Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но те, которые не сподобились еще приять, или вкусить сего, — все находятся еще под игом закона, еще состоят под сению и образами, еще суть чада рабынины. Пусть это будут цари, пусть патриархи, пусть архиереи или иереи, пусть начальники или подначальные, пусть миряне или монахи. Все они еще во тме сидят и во тме ходят, — и не хотят, как должно, покаяться. Покаяние есть дверь, которая выводит человека из тмы и вводит в свет. Почему, кто не вошел еще в свет, тот очевидно не добре и не как следует прошел чрез дверь покаяния. Ибо если б он прошел чрез нее добре, то непременно вступил бы в свет. Кто не кается, согрешает, что не кается. Ведущему бо добро творити и не творящему грех ему есть. Творящий же грех раб есть греха и ненавидит свет, чтоб не обнаружились дела его. Но всяко они обличатся. Есть два обличения: одно здесь во спасение, а другое — там в осуждение. Ныне, в настоящей жизни, входя в свет чрез покаяние, самоохотно и самопроизвольно, мы хотя обличаемся и осуждаемся, но, по благости и человеколюбию Божию, обличаемся и осуждаемся тайно и сокровенно, во глубине души нашей, во очищение и прощение грехов наших. И только один Бог вместе с нами знает и видит сокровенности сердец наших. И кто здесь, в настоящей жизни, бывает судим таким судом, тому нечего бояться другаго какого истязания. Но тогда, во второе пришествие Господне, на тех, которые ныне не хотят внити в свет и быть им судимы и осуждаемы, но ненавидят его, откроется свет, сокрытый ныне, и сделает явными все их сокровенности. И все мы, ныне укрывающие себя и не хотящие объявить сокровенности сердец наших чрез покаяние, раскрыты будем тогда действом света пред лицом Бога и пред всем прочим, — что такое есмы мы ныне.
И помысли, какой великий стыд покроет тогда нас? Как тот, кто, кроясь в доме за запертыми дверьми и не будучи никем видим совне, грешит без всякой опаски и зазрения, блудствует и другия творит срамоты и мерзости, потом внезапно будучи открыт за такими злыми делами, покрывается превеликим стыдом и срамом; или, по другому сравнению, как тот, кто задумал возстание против царя, пока укрывается в доме, небоязненно строит ковы свои, а потом, когда царь, узнав о том, придет со всем синклитом своим, окружит дом воинством и велит разнести его до основания, так что наветник тот явится открытым пред всеми и со всеми ковами своими, — поражается и страхом и стыдом, и предается заслуженным казням; так тогда подобное случится со всеми, сущими ныне на земле, тогда все откроется, и нощь как день просветится. Тогда все те, которые не облеклись здесь во Христа, т. е. не вошли в свет, не прияли света и не стали сами светом, как мы сказали, — все такие окажутся обнаженными, придут в великий страх и трепет, в великую отвсюду тесноту. И не это только, но и каждое дело доброе и худое, каждое слово и каждый помысл наш, со времени рождения до смерти, все собравшись, явны будут тогда во всяком человеке. И тот один стыд, какой испытывать тогда будет всякий, с каким сравнить можно мучением? Какое другое мучение может быть большее того стыда и страха, каким будут поражены тогда находящиеся ныне во тме и не просвещенные Духом Святым? Сего ради, восподвизаемся, братия мои, ныне, в настоящей жизни, пройти тесными вратами покаяния и узреть свет, иже есть внутрь его. Ей, молю вас, не отступим, толкая и ища, пока не услышит нас Господь наш и не отверзет нам двери и мы не внидем внутрь, и не восприимем света, чтоб хранить его в сердцах своих неугасимым.
3. Не будем прельщать самих себя, и, последуя воле плоти своей, не будем удаляться от Бога и уклоняться от прямаго пути благочестия, который должны ведать все мы, особенно же иереи, духовники, учители, игумены, если дорого ценим и высоко чтим волю Божию и собственное свое спасение. Если Христос, когда после того, как Он сказал Никодиму: аще кто не родится свыше, не может видети царствия Божия, Никодим изумился, говоря: како может человек родитися стар сый? Еда может второе внити в утробу матери своея и родитися, — если, говорю, его укорил Христос, сказав: ты еси учитель израилев и сих ли не веси (Иоан. 3:3, 4, 10), — при всем том, что он еще был неверующий и не знал, что есть благодать, то какого осуждения достойны мы, которые бываем учителями по явлении благодати, получаем такое богатое научение, и каждодневно еще учимы бываем Апостолами, Пророками, Отцами церкви и самим Господом нашим, — и не знаем таинства благодати? Если мы не знаем, как надлежит проводить настоящую жизнь, как должно обогащаться добрыми делами и являть себя рабами правды Божией, как обещавшимся безукоризненно работать живому Богу, — ни того не знаем, какими надлежит нам прежде сделаться самим, чтобы потом руководствовать и других: то скажи мне, как можем мы быть достойны принять на себя попечение о Господнем стаде и охранении его? Как в таком случае возможно нам пасти его по воле Пастыреначальника Христа и уметь изводить его на присноживотныя пажити? Но — о, ослепление! о, невнимание к Богу и божественным вещам! Заткнули мы уши свои, как аспиды, и стали как мертвые, глухие, слепые, безгласные, не понимаем, что говорят Божественныя Писания, и не знаем, что такое христианство. Но при всем том, что не знаем таинства воплощеннаго домостроительства, не знаем точно и других христианских таин, без стыда однакож беремся учить других о свете ведения. Ведение не есть свет, но свет есть ведение, ибо в этом Свете, и чрез Него и из Него все бысть. Если мы незнакомы со зрением сего света, то обнаруживаем чрез то, что мы еще не родились и не вышли на Божий свет, но находимся еще во чреве или лучше сказать, мы — мертвородные выкидыши. А между тем без стыда восходим на священныя степени; и, что хуже всего, большая часть из нас, в крайнем безстрашии Божием, покупаем священство за деньги и ищем предстоятельства в Господнем стаде, не сделавшись еще и агнцами. И все такое делаем мы не по чему другому, как потому, что нам так хочется.
Таковы ли были, братия, Апостолы? Таковы ли были преемники Апостолов? Таковы ли были богоносные отцы наши и учители? Горе таковым по причине их страшной дерзости! Ибо те, которые употребляют при сем деньги и имеют в виду только деньги, не только предатели суть и святотатцы церковных вещей, но они дерзают торговать даже божественным богатством, т. е. покупать и продавать даже самую благодать Святаго Духа. Почему не стыдятся говорить: наше есть вязать и решить, — и это прияли мы на сию жизнь свыше от Бога. О безстыдство, чтоб не сказать, о крайнее безразсудство! Скажи мне, прошу тебя, ты, говорящий такия слова, за какия добродетели приял такую благодать свыше? За то ли, что оставил все и последовал Христу? Что презрел славу мира сего? Что стал нищ духом? Что продал все, что имел, и раздал то бедным? Что погубил душу свою, т. е. умертвил ее для мира и не давал ей оживать ни для какого пожелания плоти? Но, говорят, ведь такова власть иереев. Знаю это и я, что она есть достояние иереев, но не просто всех иереев, а тех, которые священнодействуют евангельски с духом смирения и живут безукоризненною и добродетельною жизнию, — тех, которые прежде предали себя самих Господу и духовно представили Ему в храме тела своего чистое сердце, жертву совершенную, святую и благоугодную Господу, — были приняты к вышнему жертвеннику и были принесены великим Архиереем Христом Богу и Отцу, как совершенное приношение, преложились и изменились силою Духа Святаго и преобразились во Христа, умершаго за нас и воскресшаго во славе Божества, — тех, говорю, иереев, которые каются, плачут день и ночь с совершенным смирением и молят Бога со слезами не о себе только самих, но и о братиях, коих имеют в своем попечении, и обо всех сущих в мире св. церквах Божиих, и много плачут о чужих грехах, — тех, которые не употребляют ничего кроме необходимой пищи и ничего не делают в угождение и покой тела, но ходят, как написано, Духом и никакой похоти плотской не совершают, — и тех еще, которые, ради правды и заповеди Божией, не предпочитают ни беднаго, ни богатаго, ни власть имеющаго, ни подвластнаго, ни даже самого царя, равно как не презирают и не преступают заповеди Божией, ни под предлогом милостыни, ни из–за даров, ни из страха или любви, ни из–за какой либо другой вещи видимой или невидимой. Таких достояние есть вязать и решить, священнодействовать и учить, а не тех, которые принимают только от людей избрание и рукоположение. Никтоже, говорит Писание, сам себе приемлет честь, но званный от Бога (Евр. 5:4). Не сказал: тот, кому люди подают голос, и кто от людей приемлет хиротонию, но кто на это предопределен и проручествован Богом. — Те, которые бывают от людей и чрез посредство людей, такие суть татие и разбойницы, как сказал Господь: Аз есмь дверь. Вси, елико их прииде и приходят не чрез Меня, а прелазят инуде, татие суть и разбойницы (Иоан. 10:8, 1).
4. Не прельщайтесь же, братия мои: кто во тме, тот за дверью; кто, кажется, вошел, но не чрез свет вошел, вне есть внутренняго двора и этот. Ибо если Христос есть дверь и свет мира, то всячески дверь световидна, а не просто только дверь есть. И тот, кто вошел в нее, вступил в свет мира Свет же мира есть Христос, — не чувственно видимый, но мысленно созерцаемый. Чувственное сие солнце просвещает телесныя очи не только людей, но и безсловесных животных. А Христос, умное солнце, явившееся в мир, просвещает только разумныя души но и их не всех без разбора и не по достоинству. Он не есть тварь, или раб, определенный на служение другим, как это чувственное солнце, сияющее на праведных и неправедных, на злых и благих. Христос хотя называется светом и солнцем, но есть выше света и солнца, как Творец и Владыка света и солнца. Он есть жизнь и животворец, есть истина, правда и освящение, прост, несложен, благ, — есть всякое благо и превыше всякаго блага. Как истина, коею Он есть и именуется, бывает Он истиною для кающихся и обращающихся к Нему истинно; как правда, бывает Он праведностию для возненавидевших всякое зло и неправду; как освящение, освящает Он омывших и очистивших себя слезами; как простый, простым обретается Он в тех, кои не кроют в себе никакого лукавства, или злобы; как несложный, несложным является Он в тех, которые не имеют никакого злоухищрения, или двоеумия или двоедушия, или безверия душевнаго; как благий, благим открывается Он в тех, которые духовных дел покаяния не стесняют делами телесными, или мирскими заботами и хлопотами, и не мешают мирскаго с духовным, но приступают к Нему в незлобии, обнаженными и простыми в настроении сердца и произволении души, коих простоту и непытливость приемлет Бог и в короткое время наполняет их всяким добром, и как только откроется и явится в них, тотчас делает их причастниками таких благ, которыя превосходят всякой ум и всякое помышление.