Блохин закончил свой красочный охотничий рассказ, и тот уникальный эпизод стоял у нас перед глазами. Ни у кого не было такой красочной истории.
Еще выпили и разошлись спать. А на следующее утро поехали в Москву с мешками лосятины. Поговорить с Белоусовым мне так и не удалось.
Вскоре мы узнали, что Блохина избрали президентом Медицинской академии.
Протекционизм против партийности
Советская Россия была во многом отсталой, но что в советском обществе было развито больше и лучше, чем в других странах, — это протекционизм. Он был отточен до совершенства — миллионы советских людей жили сплошными протекциями во всем. И наше с Ириной материальное благополучие было во многом построено на том же: многие продукты, вещи, мебель, билеты в театр, на поезд и самолет — все я доставал по протекции.
В России с давних пор всеобъемлющее проявление протекционизма было заменой денег: «не имей сто рублей, а имей сто друзей» (пословица не даром молвится). А при партийной диктатуре коммунистов протекционизм стал заменой всего на свете — совести, таланта и ума. По сути, партия сама расширила границы протекционизма — людей стали принимать на работу и продвигать только по партийной принадлежности, а не по другим критериям.
Почему бы мне не использовать отточенное до совершенства искусство советского протекционизма для получения кафедры? Только так я мог перебороть свой «дефект» — беспартийность. Я повел атаку на ректора Белоусова через своих влиятельных пациентов и друзей. За годы работы у меня образовалось много связей среди московской элиты. Рекомендации этих людей он должен был если и не выполнить, то хотя бы учесть. Я не знал, какие действия предпринимали для того же самого мои пять партийных конкурентов, но наверняка они должны были что-нибудь делать в том же направлении — без протекции ничего не достигалось. Посмотрим, у кого она сильней.
Кто мог быть влиятельней, чем министр здравоохранения? Но к министру хода у меня не было. Я поговорил со своей подружкой Майей Плисецкой:
— Можешь ты замолвить обо мне слово министру Петровскому?
— Конечно, могу. Иногда я встречаю его на правительственных приемах, куда меня приглашают танцевать и на банкет. Уж я-то сумею рассказать ему, какой ты доктор.
— Пусть министр скажет ректору Белоусову, чтобы тот меня взял.
Майя с ее острым умом и метким языком могла повлиять и на министра, хотя ничего не понимала в нашей системе конкурса. Ее преимущество было в том, что она — женщина, знаменитая женщина. А женщины могут, по наигранной наивности, вмешиваться в любые дела, все они — принцессы Помпадур. Но я не знал, когда она сможет встретиться с министром и как он отреагирует?
Не дожидаясь, я просил другого моего друга-пациента Георгия Мосолова, знаменитого летчика-испытателя, Героя Советского Союза, рассказать Белоусову про меня. Жора позвал с собой Леню Миненко, которого я собрал когда-то по частям. Оба полковники, они явились в приемную ректора, блистая Золотыми Звездами. Секретарша поспешила пропустить их в кабинет, и Белоусов выслушал рассказы, как я спасал их жизни.
— А меня он вылечит, если я разобьюсь в аварии?
— Если он нас вылечил после падения с шестнадцатикилометровой высоты, то вас — наверняка.
— Хорошо. Он у нас маячит. Я учту ваши ходатайства.
Я ждал их на улице, они вышли довольные:
— Мы его зажали с двух сторон со сверхзвуковой скоростью — надейся на успех.
К тому времени Майя рассказала мне:
— Знаешь, что мне ответил Петровский? — «Майя Михайловна, я не могу влиять на решение членов Ученого совета».
— Отговорка, конечно, он может влиять на любое решение, когда ему это надо.
Ладно, я решил просить помощи у Вишневского, знаменитого хирурга, академика, директора Института хирургии и генерал-полковника. Вишневский был близким другом моего отца с самой юности, а меня знал с детства. Отец позвонил ему:
— Шура, мой Володька хочет поговорить с тобой о своем деле, помоги ему.
— Конечно, Юлька, пусть приедет.
И я поехал:
— Александр Александрович, я подал на конкурс на кафедру. Можете вы мне помочь?
— На кафедру? Слушай, а я ведь помню, как ты родился. Да, бежит время, бежит… Завтра я буду в министерстве и поговорю о тебе с заместителем министра Чикиным. Знаешь, не люблю с бюрократами дело иметь, но никуда от них не денешься — приходится просить и кланяться. Я вот новый институт строю, так мне для этого нужно в ЦК и в министерствах разных каждую ничтожность обхаживать. Желаю тебе удачи. Станешь профессором, сам попадешь в большую зависимость от разного говна — чем выше, тем хуже пахнет. Но запомни: с волками жить — по-волчьи выть.
Он всегда давал мне ценные советы, с моих студенческих лет. И эти его слова я тоже всегда помнил. По его просьбе замминистра принял меня, но суховато:
— Без нашего утверждения ни один кандидат не будет проведен на должность, — сказал он официальным языком. Как это понять — то ли поддержка, то ли отговорка? У бюрократов свои установки и своя терминология. Прав Вишневский — противно иметь с ними дело. А куда деться, если все от них зависит? С волками жить — по-волчьи выть.
Уже прошло более трех месяцев и начался учебный год студентов, а вопрос о заведующем кафедрой все не решался. Каждую неделю я ждал решения. Для нас с Ириной это была большая нервотрепка. Многое в нашей будущей жизни зависело от того, получу я это место или нет. Если не получу — будет второй большой удар. Каждый раз я говорил ей:
— Завтра заседание ученого совета. Поеду узнать — может, поставят на голосование?
Но каждый раз я возвращался расстроенный — голосования не было, ничего не двигалось.
Последнюю поддержку я попросил у своего директора Волкова. К тому времени он взлетел еще выше, стал председателем Медицинского ученого совета министерства и членом коллегии Минздрава — начальником над всей наукой. И его прочили в министры.
— Мстислав Васильевич, никак Белоусов не решит вопрос о заведующем.
Волков был заинтересован иметь на этом месте своего человека. Для него я — самый подходящий кандидат: его прямой ученик со студенческих лет, преданный ему за то, что он взял меня в ЦИТО. Хотя он раньше сердился на меня за помощь внедрению метода Илизарова, но знал, что я буду исполнять его просьбы. Он всегда был занят, но сказал:
— Хорошо, я поеду к Белоусову и поговорю.
Я ехал на своей машине следом за ним, а потом ждал в коридоре. Секретарша доложила Белоусову — кто его визитер, но Волкову пришлось сидеть в приемной минут пятнадцать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});