Читать интересную книгу Я, Богдан (Исповедь во славе) - Павел Загребельный

Из Чигирина, 26 декабря 1653 года.

Зиновий-Богдан Хмельницкий, гетман Войска Запорожского и народа украинского.

Посылаем вам, братья наши, через этого же нашего посланца гостинец, тысячу битых талеров, и просим от сердца их принять".

На это свое письмо получил я такой письменный ответ от всего низового казачества:

"Ясновельможный пан Зиновий Хмельницкий, гетман Войска Запорожского и всей Украины, брат и благодетель наш!

На письмо ваше гетманское пространное, прошлым летом к нам писанное, не учинили мы ответа до сих пор из-за того, что твоя гетманская милость со всем войском казацким оставалась целое лето в Польше и на Подолии под Жванцем. В чем просим вельми извинения у вашей гетманской милости. А теперь, на упомянутое письмо ваше гетманское отвечая, заявляем, что мы, оное полностью поняв, и не только из этого письма узнали, а ясно видим собственными глазами, что уже нам со шляхтой, как с той змеей, которая должна иметь отсеченный кем-то хвост, уже никак не вернуться к прежней дружбе. Ведь они, всему злу и войне будучи началом и причиною, видя как в короне, так и в Украине нашей после шестилетних битв пепелища из людских поселений и множества костей людских на полях разбросанных, нисколько не хотят смягчить своего сердца и, забыв о своем гневном к нам ненавистном отношении, прийти к прежней нашей приязни и согласию с утверждением наших давнишних прав и свобод. Потому-то и мы не советуем вашей гетманской милости добиваться большей, чем есть сейчас, их приязни, и признаём уместным ваш замысел обратиться и быть со всем народом украинским, по обеим берегам Днепра будучим, под протекцией наивеликодержавнейшего и наипресветлейшего монарха российского и даем вам наш войсковой совет, чтобы этого дела не оставляли и оное заканчивали на наилучшую пользу отчизне нашей украинской и всего Войска Запорожского. Когда будете писать пакты, извольте, ваша гетманская милость, сами тщательно присматриваться, чтобы не было в них чего-нибудь лишнего и для отчизны нашей вредного, а для древних прав и вольностей наших супротивного и неполезного. Ведаем наверняка, что наивеликодержавнейший и наисветлейший монарх и самодержец российский, как царь православный, примет нас охотно и ласково под свою могучую протекцию, как отец чадолюбивый сыновей своих, в том же православии святом остающихся, никаких от нас не требуя даней и платежей годовых в свою монаршую казну, кроме того, чтобы мы по своей возможности на его монаршую войсковую службу были готовы встать против его монарших неприятелей. Потому что недавно, в прошлые филипповки, один московский придворный царский Никита Харлампиев, едучи в Крым выкупать из неволи басурманской своих кровных, был тут на Сечи Запорожской и выкупил у нас за девятьсот золотых трех Татаринов, так сей дворянин слышал от многих своих близких к царскому величеству приближенных князей и бояр, что его царское пресветлое величество зело благоволит и от всей души желает нас Войско Запорожское со всем народом украинским в своем монаршем союзе и протекции иметь, только не хочет нас об этом известить, чтобы не дать от себя панам шляхте удобной причины разорвать с ним нынешний мир. Советуем, стало быть, мы, все войско Низовое Запорожское, твоей ясной гетманской милости, дабы этого потребного дела не запускали и оное к пользе всех нас и отчизны нашей как можно лучше устраивали и заканчивали, следуя старинной пословице: дей добро и жди добра. Остерегаться следует также, чтобы неприятели, проведав, не учинили при помощи своей хитрости какой препоны. Благодарим при этом вельми твоей ясной гетманской милости за гостинец, тысячу талеров битых, нам, войску, присланных, и отблагодарить за это при всяких оказиях обязуемся. А на теперь и на все времена искренне желаем вашей гетманской милости со всем войском и Украиной, отчизной нашей, многолетнего доброго здоровья и счастливого во всем благополучия.

Писано в Сечи Запорожской, генваря 2-го, года 1654-го".

Вот какую поддержку получил я, отправляясь из Чигирина в Переяслав, где созвал раду всего народа нашего для встречи царского посольства с боярином Бутурлиным, дворянами Алферьевым и Лопухиным и духовенством. К Бутурлину еще в Путивль послал я Богуна из-под Жванца, дабы передал посольству, что место встречи определил я Переяслав, и поручил проводить их туда, сам же я непременно прибуду к ним, несмотря ни на какие преграды.

Я избрал Переяслав. Снова не Киев, потому что после смерти Петра Могилы не было там дружественно относящихся к казакам иереев, но и не Чигирин, которому так и не придал надлежащей величественности. Я не успел воздвигнуть соборов и дворцов в Чигирине (их строит история столетиями и тысячелетиями), не хватило мне времени на каменное зиждительство, так и умру в глине с соломой. Только каменная церквушка моя в Субботове в дальнейшем станет образцом для всей Украины, и уже другой гетман бросится к камню, надеясь найти в нем бессмертие, но найдет лишь проклятие, потому что даже камень, оказывается, не спасает от предательства. Я же бессмертен даже в глине, а когда нужно было завершить величайшее дело своей жизни, избрал Переяслав с его древними соборами и с его славой древней, которую хотел перенять у самого Киева.

Может, когда-нибудь и достигнет этого! Пройдет сквозь века, прогремит, и утвердится, и обновится великими зданиями из самого дорогого камня, принесенными потомками тех, кто когда-то клялся здесь в вечной дружбе и братстве.

Я не тороплюсь, я терпеливый, позади у меня века многие, а впереди еще более многочисленные.

Тогда же я не позволял себе малейшего промедления, я сам избрал себе судьбу, которая не дает передышки, торопит, подгоняет и требует. Я не жаловался. Струны на кобзе рвутся не тогда, когда на них играют, а когда кобза покрывается пылью.

Из-под Жванца, возвращаясь из затяжного похода, поехал я на Гусятин, Межибож, Литин, Винницу, Животов, Ставище, Белую Церковь, Стеблев, Корсунь. Из Корсуня написал Бутурлину, что возвращаюсь в Чигирин, ради некоторых военных дел, откуда уже потороплюсь к их милостям в Переяслав, теперь же радуюсь, услышав о милостивой ласке его царского величества, который нас под крылья свои, в милостивое покровительство изволил принять.

На сочельник приехал вечером 24 декабря в Чигирин, откуда направил еще одно письмо Бутурлину, тем временем готовясь принять двух царских послов Стрешнева и Бредихина, которые ждали меня из похода уже около трех месяцев, потому что не пускал к себе их под Жванец, дабы хан и король не узнали преждевременно о моем союзе с Москвой.

Великая миссия московская тем временем после рождества прибыла в Прилуки, где встречал ее сам полковник Воронченко, стреляли из пушек, в церквах звонили колокола, священники вышли с процессией, миссию принимали богатыми угощениями и всем необходимым для людей и коней.

Ехали далее через Галицу, Быков, Басань и Войтовцы, где заночевали в последний раз перед Переяславом, и накануне Нового года поспешили в Переяслав.

В пяти верстах от города Бутурлина с товарищами встретил полковник переяславский Тетеря, а с ним было около шестисот, а то и больше сотников, атаманов, казаков - с хоругвью, трубами и бубнами. Перед миссией старшины сошли с коней, и Тетеря, выказывая свою эдукованность, произнес такую речь:

- Благоверный благоверного и благочестивый благочестивого государя царя и великого княза Алексея Михайловича его государского величества великий боярин и прочие господа! С радостию ваше благополучное приемлем пришествие, от многого бо времени сердце наше горело, слухом услаждаясь, яко со исполнением царского обета грядете к нам, еже быти под высокою великодержавного благочестивого царя восточного рукою православному и преславному Войску Запорожскому. Вот потому-то и я, наименьший среди рабов сих того же Войска Запорожского, имея приказ от богом данного нам гетмана Зиновия Хмельницкого в богоспасаемом граде Переяславе, выйдя навстречу вам, радостные благородиям вашим приветствование сотворяю и нижайшее со всем войском, в том же граде содержащимся, творю поклонение, а в упокоение труда путного милостей ваших в обитель града Переяслава внити молю прилежно.

Перед воротами Переяслава шпалерами стояли казаки и стреляли из мушкетов на салют. Потом вышел с духовенством протопоп Григорий, окропляя миссию освященной водой под радостные крики всенародного множества казаков, жен, детей. Бутурлин и его товарищи поцеловали крест и образа, и протопоп Григорий сказал им орацию.

Я не успел на встречу Бутурлина в Переяславе, потому что по Днепру шла шуга и невозможно было переправиться, так что пришлось засесть в Домонтове. Прибыл я в Переяслав только под вечер шестого дня Нового года, а на следующий день съехались все полковники и старшины. Вечером седьмого вместе с Выговским и Тетерей навестил я Бутурлина в его помещении, сказал боярину, что завтра с утра созываю раду великую, чтобы учинить государеву веру. Сказал я послу царскому так: