Читать интересную книгу Патрульные апокалипсиса - Роберт Ладлэм

— Теперь эти пять тысяч акров превратили в исправительную колонию. Заключенным, и мужчинам и женщинам, выдают только неонацистскую форму, включая красные ленты, только их пришивают спереди на одежду, не на рукав — так, как они заставляли евреев носить звезду Давида во времена «третьего рейха».

— Дикость, просто дикость.

— Это была идея посла Крейтца. Он сказал, что станет напоминать им, почему они там в качестве заключенных, а не привилегированных членов общества.

— Да, знаю, но мне это как-то не по душе. А что, если военнопленные в своей собственной форме объединятся, будут клясться в неизменной преданности своему делу?

— При такой-то загруженности работой, жестком распорядке дня и постоянных лекциях о проклятом нацистском прошлом? Им еще показывают фильмы и слайды о самых отвратительных зверствах. И они должны писать отчеты об увиденном. Говорят, многие выходят после этих фильмов, рыдая, и падают на колени, чтобы помолиться. Помни, Дру, не считая тяжелой работы, грубо с ними никто не обращается. Все очень строго, но обходительно.

— У главных врачей будут продленные психиатрические занятия на местности. Это может положить начало абсолютно новой тюремной системе.

— Тогда из непристойного помешательства, может быть, получится нечто пристойное.

— Может быть, но не рассчитывай на это. Всегда найдутся другие, которые только и ждут своего часа. У них могут быть иные имена, культура иная, но общий знаменатель всегда один и тот же. "Поступай по-нашему,под нашимруководством, никаких отклонений".

— Тогда всем нам повсюду надо быть начеку и не пропустить таких людей, их установок. Будем надеяться, что наши лидеры распознают фанатиков и им хватит смелости действовать быстро, но разумно.

— А ты не устаешь вот так все время подводить итоги? У тебя это здорово получается.

— Мой муж — когда он был мне мужем поначалу — обычно говорил:

«Да перестань же ты, пожалуйста, утомлять меня своей ученостью». Наверно, он был прав. Вся моя прежняя жизнь была жизнью ученого.

— Я никогда тебе ничего подобного не скажу... Между прочим, ты больше меня следила за дальнейшими действиями...

— Естественно, — прервала его Карин, — тебе же надо было слетать к родителям. Ты один у них остался.

— Да. — Лэтем посмотрел на Карин, освещенную ярким полуденным солнцем Колорадо. — Да. — Он отвел от нее взор и продолжил: — Нокс Тэлбот выяснил, кто проник в компьютеры «АА-ноль»?

— Конечно, их имена были на распечатках из «Орлиного гнезда». Мужчина и женщина, шестнадцать лет продвигавшиеся по служебной лестнице в ЦРУ. Бойскауты, герлскауты, церковные служители, один из семьи фермеров — Четыре Н, что бы это ни значило, — а второй — отпрыск супружеской пары из провинции, преподававшей в воскресной школе.

— Зонненкинд, — уверенно сказал Дру.

— Именно. Вплоть до пения в церковном хоре и клубов деловых людей.

— А что с файлами на Монлюка, украденными из БОРа?

— Это сделал один из директоров, выдававший себя за еврея-историка... Кто мог его заподозрить?

— Зонненкинд?

— Естественно.

— А как насчет той финансовой акулы в Париже, который скупал недвижимость в долине Луары на немецкие деньги?

— Его карточный домик рухнул. Вмешался Бонн и предложил какие-то очень продуманные расчетные процедуры за границей, которые спасли немецкие деньги. Это был жулик, игравший на прежних заблуждениях.

Карин взглянула на Лэтема.

— Что ты так вопросительно на меня смотришь?

— Минуту назад ты упомянула мою мать и отца, и я вдруг подумал, что ты мне никогда не рассказывала о своих родителях, о матери и отце, которые дали тебе это академическое образование. Я даже не знаю твоей фамилии, девичьей фамилии. Почему?

— Это так важно?

— Да нет, черт возьми! Но мне же интересно, что в этом необычного? Знаешь, я воображал, что, если когда-нибудь соберусь просить женщину выйти за меня замуж, мне надо будет пойти к ее отцу и сказать что-нибудь вроде: «Да, сэр, я могу о ней позаботиться и люблю ее», — нечто в таком духе. Я могу это сделать, Карин?

— Боюсь, что нет, так что лучше мне сказать тебе правду... Моя бабушка была датчанкой, ее похитили нацисты и принудили к участию в программе «Лебенсборн». Когда у нее родилась дочь, моя мать, она выкрала ее у них и с немыслимым упорством пробралась обратно в Данию и спряталась в маленькой деревушке на окраине Ханстольма у Северного моря. Она нашла себе мужчину, антифашиста, который женился на ней и удочерил ребенка, мою мать.

— То, что ты говоришь...

— Да, Дру Лэтем, если в не безумное упорство ожесточенной женщины, я могла бы стать зонненкиндом, такой же, как Жанин Клунз. К сожалению, нацисты скрупулезно все регистрировали, и моей бабушке вместе с мужем приходилось все время убегать, у них никогда не было ни своего постоянного дома, ни возможности дать ребенку нормальное образование. В конце концов, после войны они перебрались в Бельгию, где эта почти неграмотная девочка выросла, вышла замуж и родила меня в 1962 году. Поскольку матери самой не удалось получить соответствующее образование, она была одержима идеей дать его мне.

— Где твои родители теперь?

— Отец бросил нас, когда мне было девять лет, и, оглядываясь назад, я могу понять почему. Мать унаследовала от моей бабушки настойчивость в достижении цели. Так же, как еемать рисковала всем — ей даже грозила публичная казнь через повешение, — лишь бы выкрасть свое дитя из дома ребенка, моя мать была поглощена мной. На мужа у нее времени не оставалось, она полностью сосредоточилась на дочери. Я должна была постоянно лихорадочно читать, получать наивысшие баллы в школе, учиться, учиться, учиться, пока сама не стала такой же, как она, одержимой и помешанной на своей учебе.

— Неудивительно, что вы поладили с Гарри. А мать твоя жива?

— Она в частной клинике в Антверпене. Она, можно сказать, сожгла себя и теперь едва меня узнает.

— А отец?

— Кто знает? Я никогда не пыталась его найти. Позже мне часто приходила эта мысль в голову, потому что, я уже тебе говорила, мне стала ясна причина его ухода. И знаешь, при первом же удобном случае я сама ушла от матери, пока она совсем не раздавила меня. Потом появился Фредди, и я выскочила замуж...

— Ну ладно, с этим покончено! — сказал Дру, улыбаясь и сжимая ей руку. — Теперь я чувствую, что знаю тебя достаточно хорошо, чтобы продолжить род Лэтемов.

— Как благородно с твоей стороны. Я постараюсь быть достойной.

— Достойной? Это ты снисходишь до меня, но я хочу, чтоб ты знала: первое, что я заказываю для библиотеки, — это несколько энциклопедий.

— Для какой библиотеки?

— В доме.

— В каком доме?

— В нашем.Прямо за поворотом этой старой дороги, которую я, естественно, выровняю, раз могу теперь это себе позволить.

— О чем ты говоришь?

— Это нечто вроде черного хода во владения.

— Какие владения?

— Наши.Ты говорила, что любишь горы.

— Люблю. Посмотри вон туда вверх, какие они величественные, аж дух захватывает.

— Ну тогда пойдем, любительница гор, мы почти у цели.

— У какой цели?

— Понимаешь, — сказал Дру, когда они свернули налево по грязной дороге, — у меня есть друг в Форт-Коллинс, он мне и рассказал об этом месте. Гвоздь по-настоящему богат — мы его прозвали Гвоздем, потому что он мог пригвоздить, прижать к стенке кого угодно — любимую женщину, делового партнера. Так вот он сказал, что остался только один участок, если я, конечно, смогу заплатить. А потом, и это тоже в духе Гвоздя, добавил, что может помочь, если с деньгами проблема.

— Чем он занимается?

— Никому не известно. У него куча компьютеров, он торгует акциями, облигациями, товарами, что-то в этом роде. Но я был так горд, что могу ему сказать: «Это не проблема. Гвоздь. Если мне понравится, куплю».

— А он что?

— "Это на зарплату-то от государства, дружище?" А я говорю: «Нет, дружище, я разместил свои ежедневные заработки на европейских рынках», и он сказал: «Давай позавтракаем или пообедаем, а то поживи у меня сколько захочешь».

— Ни стыда у тебя, ни совести, Дру Лэтем!

Поворот закончился, и то, что открылось их взору, заставило Карин ахнуть от изумления. Перед ними лежало огромное озеро с голубовато-зеленой прозрачной водой, по которой скользили белые паруса, а вдали виднелся ряд домов изысканной архитектуры с выступающими причалами ниже ухоженных лужаек. Над ними, озаренные солнцем, простирались вдаль горы, подобно райским крепостям защищая живописную земную долину. Справа раскинулись обширные поля, вплотную примыкающие к озеру, никем не заселенные, заросшие высокой травой и полевыми цветами.

— Вот, леди, и наш дом. Разве ты его не видишь? В паре миль отсюда юго-западный вход в национальный парк Скалистых гор.

— Милый мой, мне просто не верится!