Экспроприации получили распространение главным образом в 1905–1907 гг. Наиболее известны из них ограбления Квирильского, или Шоропанского, казначейства (Зестафони, 1905 г.){17} и на станции Дема (Урал, 1907 г.){18}, давшие не менее 200 тыс. руб. каждая, тифлисская экспроприация — 250 тыс. руб.{19}, душетская — 315 тыс. руб.{20}, московская — 875 тыс. руб.{21}, туркестанская — по одним данным, 470 тыс., по другим — 1 млн. руб.{22}.
По своему характеру к экспроприациям был близок революционный рэкет. Одной из первых его стала использовать партия «Дашнакцутюн». Относя зарождение армянского движения к 1886 г., начальник Бакинского ГЖУ полковник Глоба писал: «С того же времени армянами постановлено взыскивать со всех коммерческих предприятий по 0,5 % в армянский фонд. Из сбора этого у армян образовался капитал в несколько миллионов рублей. Капитал этот находится в банках Лондона и Парижа. Проценты с этого капитала идут на пропаганду на Кавказе, а также в Персии и Турции. Из процентов этого капитала выдаются пособия революционным кружкам в империи и в особенности на Кавказе»{23}.
Не позднее февраля 1905 г. рэкет был взят на вооружение бакинскими социал-демократами. «Биби-эйбатцы и гначакисты, — читаем мы в выступлении делегата от Баку Рыбкина на III съезде РСДРП, — предложили по примеру дрошакистов (т. е. членов партии „Дашнакцутюн“. — А.О.) требовать деньги силой. Бакинский комитет не согласился на это. Вместо этого были разосланы письма с предложением жертвовать и с обозначением суммы (100–200 руб.). Почти никто из адресатов не давал этой суммы полностью, но все же давали порядочно. В общем было собрано несколько тысяч рублей. Решено было также получить крупные деньги от больших фирм, но пока ответа от них не было получено»{24}.
Имеются сведения, что бакинские социал-демократы использовали подобный прием сбора денег и позднее. В этом отношении они были не одиноки. Сохранились, например, «окладные списки» Горийского комитета РСДРП за 1906 г. с фамилиями «налогоплательщиков» и с указанием причитающихся с них сумм{25}.
* * *
Но, пожалуй, самым распространенным источником финансирования были частные пожертвования. Обычно, когда заходит речь о кредиторах революционного движения, называется всего несколько человек, из числа которых особую известность получили московский фабрикант Савва Тимофеевич Морозов{26} и его родственник, владелец мебельный фабрики Николай Павлович Шмит{27}. Причем упоминание их фамилий в подобном качестве обычно сопровождается оговорками, что в своей среде они являлись «белыми воронами»{28}.
Между тем, как писал Л. Б. Красин, «считалось признаком хорошего тона в более или менее радикальных или либеральных кругах давать деньги на революционные партии, и в числе лиц, довольно исправно выплачивающих ежемесячные сборы от 5 до 25 рублей (т. е. 60–300 руб. в год. — А.О.), бывали не только крупные адвокаты, инженеры, врачи, но и директора банков, и чиновники государственных учреждений»{29}.
А вот свидетельство Л. Д. Троцкого: «До конституционного манифеста 1905 г. революционное движение финансировалось главным образом либеральной буржуазией и радикальной интеллигенцией. Это относится также и к большевикам, на которых либеральная оппозиция глядела тогда лишь как на более смелых революционных демократов»{30}.
«Если бы какой-нибудь историк, хотя теперь это вряд ли возможно (время стерло людей и следы), — писал Н. Валентинов, — захотел бы заняться исследованием, сколько на святой Руси было купеческих и банковских „Маякиных“ и „Гордеевых“, внесших в большевистские (и не только в большевистские. — А.О.) кассы денег и какова в итоге общая сумма их субсидий, получился бы документ большого социального интереса»{31}.
Одним из тех, через кого большевики получали деньги от своих кредиторов, был известный русский писатель А. М. Горький. «За время с 1901 по 1917 г. через мои руки прошли сотни тысяч рублей на дело Российской социал-демократической партии, — признавался он. — Из них мой личный заработок исчислялся десятками тысяч. А все остальное черпалось из карманов буржуазии»{32}.
Материальная помощь революционному движению осуществлялась не только в денежной форме. Она включала в себя также: а) предоставление квартир для партийных собраний, совещаний и т. д.; б) укрывание лиц, разыскиваемых полицией; в) помощь арестованным и ссыльным; г) передачу паспортов и других документов для легализации подпольной деятельности; д) участие в транспортировке запрещенной литературы и оружия, а также в их хранении; е) предоставление собственных адресов для нелегальной переписки или же пересылки корреспонденции; ж) использование своих счетов или же счетов коммерческих предприятий для хранения и перевода партийных средств; з) передачу революционным партиям соответствующей информации, которая могла быть использована в политических целях, и т. д.
«Брошюрная литература из большевистских типографий, а также и получавшаяся из-за границы и других городов, — вспоминал, например, член Московского комитета РСДРП 1905 г. А. В. Шестаков, — устраивалась на особых складах, главным образом в буржуазных квартирах <…>. Для подобных целей использовались квартиры даже таких господ, как С. И. Четвериков — фабрикант-октябрист, сын которого помогал нашей работе. Другой такой склад был устроен у кого-то из московских булочных королей», «весной и летом 1904–1905 гг. до „октябрьских свобод“ приходилось пользоваться квартирами врача Терьяна, в Комиссаровском училище у инспектора Лапшина, у Гариной (жены писателя Гарина-Михайловского) и железнодорожницы С. П. Пашуканис, у генеральши Я. А. Квятковской, у художницы Гирш в Бутырском районе и других… один раз пришлось использовать квартиру даже такой особы, как графиня Бобринская»{33}.
Свои Саввы Морозовы были почти во всех губерниях и более или менее крупных городах. Вот только несколько примеров. Город Александров Владимирской губернии — фабрикант Сергей Николаевич Баранов{34}, Воронеж — совладелец Товарищества механических заводов, бывший народоволец А. Н. Иванов{35}, Дальний Восток — рыбопромышленник Касьянов{36}, Казань — сын одного из владельцев торгового дома «М. Тихомирнов с сыновьями» В. А. Тихомирнов{37}, Калуга — владелец писчебумажной фабрики Гончаров{38} и лесопромышленник Горбунов{39}, Киев — «вдова Терещенко»{40}, Нижний Новгород — хлеботорговец, купец 1-й гильдии Николай Александрович Бугров{41}, Николаев — Михаил Абрамович Сойфер{42}, Пермь — пароходовладельцы Василий Михайлович Каменский{43} и Николай Васильевич Мешков{44}, Петербург — Софья Ивановна Буренина и семья Цейтлиных{45}, Рига — купец К. Д. Тагер{46}, Ростов-на-Дону — купец Николай Елпидифорович Парамонов{47}, Смоленск — купец Иосиф Гальперин{48}, Сызрань — агроном А. И. Ерамасов{49}, Тамбов — братья Ефим и Иван Дмитриевичи Мягковы{50}, Тверь — семья помещиков Дьяковых{51}, Урал — золотопромышленник Павел Александрович Конюхов{52}, Уфа — князь В. А. Кугушев{53}, Финляндия — председатель правления «Нурдиска Ференниге банкен» граф Маннергейм и купец Отто Нордберг{54}, Чернигов — Иван Николаевич Полторацкий{55}, Ярославль — владелец комиссионной конторы С. И. Брайнин{56} и т. д.
На сегодняшний день в моей картотеке около 300 фамилий тех, кто оказывал поддержку революционному движению и кого охранка именовала «симпатиками».
О масштабах этой помощи свидетельствует то, что 10 октября 1910 г. Департамент полиции счел необходимым обратиться к начальникам местных жандармских управлений и охранных отделенией со специальным распоряжением на этот счет.
«По поручению господина товарища министра внутренних дел генерал-лейтенанта Курлова, — писал директор Департамента полиции Н. П. Зуев, — прошу обратить внимание на лиц, явно не участвующих в революционных выступлениях, но сочувствующих противоправительственному движению и тайно оказывающих те или другие услуги революционной деятельности („симпатики“), вести учет этих людей, следить за всем происходящим в их среде и неуклонно доносить о всяком оживлении и революционном подъеме среди них»{57}.