об их поединке входила в репертуары 3 певцов из 6. Как и на Мезени, в сватовстве обычно участвуют только Дунай и Добрыня, за невестой они отправляются в город «
Шахов,
Ляхов». Король сопровождает свой отказ оскорбительными отзывами о князе Владимире. Вторая часть былины сохранилась лучше, нежели в соседних регионах, хотя о протекании реки от крови Дуная говорится лишь в одном варианте (№ 245). Только в кулойских записях по дороге в Киев Настасья покушается на богатыря, стреляя в него из лука.
Былина «Дюк» сохранилась на Кулое гораздо лучше, нежели на Мезени; на Пинеге Григорьев ее вообще не зафиксировал. В местной редакции сюжета отсутствует ряд важных мотивов и эпизодов, известных по записям из других регионов (описание чудесных стрел Дюка, преодоление им трех застав, состязание конями с Чурилой). Вместе с тем в ней имеются оригинальные элементы. Во время церковной службы Дюк одергивает бесцеремонного Алешу Поповича: «Здесь не то поют, не то слушают» (ср. печорские записи и текст с Зимнего берега); в трех вариантах отмечается, что «не поют тут попы, сколько на его гледят». Выиграв состязание сменным платьем у Чурилы (или у князя Владимира), герой раздает свою одежду сиротам и каликам перехожим, а его соперник вынужден брать платье «у товарышшов» («обносил всех слуг своих»). Для описания несметных богатств Дюка, красоты и великолепия его родного города используются оригинальные поэтические образы, но лишь в одном варианте город назван Галичем. В Киеве герой демонстративно привязывает коня к кольцу, «которое повыше всех».
Композиционная схема кулойских вариантов былины «Иван Годинович» близка к записям с Мезени и Зимнего берега. Сказители акцентируют немирный характер сватовства, враждебное отношение Оводотьи к богатырю. Даже после гибели Идолища она не покоряется жениху (не хочет стать его женой, пытается срубить ему голову). Во всех трех текстах приводится плач невесты, сетующей, что отец не сумел выдать ее замуж без кровопролития; использовано ироническое поздравление богатыря с несостоявшимся браком. Русские города Чернигов и Муром, в одном из которых живет Овдотья, осознаются как иноземные — в них правит «король леховинский». Традиционные элементы сюжета довольно устойчивы, но его классические контуры искажают индивидуальные новации певцов, заимствования (иногда немотивированные) из других былин и сказок.
Оба варианта «Камского побоища» осложнены вставными эпизодами (ссора Ильи Муромца с князем Владимиром, его столкновение с Идолищем) и во многом сходны с записями с Зимнего берега. Былина «Илья Муромец и разбойники» бытовала в оригинальной местной редакции, содержащей мотив трех дорожек, но вряд ли связанной с сюжетом «Три поездки Ильи». Единственный вариант этой старины по набору мотивов и стилистике заметно отличается от былины о встрече богатыря со станичниками (в них главный герой даже не назван по имени). Сюжет «Илья Муромец и Сокольник» не пользовался на Кулое такой популярностью, как на Мезени и Печоре. Композиционно-стилистическая близость обоих вариантов позволяет предполагать, что они восходят к общему источнику. Архангельско-беломорская версия сюжета представлена в упрощенном виде, в текстах отсутствуют некоторые важные мотивы (см. прим. к № 288).
На Кулое бытовала оригинальная редакция сюжета «Илья Муромец и Соловей-разбойник». Для большинства текстов характерна необычная последовательность ключевых эпизодов. Богатырь побеждает своего главного противника еще до столкновения с вражеской ратью; в трех вариантах Соловей-разбойник вместе с ним избивает татарскую «силу» (ср. с былиной из Архангельского уезда в сборнике Киреевского). Целый ряд традиционных мотивов и формул, лишь изредка фиксировававшихся собирателями в соседних районах, местные сказители использовали гораздо чаще. Во всех 5 вариантах описывается, как Илья преодолевает «грезь дыбучую» — левой рукой коня ведет, а правой дубья рвет и мост мостит. В 3 текстах, выезжая из дома в праздничный день, герой дает обет не пользоваться в пути оружием и приковывает его к стремени. Соловей-разбойник отговаривает своих детей от нападения на Илью, богатырь проезжает мимо его подворья. Как в печорской традиции и отдельных текстах с Зимнего берега и Мезени, расстояние измеряется не верстами, а временем, необходимым для его преодоления: прямо ехать — три часа (три месяца), «околом ехать» — три года. Некоторые детали роднят кулойские записи со старинамим Зимнего берега. Жители освобожденного города считают богатыря небесным посланником и называют ангелом (№№ 285, 297); намереваясь силой отбить отца у Ильи Муромца, дочери Соловья вооружаются «коромысельцём», «помёлышком».
Сравнительно редкая былина «Михайло Данилович» записана Григорьевым в 4 вариантах. Все они близки по композиции и стилю, содержат оригинальные детали и формулы (см. прим. к №№ 231, 289), но не образуют особой редакции сюжета. «Михайло Потык» зафиксирован на Кулое в краткой редакции. Как и на Мезени, в текстах отсутствуют многие эпизоды, обычные в записях из других областей России; жена Потыка лишена черт колдуньи. Важная роль отводится благодарной змее, которая предупреждает богатыря о грозящей опасности и не раз спасает его от неминуемой смерти. Отлучки героя объясняются его поездками на охоту по просьбе беременной жены, которой захотелось «гусетинки, лебедетинки». До предела сокращены финальные эпизоды; сестра соперника Михайла Потыка вообще не упоминается. Во всех вариантах очевидны следы разрушения; завершаются они самоубийством богатыря, что не характерно для этого сюжета. Композиционно-стилистическая близость текстов во многом объясняется тем, что записаны они в одном селении и, вполне возможно, имеют общие корни.
Единственный во всем Мезенско-Кулойском крае вариант новгородской былины «Садко», содержащий только первую часть сюжета, Григорьев записал от Е. Садкова. Сказитель считал своим долгом знать ее «ввиду носимой им самим фамилии». В такой же редакции знал эту старину С. Шуваев из Нижи, но из-за нехватки времени собиратель не смог ее записать.
По количеству записей былины «Сорок калик» Кулой занимает первое место на Русском Севере. Частое ее исполнение, нередко хоровое (ансамблевое), способствовало композиционно-стилистической стабильности текстов. Даже в кратких или фрагментарных вариантах (№№ 259, 287) просматриваются контуры единой модификации сюжета, используется тот же набор имен собственных, основных мотивов и формул (в частности, главного героя сказители называют «Михайлом Михайловичем», «Касьян» как один из его спутников упомянут лишь в № 290). Ключевые эпизоды близки к записям из соседних районов, но в ряде случаев кулояне дополняли их оригинальными подробностями (см. прим. к №№ 239, 255, 290). Почти во всех текстах важную роль играют развернутые повторы (неоднократные попытки Апраксии соблазнить Михайла, мучительная казнь героя, его подробный рассказ о событиях роковой ночи). Особой стабильностью отличается финальная сцена, обычно варьирующаяся в других регионах.
Оба варианта былины «Чурила и Катерина» схематичны и невыразительны. В них нет характерных для этого сюжета метафорических иносказаний, детализированных описаний, драматичных диалогов. Совпадение основных мотивов, имен собственных и некоторых формул свидетельствует о бытовании на Кулое устойчивой редакции