Читать интересную книгу Мифы классической древности - Георг Штоль

Грубый, жестокий поступок Антиноя возбудил негодование у всех женихов; один из них сказал ему: «Нехорошо поступил ты, Антиной, обидев так несчастного чужеземца. Что, если он бог? Боги нередко в образе странника являются смертным, чтобы их испытать». Но Антиной не обратил внимания на упрек. Телемах, видя, как оскорбляют его отца, затаил гнев в сердце и только молча покачал, головой. Но когда сказали Пенелопе о поступке Антиноя, то она воскликнула в гневе: «Да поразит его самого так стрела Аполлона!» И, велев тихонько позвать к ней Эвмея, приказала ему привести к ней чужеземца: она надеялась узнать от него что-нибудь об Одиссее. Эвмей еще более усилил в ней эту надежду, передав ей, что чужестранец рассказывал ему об Одиссее. «Я хочу от него самого это слышать, — сказала Пенелопа. — Иди же и приведи его сюда, пока женихи, насытившись нашим питьем и едой, будут забавляться играми на дворе. О, если бы Одиссей возвратился наконец на землю отцов, то немедля наказал бы он дерзновенных!» Только она это сказала, Телемах чихнул так громко, что раздалось по всему дому. Пенелопа засмеялась и быстро сказала Эвмею: «Иди же и тотчас приведи странника. Ты слышал, как Телемах чихнул на мои слова? Это хорошее предзнаменование, теперь никто из женихов не избегнет смерти!» Эвмей передал Одиссею желание царицы, но Одиссей, опасаясь женихов, просил подождать до вечера, и тогда он охотно расскажет все, что знает о ее супруге. После этого Эвмей простился с Телемахом и отправился к себе домой, обещая наутро возвратиться и пригнать несколько самых лучших свиней.

Уже день склонялся к вечеру, и женихи забавлялись пением и пляской, когда в горницу вошел нищий, обыкновенно приходивший за подаянием к женихам. Он был замечателен своей ненасытной жадностью и большим ростом, но не был силен. Имя его было Арнеон; обыкновенно же его называли Иром, т. е. вестником, потому что у всех был на посылках. Увидев Одиссея, он захотел его выгнать из боязни, чтобы он не отбил у него места. «Прочь от дверей, старик, — закричал он Одиссею, — пока тебя не вытащили за ноги. Разве ты не видишь, как все мне делают знаки головой, чтобы я тебя выбросил вон? Но я этого не хочу. Убирайся, пока дело не дошло до драки!» Одиссей, взглянув на него мрачно, исподлобья, сказал: «Сумасбродный человек, что я тебе сделал? На пороге хватит места для нас обоих. Я такой же нищий, как и ты, чему ж ты завидуешь? Но на драку меня не вызывай, или, как я ни стар, я разобью тебе в кровь и грудь, и лицо и просторнее мне будет сидеть завтра на этом пороге». — «Что ты там бормочешь, как старая болтливая старуха? — закричал Ир. — Как тресну я тебя раз, другой — повылетят все до единого зубы из твоего свиного рыла! Ну, вставай и опоясывайся! Посмотрим, как-то ты сладишь с тем, кто моложе тебя». Так перебранивались они, стоя в дверях горницы. Антиной слышал все это и, смеясь, сказал женихам: «Такой веселой шутки, друзья, еще не бывало! Ир и тот странник вызывают друг друга на бой! Надо их стравить хорошенько!» Все вскочили быстро с мест и, смеясь, подбежали к нищим. Антиной продолжал: «Там на огне готовятся к ужину козьи желудки, наполненные жиром и кровью; тот, кто выйдет победителем из боя, получит один из них, и никому, кроме него, мы не позволим просить здесь подаяния». Предложение понравилось всем; а Одиссей, заметив, что ему, старику, страшно вступать в бой с более молодым, взял с них обещание не вмешиваться и не помогать Иру. Все поклялись ему в этом. Телемах, желая, кроме того, ободрить Одиссея, сказал: «Не бойся, чужеземец. Если кто не исполнит обещания, тот будет иметь дело со мной, с Антиноем и Эвримахом — я здесь хозяин в доме!» Одиссей, скинув лохмотья, удивил всех женихов крепостью своей груди, шириной плеч и жилистыми руками и бедрами, ибо Афина невидимо придала крепость всем членам его тела. «Какие крепкие мышцы скрывались под рубищем этого нищего! — говорили женихи между собой. — Бедному Иру придется плохо!» А Иром уже овладела трусость — он трясся всем телом. Служители насильно опоясали его и подвели к Одиссею. Антиной, увидя это, сказал Иру гневно: «Ты погибнешь, хвастун, если дашь себя одолеть этому хилому старику. Я велю тебя тогда бросить на корабль и отвезти в Эпир к царю Эхету — страшилищу смертных, который обрежет тебя уши и нос, а внутренности твои бросит на съедение псам!» От этой угрозы Ир задрожал еще сильнее. Наконец, бойцы сошлись; Одиссей размышлял, сразу ли убить противника или только ударом сбить его с ног, чтобы не возбудить подозрения в женихах. Решившись на последнее, он напал на противника, и бой закипел. Ударил Ир Одиссея в правое плечо, а Одиссей нанес ему удар в шею, ниже уха, так, что кость разлетелась надвое и изо рта хлынул поток черной крови. Скрежеща зубами от боли, упал Ир на пол от этого удара. Неудержимый смех овладел всеми женихами; а Одиссей, схватив противника за ногу, вытащил его за порог на двор, прислонил к стене и, дав ему в руки палку, сказал: «Сиди здесь, отгоняй свиней и собак и не обращайся так жестоко с нищими и странниками, а не то будет еще хуже». Затем он снова надел на себя котомку и сел на пороге. Женихи встретили Одиссея со смехом, и многие из них говорили ему: «Молим Зевса и всех бессмертных, чтобы исполнились все желания, какие у тебя есть на сердце, за то, что ты избавил нас от этого ненасытного обжоры; мы немедля отошлем его в Эпир к царю Эхету». Антиной подал Одиссею награду за победу — желудок, наполненный жиром и кровью, а Анфином принес ему два хлеба и, отпив из золотого кубка, сказал, подавая его Одиссею: «Радуйся, отец-чужеземец! Ты удручен бедностью, да даруют тебе боги, наконец, изобилие!» Одиссей отвечал ему: «Ты, Анфином, вижу я, юноша благоразумный, а потому выслушай, что я тебе скажу, и размысли о том, что услышишь. На земле всего непостояннее и слабее человек; пока он здоров и счастлив, то и не думает о грядущем несчастии; когда же боги ниспошлют на него это испытание, то он негодует и падает духом. Это изведал я сам на себе и потому предупреждаю всякого человека беречься от высокомерия и надменности и советую со смирением принимать ниспосылаемое богами. И женихи не должны бы так своевольничать здесь, так расточать чужое добро и наносить оскорбления супруге, муж которой, наверное, скоро воротится. Он уже близок отсюда. Да удалят тебя вовремя благодетельные боги из этого дома, чтобы ты не встретился с возвращающимся его хозяином, ибо встреча его с женихами не пройдет без пролития крови!» Так говорил Одиссей, предупреждая юношу, которого охотно желал бы спасти. Полон предчувствий недобрых, поникнув в раздумье головою, пошел Анфином через палату опять к своему месту. Но не избег и он судьбы, назначенной богиней Палладой.

Той порой богиня Афина внушила Пенелопе сойти вниз к женихам, чтобы разжечь им сердца сильнейшим желанием, а в глазах супруга и сына явиться еще более достойной уважения, чем прежде. Но не успела она еще этого исполнить, как богиня погрузила ее в сладкий сон и озарила ее божественной красотой. Когда прислужницы вошли в горницу, Пенелопа проснулась и сказала, протирая очи: «Как я сладко спала! О, если бы Артемида ниспослала мне теперь вместо этого сна такую же сладкую смерть, чтобы прекратить мои страдания и тоску о моем царственном супруге!» Сойдя после этого вниз к женихам, Пенелопа закрыла лицо покрывалом и стала, прислонясь к колонне. Все смотрели на нее с удивлением; в сердце каждого возгорелось желание взять ее в супруги; она же, отведя Телемаха в сторону, сказала ему: «Я не узнаю тебя, Телемах; ребенком будучи, ты был рассудительнее, чем теперь, когда стал уже мужем. Как же допустил ты, чтобы такое недостойное дело совершилось в нашем доме? Или ты думаешь, что не покроет тебя это стыдом и позором, если ты позволяешь оскорблять чужеземца, доверчиво пришедшего в твой дом?» — «Твой гнев справедлив, о мать! — отвечал Телемах. — Рассудка у меня довольно, чтобы отличить дурное от хорошего, но эти женихи, сидящие вокруг меня, у которых только злое одно на уме, совсем привели в беспорядок мои мысли; ни один из них не пришел мне на помощь. Но, впрочем, бой странника с Иром кончился не так, как того хотели женихи: сильнейшим оказался странник. О, если бы нам увидеть всех женихов в таком же состоянии, как этот Ир, у которого голова, как у пьяного, едва держится на плечах, а ноги отказываются служить!»

Так беседовала Пенелопа с сыном, стоя вдали от всех. Вдруг Эвримах, богатейший из итакийских женихов, воскликнул, пораженный красотой царицы: «Благородная дщерь Икария, царица Пенелопа, если бы ахейцы могли тебя видеть, то назавтра собралось бы женихов в твоем доме еще более, ибо ты превосходишь всех земнородных и стройностью стана, и красою лица, и светлым разумом!» Пенелопа отвечала: «Нет, Эвримах, не стало моей красоты с того дня, как ахейцы, а с ними мой супруг Одиссей пошли против Трои. Если бы он возвратился и снова под его охраной потекла моя жизнь, тогда, верю я, воротилась бы и красота моя. Покидая родину, Одиссей взял меня за руку и сказал мне: «Супруга милая, думаю, что не всем ахейцам суждено воротиться из-под Трои, и не знаю, угодно ли будет богам, чтобы я воротился. На твое попечение оставляю все. Пекись об отце моем и о матери так же, как пеклась доселе, — меня уж не будет с ними. Когда же сын наш возмужает, тогда можешь оставить дом и выйти замуж, за кого пожелаешь». Так говорил он, и слова его исполнились. Уж близок день ненавистного для меня брака. С несказанным горем вижу я, несчастная, его приближение, ибо вы своим сватовством нарушили прежний обычай. В прежнее время, когда сватались за благородную женщину, то приводили в дом невесты быков и баранов, угощали ее родственников, дарили им богатые подарки, а вы без стыда расточаете чужое имущество».