в первый раз.
Я был заинтригован точностью указаний этого человека. Он знал заранее, где должны находиться похищенные вещи, и уведомлял полицию. Наконец, он явился в третий раз, и его доносы были столь же категоричны, как и раньше. На этот раз по его указанию были арестованы двое молодых людей, вовсе не принадлежащие к разряду профессиональных воров, к которым до этих пор нас направлял доносчик.
Их виновность казалась еще более очевидной, так как краденые лорнеты были найдены в их квартире, в карманах их пальто. Однако они защищались против возводимого на них обвинения с такой энергией, с таким отчаянием, что я невольно был тронут.
За доносчиком был назначен очень строгий тайный надзор, и скоро не осталось ни малейшего сомнения, что главным виновником кражи у оптика был не кто иной, как этот случайный агент.
Чтобы отвратить от себя подозрения и, кстати, получить награду за донос, он придумал разместить у лиц, которых желает видеть арестованными, кое-какие вещи из тех, которые сам украл или помогал украсть. Он сам положил в карманы бедняков, имевших несчастье с ним познакомиться, компрометирующие предметы.
Этот доносчик также был отправлен на каторгу, и я нисколько не жалею такого молодца.
На основании нескольких рассказанных мною случаев о доносчиках в уголовных делах, где, повторяю, всегда возможно проконтролировать их указания, можно составить понятие, чем могут быть политические доносчики.
Они были во все времена и будут всегда, как были в Афинах и в Риме, где при цезарях составляли себе колоссальные состояния, так как императоры предоставляли в их пользу имущество жертвы, на которую они делали донос.
Исторические расследования открыли, что еще очень недавно некоторые лица, принадлежавшие к высшей аристократии, не брезговали этим ремеслом, которое в наши дни не пользуется большим уважением.
Теперь уже известно, что некий господин де Рошфор, прослывший большим вивером и любивший главным образом хорошеньких женщин и хорошо поесть, согласился пойти во францисканский монастырь и целый год прожил постом и молитвой единственно для того, чтобы доставить Ришелье несколько указаний, необходимых для того, чтобы голова де Шале упала на плаху.
В «Ревю ретроспектив» появилась интересная историческая справка, выясняющая, что автор пикантных заметок лейтенант полиции Фейдо де Марвиль был не кто другой, как кавалер де Муши.
Этот кавалер де Муши был чем-то вроде репортера, состоявшего на жаловании у полиции. По разговорам, подхваченным на лету в общественных местах, в театрах, в кафе, в церквах, даже в частных домах, куда его приглашали, он составлял пикантные заметки, которые потом с восторгом читались.
В «Карнавале», из которого «Ревю ретроспектив» приводит очень интересные извлечения, кавалер де Муши писал о Вольтере:
«Вчера Вольтер отдал в рост тридцать тысяч от имени своего лакея Ламбера. Недавно он поместил под проценты такую же сумму на имя другого лица. Говорит, что редкий еврей сумел бы извлечь столько барышей из своего капитала».
Вот еще образец его злословия:
«Французские актеры давали вчера пьесу „Ариан“, в которой мадемуазель Клерон восхищала публику. Мы слышали, что утром она получила два приглашения с приложением по сто луидоров в каждом от двух знатных вельмож, желавших с ней ужинать. После некоторого колебания, кому отдать предпочтение, она решила принять оба приглашения».
Кавалер де Муши был не глуп и его сотрудничество было очень выгодно для Фейдо де Марвиля, который забавлял Людовика XV, читая ему эти хроники, но кавалер де Муши очень часто нуждался в деньгах, ему нужны были крупные, слишком крупные суммы, и он начал продавать столбцы газеты различным вельможам, каковы кардинал де Тансен, маршал Ришелье и другие.
Фейдо де Марвиль, раздосадованный тем, что не может больше выдавать за свои сочинения эти веселые и пикантные рапорты, засадил кавалера де Муши в Бастилию.
В наше время есть лица из высшего круга, которые посещают префекта полиции и так же, как кавалер де Муши, состоят у префектуры на жаловании; некоторые получают даже очень большое содержание.
Я помню одного чрезвычайного корректного господина, которого мы часто встречали на лестнице префектуры. Он всегда был безукоризненно одет и умел кланяться с учтивостью знатного барина. В префектуре все его знали, он там бывал так давно!
Мне рассказали, что он поступил в сыщики политической полиции в начале Второй империи. В то время он следил за легитимистами.
Когда империя пала, он остался тайным агентом республики и наблюдал за бонапартистами.
Это был весьма почтенный старик, и, судя по образу его жизни, можно думать, что он получал от префекта довольно солидное жалованье.
Как читатель видит, доносчики гораздо лучше вознаграждаются в тайной политической полиции, чем в общеуголовной.
Впрочем, в общеуголовной полиции доносчикам все же дают гораздо более крупные награды, чем агентам. Еще до сих пор за поимку важных преступников агентам платят по тарифу 1811 года. Все эти премии собираются в одну кассу, а потом делятся между всеми агентами, так что на долю каждого приходится около 40 франков за три месяца.
Одной из главных реформ полиции должно быть улучшение участи агентов. Ведь невозможно оставить этих несчастных при их годовом окладе в две тысячи франков и при наградах в 50 франков за особенно блестящие подвиги в городе, где мало-помалу в силу экономического закона из года в год увеличиваются все оклады, параллельно с вздорожанием жизни.
Если желательно хотят иметь хорошую полицию и дельных, ловких агентов, преданных своему делу, то нужно предоставить им положение, соответствующее трудности их обязанностей.
Сравнение с английской полицией доказывает, до какой степени Франция плохо оплачивает труды полицейских агентов.
Я часто встречал в Лондоне английских инспекторов, простых полицейских инспекторов, получавших такое же содержание, как начальники отдельных частей в Париже.
Я не раз повторял, что всегда избегал заниматься политическими делами и высшим знаком расположения со стороны моих начальников считал то, что они освобождали меня от этого сорта занятий.
Тем не менее по обязанностям службы я все-таки иногда должен был заниматься делами, касающимися политики, и в этой последней части своих записок я намерен о них поговорить.
Одним из наиболее тяжелых моих воспоминаний об этих экскурсантах в несимпатичную мне область было дело об изгнании бедного, маленького аннамитского принца Дуонг-Шакра, несчастная судьба которого по справедливости возбудила сочувствие всех журналистов.
Я рассказываю этот случай для того, чтобы показать, до какой степени полицейский чиновник, желающий добросовестно выполнить возложенную на него миссию, должен оставаться в неведении тех мотивов, которыми вызван акт, приводимый им в исполнение.
Впоследствии наше общество заинтересовалось этим бедным экзотическим принцем, вдова и ребенок которого влачат