Читать интересную книгу Ронины из Ако или Повесть о сорока семи верных вассалах - Дзиро Осараги

— Я тебе, право, буду очень признателен, — продолжал Сёдзаэмон, но в тоне его послышался оттенок язвительности, от которой Кохэйту слегка покоробило.

— Нет, знаешь, давай лучше все-таки закончим разговор, — вдруг сказал Сёдзаэмон. — Не потому, что я боюсь тебя рассердить. Просто пока я про себя думаю о чем-то, все выглядит смутно и неопределенно, а если все высказать, мысли станут отчетливей, и уж больно мне от того будет тяжело. Давай-ка лучше вместо этого я тебе еще налью!

— Ты говоришь, тебе тяжело об этом думать — может быть, потому, что ты сам сознаешь, как эти мысли пагубны?

— Да нет, не потому… Просто мне кажется, что мы уж слишком далеко зашли в отречении от самих себя. Правда, в деле, на которое мы собрались, без такого самоотречения нельзя.

— Что за чушь ты городишь! Ты, получается, против воли примкнул к нашему союзу — просто другого выхода не было, да? Я равнодушно такое слышать не могу! Видите ли, его милость только и думает, что о ничтожном человечишке по имени Сёдзаэмон Оямада. Печется только о своей ничтожной персоне. А ведь наша истинная жизнь, ради которой стоит жить, как раз в том, чтобы отдать свою жизнь и тем самым сделать свое существование более значительным. Мы все как один живем единой жизнью, делим радость и боль, вместе стремимся к единой цели. Так-то! Каждый из нас может жить только как член братства, ничего иного и помыслить невозможно. И все мы такие неуместные мысли от себя гоним.

— Да ведь я с этим вполне согласен, — возразил Сёдзаэмон. — Однако если такого рода жизнь для человека представляет ценность, то, я полагаю, здесь должно подразумеваться нечто большее, чем жизнь во имя клана Ако. Жизнь в этом смысле в самом лучшем варианте, наверное, должна быть прожита ради того, чтобы дать счастье наибольшему количеству людей. Только я на такое не способен… Если взглянуть с точки зрения той, большой Жизни, то предприятие, которое мы затеяли, всего лишь дерзкая вылазка, не более.

— Что?!

— Ну вот, все-таки рассердился. Я и впрямь сказал что-то ужасное. Но я не то имел в виду. Ты не думай, я память нашего покойного господина чту и о долге своем не забываю. Просто я кроме этого еще о многом размышляю. Вот в чем суть. Только в этом дело. Не пойми меня превратно. Я ведь только того и желаю, чтобы быть со всеми заодно, — сказал Сёдзаэмон каким-то особенно проникновенным тоном и тут же, будто намереваясь обратить все в шутку, добавил: — Так что, ежели только ты, брат, мне доверишься, уж я не подведу!

Кохэйта сидел с выражением мрачной задумчивости на лице. Вино, от которого развязался язык, вопреки надежде Сёдзаэмона, отнюдь не спасло положения и не разрядило атмосферы. Тем временем ночь вступила в свои права.

— Пошли! — сказал Кохэйта, и оба двинулись к выходу.

После того как приятели расстались, у Кохэйты Мори остался на душе неприятный осадок от недавнего спора. Он не мог себе простить, что дал Сёдзаэмону себя переспорить. А ведь их беседа имела прямое отношение к тем понятиям воинской доблести и Пути, которыми они жили. Конечно, уверенность его в том, что надо идти к намеченной цели напрямик, не поколебалась, но он злился, чувствуя, что в споре по сути дела проиграл. Выходило, что по части риторики он недотягивает. Не может ясно выразить словами то, о чем думает, что так и вертится на языке, все горячится, нервничает — вот и проигрывает в результате.

Какие у самурая должны быть главные принципы и отличительные качества? — Способность осуществлять задуманное, верность в служении… Это все, конечно, так. Без лишних слов делать дело, исполнять долг. А Сёдзаэмон Оямада пытается поколебать важнейшие для самурая понятия.

Размышляя таким образом, Кохэйта шел в направлении усадьбы Киры, но по мере того как он приближался к ограде, снедавшая сердце забота постепенно улетучивалась, словно клубы тумана. На смену ей пришли другие тревоги и опасения, вполне естественные для человека, который отправлялся на рискованное дело, таящее в себе еще больше опасностей, чем прошлой ночью. Все чувства его были в крайнем напряжении, и Кохэйта был готов к новым испытаниям. Притаившись за бочкой с дождевой водой, он весь обратился в слух и некоторое время пытался сориентироваться в обстановке.

Луна, будто вынырнувшая из ледяных глубин, неторопливо плыла по холодному ночному небу, похожему на доску. Плитки черепицы влажно блестели в ее отблесках. Было так тихо, что слышно было, как шуршат на ветру взметенные ветерком обрывки бумаги. Заслышав доносившиеся из-за ограды шаги часового, Кохэйта почувствовал, что нервы уже на пределе.

Послышался звук, будто копье или пику вонзили в землю. Похоже, что ночная стража обходит территорию. В ветках сосны, нависавших над оградой, сверкнул огонек фонаря. Но вот огонек погас, и шаги стали удаляться. Все вокруг снова погрузилось в безмолвие.

Если лезть, то сейчас! — пронеслось в голове у Кохэйты. — Обход же не может длиться беспрерывно. Наверное, у них для обходов установлены определенные часы.

В эту ночь лестницы у него припасено не было. Кохэйта подпрыгнул повыше, уцепился за гребень стены, подтянулся на локтях и осторожно заглянул во двор. Во всех флигелях внешние щиты были задвинуты, свет погашен.

— Может, и так достаточно — только заглянуть… — подумал на мгновение Кохэйта, но не такой он был человек, чтобы удовлетвориться подобной малостью. Убедившись, что стражи поблизости нет, он рывком перекинулся через гребень стены, еще раз оглянулся по сторонам и спрыгнул внутрь.

Перед мысленным взором Кохэйты отчетливо вырисовывалась карта, которую добыл Ясубэй и скопировал Сёдзаэмон. Он внимательно осматривал залитое лунным светом подворье, сравнивая то, что видел вокруг себя, с изображением на карте. Лунных лучей было достаточно для того, чтобы отличить, какое здание старое, а какое новое.

«Вот это строение новое, на карте его нет — наверное, казарменный барак для стражи».

Крадучись Кохэйта обошел вокруг барака, приложил ухо к стене, но есть кто-нибудь внутри или нет, было трудно понять. Он отошел от барака и присмотрелся к другому флигелю.

Где же все-таки может быть спальня их заклятого врага Киры? И, в конце концов, есть ли он вообще в усадьбе или нет? Это необходимо выяснить в первую очередь! Подбадривая себя подобными рассуждениями, Кохэйта отважно продвигался шаг за шагом все дальше вглубь подворья. Как вдруг совсем близко послышались шаги. Каким бы ни был Кохэйта храбрецом, но тут и он, оторопев, застыл на месте. Прямо перед ним отворилась калитка, и из нее вышел здоровенный верзила. Глаза их встретились. В то же мгновение Кохэйта, как вспугнутая птица, бросился наутек. Что-то сверкнуло в воздухе — должно быть, верзила метнул ему вслед нож.

Надо было скорее бежать, но с одной ногой что-то было не в порядке. Он как во сне слышал приближающийся со всех сторон шум погони.

Видя, что ночные дозорные устремились за ним по пятам, Кохэйта растерялся и метнулся наконец к ближайшей постройке, чтобы за ней спрятаться. Из оружия у него с собой был только кинжал, так что в случае решительной схватки на победу рассчитывать не приходилось. Оставалось только спасаться бегством.

Все еще пребывая в некотором помрачении, он нырнул под помост веранды и там впервые перевел дух, но тут ему пришло в голову, что опасней убежища, пожалуй, и не придумаешь. Ведь в подполе будут искать в первую очередь! Стоит только посветить фонарем — и ему конец. Впрочем, когда Кохэйта сообразил, куда забрался сгоряча, было уже поздно бежать дальше.

Перед глазами у него в лунном свете промелькнули черные подолы кимоно преследователей, промчавшихся мимо веранды. Тут он обратил внимание на странную боль в колене, а когда дотронулся до больного места, рука оказалась вся перепачкана кровью. Рана была довольно глубокая — наверное, брошенный верзилой нож все же достиг своей цели. За пазухой у Кохэйты было махровое полотенчико. Он крепко перевязал рану и, отбросив ножны кинжала, зажал клинок в зубах.

— Потише, шума не поднимать! — бросил один из преследователей.

Перед верандой снова промелькнула черная тень.

— Потише, шума не поднимать! — механически повторил про себя Кохэйта.

Почему это им понадобилось соблюдать тишину? Своя ведь усадьба — вроде бы стесняться особо некого… Или они боятся разбудить соседей? А может быть, не хотят тревожить сон господина? От этой мысли у Кохэйты сердце сильнее забилось в груди: может быть, все-таки Кира еще здесь, в усадьбе! Если это так… В конце концов, если бежать не удастся, можно попробовать пробиться к Кире и заколоть негодяя.

Да нет, так не годится. Строго-настрого запрещено — сколько раз об этом толковали на сходках. Надо бежать! Бежать во что бы то ни стало! Осторожно выглянув наружу, Кохэйта стал потихоньку выползать из-под веранды.

— Надо бы под верандой глянуть! — раздался чей-то голос. Послышались приближающиеся шаги. Мелькнул свет фонаря.