— Мы тоже, — сказал Миляга.
— Раз так, оставайтесь, конечно. Но вам придется помочь мне забаррикадировать помещение.
Баниан объяснил, что он давно знал, что рано или поздно это произойдет, и поэтому подготовился заранее. У него был запас досок, чтобы заколотить окна, и небольшой арсенал на тот случай, если толпа вздумает мародерствовать. Но его предосторожности оказались ни к чему. Улица превратилась в коридор, по которому проносили раненых из зоны боевых действий, а сам фронт переместился вверх по другой улице, к востоку от кафе. Однако им пришлось провести два мучительных часа, когда крики и выстрелы доносились со всех сторон, а бутылки на полках Блю позвякивали каждый раз, когда сотрясалась земля, и было это довольно часто. Владелец одного из магазинов, покинувший кафе после совещания в глубокой обиде, вновь постучал в дверь и, шатаясь, ввалился внутрь. Из раны на голове у него текла кровь, а изо рта — рассказы об ужасающих разрушениях. Он сообщил, что в последний час на подмогу армии пришла тяжелая артиллерия, которая практически сровняла портовый район с землей и разрушила отдельные участки дамбы, так что город теперь отрезан от внешнего мира. Все это, сказал он, является частью плана Автарха. Иначе почему целым кварталам беспрепятственно позволили сгореть? Автарх явно предоставил городу возможность уничтожить собственных обитателей, зная, что пожар не проникнет за стены дворца.
— Он хочет, чтобы толпа уничтожила саму себя, — продолжал хозяин магазина, — и ему нет дела до того, что произойдет с нами. Эгоистичный ублюдок! Мы все сгорим, а он и пальцем не пошевелит, чтобы помочь.
Этот сценарий явно соответствовал фактам. Когда по предложению Миляги они поднялись на крышу, чтобы воочию оценить ситуацию, она вполне совпала с только что слышанным. Океан был скрыт огромным облаком дыма, поднимающегося над портовым районом, огненно дымные колоны поднимались и над дюжиной кварталов в разных частях города. Сквозь темный жар, исходящий от погребального костра Оке Ти-Нун, были видны развалины дамбы, перегородившие дельту. Окутанная дымом комета освещала город тусклым светом, но и он постепенно слабел по мере того, как сгущались сумерки.
— Время уходит, — сказал Миляга Хуззах.
— А куда мы пойдем?
— За Пай-о-па, — ответил он, — пока еще есть возможность его найти.
Уже на крыше кафе стало ясно, что безопасного пути до Кеспарата мистифа не существует. Различные группировки, воюющие друг с другом, перемещались совершенно непредсказуемо. Пустынная улица в следующую секунду могла оказаться заполненной яростными толпами, а еще через секунду превратиться в руины. Оставалось идти, полагаясь на инстинкт и волю божью, стараясь, насколько позволяют обстоятельства, выбирать самый короткий путь к тому месту, где они оставили Пай-о-па. Сумерки в этом Доминионе длились примерно столько же, сколько зимний английский день, — пять-шесть часов, и хвост кометы еще долго подсвечивал небо после того, как ее огненная голова уже скрылась за горизонтом. Но дым во время их путешествия становился все гуще и гуще, затмевая и без того тусклый свет и погружая город в дымный мрак. Конечно, пожары служили определенной компенсацией, но на участках, где не горели фонари, а домовладельцы закрыли ставни и заделали замочные скважины, уничтожая все видимые признаки обитаемости, темнота была почти непроглядной. На таких улицах Миляга сажал Хуззах на плечи. С высоты ей удавалось кое-что разглядеть, и она правила им, как послушной лошадью.
Продвигались они медленно, подолгу вычисляя самый безопасный маршрут на перекрестках и прячась в укрытие при появлении как правительственных, так и революционных войск. Но на каждого солдата в этой войне приходилось около полудюжины зевак, которые бросали вызов прибою войны, отступая перед каждой волной только затем, чтобы вновь занять свой наблюдательный пост, когда она спадет, — опасная и иногда смертельная игра. Сходный танец должны были выделывать Миляга и Хуззах. Вновь и вновь сбиваясь с курса, они двигались, как подсказывал инстинкт, и рано или поздно этот инстинкт должен был покинуть их.
Во время затянувшейся паузы между криками и разрывами снарядов Миляга сказал:
— Ангел? Я совершенно не представляю, где мы находимся.
Мощный обстрел почти сровнял с землей тот Кеспарат, в котором они сейчас находились, и среди развалин едва ли можно было отыскать какое-нибудь убежище, но Хуззах настаивала — зов природы, который не терпит отлагательства, — и Миляге пришлось отпустить ее под сомнительное прикрытие полуразрушенного дома в нескольких ярдах вверх по улице. Сам он встал на страже у двери и крикнул ей, чтобы не забиралась слишком далеко. Не успел он произнести это благое пожелание, как появление небольшой группы вооруженных мужчин загнало его в темную дыру дверного проема. С оружием, судя по всему изъятым у мертвецов, они мало подходили для роли революционеров. На старшем — толстом как бочка мужчине лет за пятьдесят — были шляпа и галстук, в которых он скорее г, сего отправился утром на работу. Двое его сообщников были едва ли старше Хуззах. Из прочих членов банды одна была женщина из этаков, а другой принадлежал к тому же племени, что и палач из Ванаэфа: это был нуллианак, с головой, похожей на сложенные в молитве руки.
Миляга оглянулся в темноту, надеясь предупредить Хуззах об опасности, но ее не было видно. Он направился внутрь руин. Пол внизу был липким, хотя ему и не было видно, чем он залит. Он увидел силуэт Хуззах в тот момент, когда она поднималась с корточек. Она тоже увидела его и издала протестующий возглас, в ответ на который он произнес «тсс!» так громко, как только осмелился. Где-то неподалеку начали рваться снаряды. Их убежище сотрясалось от ударных волн и озарялось краткими яркими вспышками, при свете которых Миляге удалось разглядеть, где они находятся: домашний интерьер со столом, накрытым для вечерней трапезы, под которым лежал труп хозяйки. Ее кровь и делала пол липким. Поманив Хуззах к себе и крепко обхватив ее за плечи, он отважился направиться к двери, и в этот миг снова начался обстрел. Банда подбежала к двери в поисках укрытия, и женщина-этак увидела Милягу, прежде чем он успел отступить в тень. Она испустила крик, и один из юнцов выстрелил в темноту, туда, где стояли Миляга и Хуззах. Их осыпало дождем штукатурки и щепок. Пятясь от двери, перед которой стояли члены банды, Миляга завел Хуззах в самый темный угол. Едва он успел сделать это, как юнец, радуясь, что есть возможность пострелять, ворвался внутрь и принялся палить во всех направлениях. Миляга выдул пневму в темноту, и они устремились к двери. Но недооценил свою силу. Юнец был уничтожен в одно мгновение, но вместе с ним исчезла и часть противоположной стены.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});