Закат ваш близкий. И от сброда Злодеев, тычущих в меня, Повсюду слышал: «Враг народа!» И сколько раз гремел замок Тюремной двери, стены злобы Передо мной смыкались, чтобы Закат увидеть я не мог. И слабый отсвет не прорвется — Моя тюрьма темна, в свечу Я всматриваюсь и шепчу: «То свет звезды на дне колодца, Он возвещает в полдень тьму», Я верил сердцу своему.
Перевел Валерий Слуцкий. // «Век», 1990, № 2 (5), Рига.
«Склонился день в речной воде омыться…»
Пер. В. Слуцкий
Склонился день в речной воде омыться И утонул в зеркальной синеве — Одевшаяся в траур вереница Беззвучных волн проходит по Неве. Оплакивая всплесками утрату. И, встретив полутьму и тишину, Исакий погрузился в глубину, Как колокол, привязанный к канату. В поток адмиралтейское копье Вонзило золотое острие, Колебля фосфорические нити. Но поднят утонувший день, он тут, Простерт, бледно-зеленый, на граните, Тот день, что «белой ночью» назовут.
Перевел Валерий Слуцкий. // «Век», 1990, № 2 (5), Рига.
С. Изхар (p. 1916)
Пленный
Пер. Е. Баух
После того, как пастухи со своими стадами остались позади, среди торчащих ребрами скал, в низких порослях подрастающего теребинта, среди пустошей, заросших горными розами, в змеящихся глубоких долинах, которые вспенивали световые пятна — те солнечные блики сорго, светящиеся, золотисто-зеленые, летние, под которыми почва спеклась в комки, рассыпающиеся в серую муку от прикосновения подошвы и распространяющие аромат древней земли, созревшей и плодородной, — после того, как остались на склонах и в долинах овечьи стада, оливы на вершинах холмов с их тенями, принимавшими разные образы и обличья, стало ясно, что более без