Читать интересную книгу История нравов. Эпоха Ренессанса - Эдуард Фукс

нравственные нормы, витающие вне времени и пространства над жизнью. Нет, эти факты говорят нечто совсем другое, а именно: специфические классовые моральные постулаты являются не только средствами, обособляющими классы, и не только средствами, связующими отдельных представителей класса, но отчасти и притом очень ценными и потому всегда охотно употребляемыми средствами классового господства.

Командующий класс данной эпохи навязывает как общеобязательную идеологию другим классам ту часть своей половой идеологии, которая в специальных интересах его господства. И почти во все времена эти идеологии воспринимаются угнетенными классами как общеобязательные. Последнее может показаться странным и чудовищным. И, однако, это вовсе не странно. Надо помнить, что господствующий класс угнетает другие не только физически, т. е. в социальном и политическом отношении, но и духовно, навязывая им во всех духовных областях те воззрения, которые могут поддержать его господство.

Там, где классовое сознание недостаточно развито, где господствует неясное представление о сущности вещей, люди склонны принять как общеобязательный закон то, что в действительности служит лишь интересам данного господствующего класса. Так, например, в известные эпохи все верили как в свыше установленный вечный закон, что иметь многих детей есть добродетель. И, однако, в известные эпохи (именно те, когда этот закон особенно почитался) эта добродетель была не более как важнейшим экономическим интересом командующих классов, нуждавшихся в рабочей силе, в солдатах, в плательщиках налогов и т. д. Конечно, это никогда не мешало господствующему классу не считать этот закон обязательным для себя. «Иметь много детей» он для себя считал просто неприличным.

В связи с только что изложенным необходимо сделать еще одно замечание о различии законов половой морали для мужчины и для женщины. Подобно тому как вышеизложенные законы выяснили, что существуют различные классовые идеологии, так объясняют они, что на основании тех же экономических причин должны существовать и противоположные половые идеологии, одна – обязательная для мужчины, другая – обязательная для женщины, или по отношению к главному пункту, что мужчина может жить в полигамии, тогда как женщина обязана соблюдать моногамию. Вышеуказанные законы осветили историческую обусловленность этого порядка вещей, ибо вместе с возникшей на почве частной собственности моногамией сейчас же образовалось классовое деление на мужчин и женщин – первая форма классового деления, известная в истории. Таким образом, становится понятным тот изумительный факт, что женщина во все времена и у всех народов вплоть до наших дней склонна считать это несправедливое распределение прав и обязанностей «естественным» порядком вещей. Это не более как классовая идеология командующего класса «мужчин», навязанная им не только социально и физически, но и духовно угнетаемому классу «женщин» как идеология общеобязательная. И женщина воспринимала ее как таковую, пока в ней не пробудилось классовое сознание. Последнее проснулось в ней отчетливо, как известно, не раньше третьей четверти XIX века Вот почему только к этому времени и относится принципиальная критика теории разных прав для мужчины и женщины в области половой морали как результат мнимого естественного порядка вещей.

Если еще теперь после тридцати– или сорокалетней критики существует бесконечное количество мужчин и еще больше женщин, осуждающих эту критику и считающих старый порядок вещей в самом деле «естественным» и потому «вечным», то это доказывает только, как сильно еще классовое господство мужчины, как мало оно поколеблено в своем основании.

К тому, что мы выше обозначали словом «закономерность», необходимо прибавить на основании выдвинутых нами факторов еще третье следствие, а именно тот пункт, от которого мы исходили во вступлении: так как экономический базис общества находится в процессе постоянного развития, так как каждому новому экономическому укладу соответствует иная группировка классов с иными классовыми интересами и иными общественными потребностями, то каждая эпоха провозглашает иные нравственные законы и требует иных нравственных критериев. Другими словами, всякое изменение общественного уклада должно приводить к изменению постулатов половой морали. Это вполне логично; если бы это было не так, то можно было бы удивляться. Этим объясняется то, что не существует и не может существовать вечной нравственной идеи вне времени и пространства.

Из факта внутренней связи между экономическим базисом общества и нравственными нормами следует, конечно, и то, что перевороты, происходящие в области законов общественной морали, будут тем резче, чем более коренной ломке подвергается базис общественного уклада. Если, как это было в XV, XVIII и XIX столетиях, в истории человечества вступает совершенно новый экономический принцип, то должна совершенно измениться и мораль, как это на самом деле и было.

Рядом с этим существуют в каждую эпоху и индивидуальные требования, вытекающие из исключительных потребностей. Но они исчезают вместе с индивидуальным случаем. Если же половые нормы обусловлены общественными потребностями целой эпохи, то они будут постоянно вновь появляться, пока существуют эти социальные условия. Здесь коренится ключ к объяснению того факта, что в прежние эпохи можно констатировать более продолжительное существование известного нравственного уклада. Прежде перевороты в области производственного механизма совершались чрезвычайно медленно, поэтому и общественное бытие долгое время оставалось неизменным. На этом основании «нравственность», характерная для некоторых эпох мелкобуржуазной культуры, в самом деле долгое время была фактом. Ее сравнительно продолжительное существование было исторической необходимостью. По тем же причинам в другие времена так же долго продолжались эпохи нравственной испорченности.

Необходимо здесь покончить и с тем умозаключением, которое обыкновенно выводится из того факта, что идеологии – в данном случае нравственные нормы – имеют свою собственную логику, что они порой движутся совершенно самостоятельно, не считаясь с изменениями, давно уже происшедшими в общественном бытии человечества. Умозаключение это сводится к тому, что в этой стадии причина и следствие меняют свое место, что следствие становится оплодотворяющей причиной или иначе, что дух определяет экономику, подобно тому как раньше он сам определялся экономикой. Подобное предположение оказывается при более внимательном исследовании совершенно неосновательным. Напротив, при таком исследовании очень быстро наталкиваешься на совершенно другой факт, а именно, что границы оплодотворяющего действия нравственных идеалов на общественное развитие чрезвычайно узки.

Действительность всегда представляет следующую картину. Нравственные нормы, выросшие на почве эпохи с медленно развивавшейся половой моралью, упрочиваются в той же мере, в какой неизменными остаются экономические отношения, становятся, следовательно, тем крепче, чем медленнее последние меняются. Мораль превращается в обычай, которому придается значение общеобязательного закона. Соответствующие воззрения получают характер самостоятельных явлений, уже не следуют за непрерывным общественным прогрессом, обусловленным экономическим развитием, а ведут самостоятельную жизнь. Эта последняя часто не прекращается и тогда, когда социальная почва уже давно стала другой.

В результате получается, что каждая эпоха – в особенности это касается нашего времени – богата пережитками морали, коренящимися в совершенно иной общественной почве. Но в такие моменты обыкновенно и прекращается