Мистер Худ вытащил из кармана пачку бумаг.
– Вот последнее сообщение из Новой Гренады, – вероятно, вы не успели получить более свежих. Повстанцы…
Мистер Худ быстро обрисовал военное и политическое положение в Центральной Америке. Испанские колонии вступили в завершающую стадию борьбы за независимость.
– Полагаю, скоро правительство его величества их признает, – заметил Худ. – А наш вашингтонский представитель сообщил мне, что руководство Соединенных Штатов склоняется к подобному же шагу. Остается ждать, что скажет Священный союз.
Конечно, Европа под властью абсолютных монархов будет косо смотреть на появление целого ряда новых республик, однако не важно, что скажет Европа, покуда королевский флот – пусть даже пришедший с окончанием войны в упадок – господствует на море и две англоговорящие державы действуют заодно.
– На Кубе волнения, – продолжал Худ, – и, насколько мне известно, испанское правительство выдало новые каперские свидетельства приписанным к Гаване судам.
Каперские свидетельства доставляли Хорнблауэру едва ли не больше всего хлопот. И повстанцы, и старые власти выдавали своим сторонникам патенты на право охотиться за кораблями противника. В отсутствие дозволенной добычи и действенного призового законодательства каперы мигом превращались в пиратов. Тринадцать из четырнадцати шлюпов и шхун Хорнблауэра рыскали по Карибскому морю, стараясь не спускать с них глаз.
– Я составил для вашей милости копии донесений, – закончил Худ. – Они у меня здесь, вместе с копиями жалоб от пострадавших шкиперов.
– Спасибо, сэр, – сказал Хорнблауэр. Джерард принял бумаги.
– Теперь, с разрешения вашей милости, о работорговле, – продолжал Худ, принимаясь за новую кипу.
Работорговля тревожила Хорнблауэра не меньше пиратства, тем более что английское Общество борьбы с рабством пользовалось мощной поддержкой в обеих палатах парламента и способно было наделать больше шума из-за доставленной в Гавану партии рабов, чем страдающая от каперов торговая компания.
– В настоящее время, милорд, – сказал Худ, – негр, доставленный с Невольничьего Берега в Гавану, продается за восемнадцать фунтов, в Ажуде[59] же за него надо отдать товаров от силы на фунт. Прибыль весьма заманчивая.
– Разумеется, – отвечал Хорнблауэр.
– У меня есть основания полагать, что в перевозке рабов участвуют суда, приписанные к британским и американским портам.
– У меня тоже.
Первый лорд Адмиралтейства, говоря об этом с Хорнблауэром, зловеще постучал пальцем по столу. Согласно новым законам британские подданные, уличенные в торговле рабами, подлежали повешенью, а их корабли – конфискации. Куда сложнее с судами, несущими американский флаг. Упаси бог настаивать, если американский капитан откажется лечь в дрейф для досмотра в открытом море. Сбить ядром американскую мачту или застрелить американского гражданина – значит накликать неприятности. Десять лет назад Америка объявила войну Англии по весьма сходному поводу[60].
– Мы не желаем неприятностей, милорд, – сказал Худ. Его серые, заплывшие жиром глаза смотрели умно и проницательно.
– Мне это известно, сэр.
– В этой связи, милорд, должен привлечь внимание вашей милости к судну, которое сейчас в Новом Орлеане и готовится выйти в море.
– Что за судно?
– Его видно с палубы, милорд. И даже… – Худ с усилием оторвался от кресла и подошел к кормовому окну. – Да вот оно! Что скажете, милорд?
Хорнблауэр посмотрел через плечо Худу. Он увидел красавец-корабль водоизмещением тонн восемьсот или чуть больше. Изящные обводы, величественный наклон мачт, широкий размах реев – все говорило о быстроходности, ради которой строители отчасти пожертвовали грузоподъемностью. Палуба гладкая, без надстроек, в каждом борту по шесть крашеных орудийных портов. Американские корабелы всегда славились умением строить быстроходные суда, но это был просто шедевр.
– Есть ли пушки за этими портами? – спросил Хорнблауэр.
– Двенадцатифунтовки, сэр.
Даже и сейчас, в мирное время, купеческие суда в обеих Индиях обыкновенно несли на борту пушки, но не столько и не такие мощные.
– Похож на капер, – сказал Хорнблауэр.
– Совершенно верно, милорд. Это «Дерзкий», построен во время войны, до заключения Гентского мира совершил один рейс и захватил шесть наших судов. И что же дальше, милорд?
– Он может использоваться для перевозки рабов.
– Ваша милость опять, конечно, правы.
Такое тяжелое вооружение пригодится в Западной Африке, где на работорговца всегда могут напасть; под гладкой, без надстроек, палубой легко разместить и палубу невольничью; быстроходность сокращает время на переход через Атлантику и, соответственно, смертность среди рабов, а что грузоподъемность небольшая – это в данном промысле не помеха.
– Это и вправду работорговец? – спросил Хорнблауэр.
– Нет, милорд, вопреки очевидности. Тем не менее корабль действительно зафрахтован для перевозки большого количества людей.
– Нельзя ли объясниться понятнее, мистер Худ?
– Я могу сообщить вашей милости только то, что узнал сам. Судно зафрахтовал французский генерал, граф Камброн.
– Камброн? Камброн? Тот самый, что командовал императорской гвардией при Ватерлоо?
– Именно, милорд.
– Который сказал: «Старая гвардия умирает, но не сдается»?
– Да, милорд, хотя, по слухам, он выразился крепче. Он был ранен и попал в плен, но выжил.
– Я слыхал. Но зачем ему корабль?
– Он не делает из этого тайны. После войны старая гвардия создала общество взаимопомощи. В тысяча восемьсот шестнадцатом году они решили сделаться колонистами – ваша милость, вероятно, слышали об этом проекте?
– Почти ничего.
– Они захватили территорию на побережье Техаса, мексиканской провинции, граничащей со штатом Луизиана.
– Да, слыхал, но этим мои познания и ограничиваются.