Читать интересную книгу Мифы классической древности - Георг Штоль

День мести

(Гомер. Одиссея. XX, 241; XXII, 501)

Между тем женихи собрались все вместе и совещались о том, как убить Телемаха. В это самое время появился с левой стороны высоко в воздухе летящий орел с трепещущей голубкой в когтях. Анфином, увидя это, сказал товарищам: «Други, замысел наш нам никогда не придется исполнить; подумаем лучше о пире». Все послушались совета и пошли к дому Одиссея. Войдя, они скинули мантии, сложили их на скамейку и стали резать свиней, коз и корову; вынув внутренности, зажарили их и поделили между собой. Эвмей между тем раздавал кубки, Филотий — хлеб, а Мелантий разливал вино. Одиссея Телемах посадил у дверей горницы на плохом стуле и поставил ему небольшой стол. Потом, подав ему яства и вина, сказал: «Сиди здесь спокойно и утешайся вином вместе с гостями; обид и насмешек не страшись, я не допущу оскорблять тебя — здесь дом Одиссея, отца моего; а вы, женихи, удержитесь от насмешек и обид, чтобы не произошло у нас ссоры!» Женихи закусили от досады губы, а Антиной сказал им: «Как ни досадны, друзья, слова Телемаха, не принимайте их к сердцу. Если бы не воля Зевса, давно бы мы заставили замолчать говоруна».

Когда мясо было зажарено, начался праздничный пир. Одиссей, по приказанию Телемаха, получил также свою часть. Женихи, побуждаемые богиней Палладой, не могли воздержаться от насмешек над Одиссеем. Один из них, нечестивый юноша Ктезипп, родом из Зама, воскликнул: «Чужеземец получил уже свою долю еды, и несправедливо бы было, если бы Телемах, хозяин дома, отказал ему в этой доле; но и я, со своей стороны, хочу почтить его подарком как гостя, чтобы он мог дать что-нибудь рабыне, обмывавшей его, или кому-нибудь из прислужников в доме богоподобного Одиссея». С этими словами он бросил в Одиссея коровьей ногой, которую взял из стоявшей вблизи корзины. Но Одиссей со страшной усмешкой отклонился в сторону; нога пролетела, не задев его, и ударилась в стену. Телемах в гневе встал со своего места и сказал грозно: «Благодари Зевса, Ктезипп, что удар твой миновал чужеземца, иначе мое копье пронзило бы тебя и твой отец должен был бы готовить погребальный пир, а не брачный. И всем говорю, чтобы отныне никто не смел позволять себе непристойных поступков в моем доме. Я этого не потерплю более. Убить меня — можете; я скорее согласен умереть, чем быть равнодушным зрителем ваших беззаконных поступков». Все онемели от изумления; наконец, Агелай сказал: «Он прав, друзья, на разумное его слово мы не должны отвечать оскорблением. Оставьте в покое странника и всех рабов Одиссеева дома. Но Телемаху и его матери я хочу сказать, если вы позволите, дружеское слово. До тех пор, пока была надежда, что Одиссей возвратится, на медлительность вашу сетовать нельзя было. Но теперь, когда ясно, что отец твой не воротится, ты, Телемах, должен пойти к матери и требовать, чтобы она избрала себе другого супруга и оставила тебя свободно распоряжаться отцовым наследством». — «Клянусь Зевсом и страданиями моего отца, Агелай, — отвечал Телемах, что я не удерживаю мать от вступления в супружество; напротив, упрашиваю ее об этом; но силой ее из дома никогда не выгоню». В это самое мгновение богиня Паллада вдруг помутила женихам рассудок. Они стали неистово хохотать, есть сырое окровавленное мясо, лица их исказились, глаза наполнились слезами, ибо сердца их вдруг заныли от неведомой тоски. Прорицатель Феоклимен, видя это, воскликнул: «Горе вам, злосчастные, горе! Лица ваши покрыты мглою, вы стонете, с ланит ваших льются слезы, со стен каплет кровь, и сени и двор полны смертных теней; солнце затмевается и все окрест покрывается ужас наводящим мраком!» Все снова расхохотались, а Эвримах воскликнул: «Что за вздор болтает этот забеглый чужеземец? Выбросить его за двери, пусть идет на площадь, если ему кажется здесь темно!» — «Нет, Эвримах, — отвечал прорицатель, — я и сам могу выйти; у меня есть и ноги, и глаза, и уши, и рассудок мой не расстроен. Да, я уйду, ибо вижу: к вам приближается погибель, и ни один из вас, принимая достойную кару за ваши беззакония, не уйдет от нее!» С этими словами Феоклимен быстро удалился из горницы и пошел в дом к Пирею. Женихи по уходе прорицателя переглянулись и стали смеяться над Телемахом, издеваясь над его гостями. «Поистине, Телемах, — вскричал один из женихов, — ни у кого не бывает таких гостей, как у тебя! Один — ненасытный бродяга-нищий, который умеет только есть и бесполезно обременять землю; другой — сумасшедший и начал пророчествовать. Лучше будет, если обоих их бросить на корабль, отвезти к Сикелам и продать за хороший кусок золота». Телемах молчал и обращал часто взоры на отца, ожидая от него условного знака начать расправу.

Пенелопа сидела у открытой двери своей горницы и слышала все, что говорили женихи. По внушению богини Паллады ей пришла мысль пригласить женихов к состязанию в стрельбе из Одиссеева лука. Она тотчас же встала, взяла медный ключ с костяной ручкой и пошла в сопровождении двух прислужниц в отдаленную заднюю горницу, где лежали все драгоценности царя Одиссея: и медь, и золото, и железная утварь. Там, между прочим, хранился и лук его, принадлежавший некогда Эвриту, знаменитейшему стрелку древности, и подаренный потом сыном его, Ифитом, Одиссею. Отворив скрипящую дверь, Пенелопа вошла в горницу, ступила на возвышение, на котором стояли лари с благовонной одеждой, и, поднявшись на цыпочки, сняла со стены лук и колчан со стрелами, бережно обернутые в блестящий чехол. Горестное воспоминание овладело Пенелопой при виде лука; она села, положив его к себе на колени, и горько заплакала. Наконец, преодолев печаль, она встала, вынула лук и колчан из чехла и пошла с ними вниз к женихам; рабыни же несли вслед за нею ящик с кольями и кольцами. Войдя в пиршественную горницу, Пенелопа обратилась к женихам с такими словами: «Вы, женихи, под предлогом сватовства только истребляете имущество наше. Решайте сами мой выбор. Вот вам лук Одиссея. Кто легче всех натянет этот лук и чья стрела пролетит через все двенадцать колец, тот и будет моим супругом». Втайне она надеялась, что никто из них не в состоянии этого исполнить. Затем она отдала лук Эвмею, чтобы он передал его женихам; Эвмей со слезами исполнил поручение; заплакал также Филотий, увидя лук своего господина. Антиной грозно закричал на плачущих: «Глупцы, что вы ревете и только усиливаете горе вашей царицы! Сидите смирно и ешьте, и если хотите плакать, так ступайте за двери! А мы приступим к испытанию. Трудно оно будет, ибо нелегко натянуть лук. Такого многосильного мужа, как Одиссей, между нами нет ни одного; я помню его, хотя и видел его, когда еще был ребенком». Так говорил Антиной, а про себя между тем думал, что с луком он совладает. В это время Телемах встал со своего места и сказал: «Горе мне! Зевс помрачил мой рассудок! Моя мать хочет избрать себе другого супруга и покинуть мой дом, а я радуюсь этому и смеюсь, как безумец! Вам, женихи, предстоит состязание за женщину, подобной которой не найдете во всей ахейской земле. Но к чему мне хвалить ее? Вы сами это лучше знаете. Не медлите же, вставайте и беритесь за лук! Я и сам хочу также испытать свои силы, и если сумею овладеть отцовским луком, то мне сноснее будет одиночество, когда мать покинет меня».

С этими словами Телемах сбросил с плеч пурпуровую мантию, поставил в ряд шесты с кольцами, отступил к порогу, схватил лук и стал пробовать силу, но тщетно: три раза пытался он и изо всей силы тянул тетиву, но лук не сгибался. Удвоив рвение, он в четвертый раз взялся за тетиву — и на этот раз натянул бы ее, но, увидев, что отец делает ему знак головой, оставил попытку. «Нет, я бессилен, — сказал он, ставя лук к дверям, — или еще молод очень; вы старше меня — попробуйте». Когда он сел опять на свое место, Атиной предложил собранию приступить к состязанию, подходить к луку поочередно, начиная с конца стола и идя слева направо, как идет виночерпий, наливая вино. Первый поднялся Леодей, жертвогадатель женихов, сидевший на конце стола подле кратера, единственный, которому буйства женихов были противны и который ненавидел их всех. Вступив на порог, взялся он за лук, но от тщетных усилий только руки онемели, а натянуть тетивы он не мог. «Нет, не по силам мне это, друзья, — сказал он, — пусть другой кто попытается, но думаю, что никому из вас не удастся согнуть этот лук». С этими словами он поставил его и стрелу у двери, а сам сел на свое место. «Что за странные слова ты говоришь, Леодей? — вскрикнул гневно Антиной. — Не серди меня! Ты не родился быть героем или владеть луком, но вспомни, что кроме тебя есть здесь другие!» Сказав это, он позвал Мелантия, велел развести огонь и принести кусок сала, потом этим салом, разогрев его, натер лук, чтобы сделать его гибче. Но и это не принесло пользы. Все поочередно подходили к луку, и ни одному не удалось натянуть тетиву, осталось только испытать свою силу Антиною и Эвримаху, сильнейшим из всех.