чем был накануне. Ни с кем не поздоровался. Когда сели, я спросил: «Борис Николаевич, разрешите доложить?» «Нет. Садитесь, я не с вас хочу начать, — Ельцин сразу обозначил свое отрицательное отношение ко мне, — я сейчас послушаю московских…» А Коржаков тем временем подсовывает ему под руку записочку с именами-отчествами милицейских генералов. Ельцин прочел ее и поднял с места начальника ГУВД Московской области: «Доложите, Александр Николаевич, как идет подготовка!» Тот сообщил о работе, которая уже проведена: «В соответствии с полученной от министра задачей произведен расчет сил и средств, взяты под охрану объекты, 16 тысяч человек задействованы, требуются дополнительно еще как минимум 13 тысяч».
Президент с деланым удовлетворением на лице: «Ну вот, хорошо идут дела в Московской области, не то что в Министерстве внутренних дел!..» Я понял, что на столе перед ним лежит еще один указ — о моем освобождении от занимаемой должности. Это обычные листки бумаги, только перевернутые, чтобы никто не мог прочитать их содержание. Но один из них, верхний, все-таки просвечивался, и было видно, что там совсем немного текста. Один абзац — освободить прежнего министра. Другой абзац — назначить следующего. Но мне в тот момент это было абсолютно безразлично. Я для себя решил, что в этой авантюре я участвовать не буду.
Когда президент посадил моих однофамильцев, я все-таки еще раз попросил разрешения доложить. Говорю: «Борис Николаевич, это ведь не только мое мнение, но и моих заместителей».
Он тут же меня прерывает. Смотрит зло, раздраженно: «Они у вас что, все коммунисты?..» «Нет, не коммунисты, — парирую я, — но в 91-м и в 93-м годах у вас были все основания для подобных действий. Сейчас их нет. Это похоже на авантюру. Последствия не просчитаны. Разгон Думы — антиконституционный акт, а сегодняшняя Конституция — это ваша, Борис Николаевич, Конституция…»
Ельцин прерывает меня и говорит: Это уже мое, а не ваше дело, какой это акт!» Я не сдаюсь: «Разрешите продолжить?» Молчит. «Привлечь коммунистов к уголовной ответственности не за что. Если вести речь об уголовной статье за измену Родине, то ведь они выступают за сохранение целостности СССР… За что их привлекать?» После этого президент не выдерживает, вскипает: «Вы как себя здесь ведете? Что вы мне не даете слово сказать?! Это вы там, у себя, совещания проводите, как хотите, а здесь вы находитесь у меня в кабинете!» Подавил гнев, смотрит на меня разочарованно. Я гну свое: «Разрешите продолжить?» Молчит. «Уход коммунистов в подполье создаст им образ гонимых властью людей. Сейчас у них пять различных направлений, но они будут консолидированы. Это будет мощная сила. Туда пойдет молодежь».
Пользуюсь тем, что Ельцин меня не останавливает, и задаю очень важный вопрос: «А почему на этом совещании нет Грачева? Кто просчитал реакцию Вооруженных Сил? У меня нет уверенности, что они вас поддержат. Спросите у Барсукова, он подтвердит, что у военной контрразведки имеются данные о том, что в случае выступления некоторых частей Вооруженных Сил им обещана поддержка. Расчет делается на инертность народа, на то, что никто не выйдет поддержать коммунистов. На это же рассчитывал и Крючков в 91-м году (Владимир Крючков — председатель Комитета государственной безопасности СССР, один из руководителей ГКЧП в августе 1991 года. — Авт.). И проиграл. Он тоже говорил, что народ не выйдет, и уповал на демонстрацию военной силы. Сейчас это делаем уже мы».
И тут выкладываю последние козыри: «Здесь должны присутствовать генеральный прокурор и председатель Конституционного Суда. Они разделяют мою позицию». Ельцин уже просто ворчит: «Вы за себя говорите! Вы за других не говорите! Я знаю их точку зрения». Мне тоже приходится перейти на более мирные тона: «Ответственность в данном случае будет лежать на вас. Президент России — это объединитель нации, а вам, Борис Николаевич, навязывают войну. Даже непонятно, кто дает такие советы! Вот мы говорим о том, чтобы запретить компартию, привлечь ее руководство к ответственности… А где ЦК этой партии, кто скажет? Кого мы должны задерживать?»
Ельцин удивленно: «А действительно, где?» Барсуков восклицает: «Я знаю!», листает записную книжку и диктует: «ЦК КПРФ — Охотный ряд, дом 1…» Я говорю: «Но это же адрес Госдумы…» «Ну да, адрес Госдумы…» — подтверждает Михаил Иванович. А Ельцин опять поднимает генерала Александра Куликова: «Вы знаете, где находится ЦК?» Тот пожимает плечами: «Никак нет!»
Все молчат, поникнув головами. Я ожидал, что именно сейчас президент перевернет лист на столе и подпишет указ о моем освобождении. После тяжелой паузы Ельцин произнес, как мне показалось, через силу: «Да, их нужно разогнать. Мне нужны два этих года. Указ готов к подписанию. Проблему решим, наверно, так: поэтапно… Помещение Госдумы и компартии пока не занимать! Сегодня я буду говорить со Строевым и с Лужковым. Идите. Ждите команды».
Когда Ельцин это сказал, я понял, что ничего страшного уже не случится. У президента хватило мудрости перешагнуть через себя, через свой характер. Он понял, что затея может кончиться трагически, что его пытаются использовать. Я не сомневался, что ельцинская фраза «Ждите команды» — это уже слабый отголосок пролетевшей грозы. Последними раскатами грома были и начатое блокирование здания Госдумы, и объявление, что оно заминировано. Но уже около 8.00 Крапивин, позвонивший мне в министерство, начисто рассеял все мои сомнения: «Дана команда думцев запускать!»
Сразу же после кремлевского совещания я, зная, что этим утром, кажется, из Индии должен был прилететь мэр Москвы Юрий Лужков, попросил Н.В. Куликова, именуемого для простоты идентификации в кругу генералов МВД Куликовым-городским: «Николай Васильевич, пулей лети в аэропорт. Встреть Лужкова и слово в слово повтори то, что слышал. До того, как с ним свяжется президент, он должен знать подлинную картину». Куликов это исполнил, и вскоре Лужков также категорично высказался против планов, продолжавших витать в высоких коридорах федеральной власти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});