еще спокойно, никакой угрозы жизни и здоровью царевича не было.
Об этом свидетельствует письмо Ивана Васильевича от 12 ноября, сохранившееся в документах Посольского приказа в подлиннике. Оно было адресовано Никите Романову и дьяку Андрею Щелкалову. «Которово вы дня от нас поехали и тово дня Иван сын разнемогся и нынче конечно болен и что есмя с вами приговорили, что было ехати нам к Москве в середу заговевши и нонече нам для сыновни Ивановы немочи ехать в середу нельзя». Предлагалось подумать, что делать с королевским гонцом, поскольку Баторий «велит делати наскоро», а царь намеревался остаться в Слободе, «доколе Бог помилует Ивана сына» [738].
То есть царевичу стало плохо 9 или 10 ноября. Но сперва его состояние не вызывало беспокойства. Лишь 12 ноября Иван Васильевич понял, что 15-го они с сыном поехать не смогут, и известил бояр. Но серьезной тревоги еще не было. Письмо сугубо деловое, главное, как в сложившейся ситуации поступить с королевским гонцом. Даже врачей из столицы царь еще не вызывал, надеялся, что все обойдется. На следующий день Романов и Щелкалов послали Ивану Грозному ответ. Подтверждали, что получили его письмо, «и мы, холопи твои, поговорили: — литовского для гонца тебе, Государю, ехать не пригож, покаместа Бог Свое милосердие подаст облехченье Государю нашему Царевичю Князю Ивану в его болезни, хотя б, Государь, и послы литовские пришли, не токма гонец» [739].
Тон тоже спокойный, ободряющий (возможно, как раз из-за того, что приступы болезни случались у царевича и раньше). Сановники успокаивают Ивана Грозного, что ничего страшного, королевский гонец может и подождать, пока наследнику станет лучше. Но ему становилось хуже. Через несколько дней Иван Васильевич вызвал в Александровскую Слободу боярина Романова с врачами и лекарствами. Сохранилась рецептура лекарств, приготовлявшихся для Ивана Ивановича доктором Иоганном Эйлофом под наблюдением оружничьего Богдана Бельского [740]. Они не помогли. 19 ноября царевич умер… Он был любовью и надеждой отца, царь сам воспитывал его, готовил себе в премники.
Кому было выгодно его убийство? В первую очередь, внешним врагам. Оно позволяло в критический момент деморализовать царя, обезглавить русскую власть и командование. А вопросы чести для Батория никогда не были препятствием. Можно ли говорить о «рыцарстве», если воеводе Шуйскому в осажденный Псков прислали из польского стана ящик с «подарком» от прежнего сослуживца, перебежчика Ференсбаха? К счастью, заподозрили неладное, пригласили мастера, вскрывшего ящик сбоку. В нем лежали несколько заряженных пищалей, обсыпанных порохом. Того, кто откроет замок, должно было убить пулями и взрывом. Но и такие методы неприятелям не помогли.
Колоссальной волей и глубочайшей Верой царь сумел пережить страшную потерю. Уже 28 ноября, через 9 дней после смерти сына, он вернулся к делам, принимал гонцов с фронтовыми донесениями. А под Псковом врагам стало туго. Они страдали от холодов, снегов. Русские отряды обложили их с разных сторон, в лагере начался голод. Хлеб и мясо продавались за огромные деньги, лошади подыхали. После трех провалившихся штурмов король и его военачальники не решались устраивать новые. Наоборот, уже не поляки, а защитники Пскова досаждали им атаками. Они-то зимовали в тепле, припасов хватало. Докладывали Ивану Васильевичу, что «воеводы сидят во Пскове здорово и безстрашно, и людем государевым убою нет и порухи над городом нет никоторые» [741]. За 147 дней осады воины совершили 46 вылазок, во множестве убивали неприятелей, уводили пленных.
Наемники начали уходить прочь. И в такой ситуации Баторию все-таки пришлось согласиться на переговоры. Теперь его подталкивали паны — победы кончились, значит, пора было мириться. Сам король еще не соглашался, желал воевать. Он уехал в Польшу на сейм просить денег, набирать новые контингенты. Тем не менее 13 декабря в деревне Запольский Ям делегаты двух стран открыли мирную конференцию. Нет, Поссевино не помог русским. Он откровенно подыгрывал полякам. Нажимал на царских послов, Елецкого и Олферьева, домогаясь уступок. Шпионил, стараясь вызнать их секреты и передать королевским дипломатам. Когда зашел спор о титуле царя, иезуит даже ухватил Олферьева за шиворот, вырвал у него бумаги и растоптал — в бешенстве кричал, что титулы имеет право давать только папа.
Но поражения и огромные потери отрезвили панов и шляхту. Считали — надо мириться сейчас. Пока не поздно, чтобы удержать приобретения. Сыграл свою роль и ловкий дипломатический ход Ивана Грозного. Католические иерархи тоже видели, что победы кончились. Следовало быстрее заключать мир и приводить царя к унии — пока он еще не передумал. Сейм отказал королю в субсидиях. И Ватикан приостановил поддержку воинственных планов. А Елецкий и Олферьев держались скромно, потихонечку. Но строго выполняли инструкции, полученные от царя. Иван Васильевич предписал им «по конечной неволе», под давлением, уступить города и замки, которые русские еще удерживали в Ливонии, — без Нарвы они стали не нужны, цепляться за них не имело смысла [741]. Но требовалось ни в коем случае не соглашаться на условия папы и поляков о включении в мирный договор Швеции. Расколоть противников, чтобы можно было разобраться с Юханом отдельно.
17 января 1582 г., когда положение остатков королевской армии под Псковом стало совсем бедственным, было заключено Ям-Запольское перемирие на 10 лет. Речи Посполитой отдали Ливонию, за это она возвращала Великие Луки, Заволочье, Невель, Холм, Себеж, Остров, Красный, Изборск, Гдов. Граница устанавливалась по той же линии, как до войны. Шведов перемирие не касалось. На основании этого договора либеральные, советские, западные историки рассуждают, что Иван Грозный проиграл войну. Ничего не завоевал, «все отдал» [742]. Но сам подход к вопросу оказывается подтасовкой. Разве Россия начала войну? Нет, Литва и Польша. И цели они себе ставили сугубо наступательные: сокрушить нашу страну. Если руководствоваться подобными оценками итогов, то «проигравшими» можно объявить Александра Невского (не завоевавшего Ливонский орден и Швецию) или Кутузова (не завоевавшего Францию). Они просто отразили нашествия врагов и спасли Отечество. То же самое сделал Иван Грозный. Речь Посполитая и могущественные западные силы, стоявшие за ней, расшибли себе лбы, но не смогли захватить ни единой пяди российской земли.
Глава 32
Трудный путь к миру
После заключения перемирия миссия Поссевино приехала в Москву. Она застала царский двор в глубоком трауре. Иван Васильевич выглядел подавленным, очень усталым. Свою роль в переговорах Поссевино превознес до небес — будто только он своими стараниями помог добиться мира. С ним не спорили, не обличали в противном,