Читать интересную книгу История нравов. Эпоха Ренессанса - Эдуард Фукс

него является самым важным в тот момент, когда она может или должна позволить ему первое интимное сближение. Та же классовая мораль позволяет мужчине презрительно бросить девушку, если он задним числом узнает, что другой уже пользовался ее благосклонностью, что у нее есть «прошлое». Даже более, он обладает этим правом даже в том случае, если он сам соблазнил эту девушку и она очутилась в «таком» положении. Его классовая мораль не обязывает его жениться на девушке с незаконным ребенком даже в том случае, если он сам его отец.

Если принять во внимание все сказанное здесь как о взглядах на половые отношения в определенные эпохи, так и о возникновении разнообразных специальных моральных установлений и требований, дифференцирующих решительнейшим образом основные линии и то распространяющих их на целые народы, то ограничивающих их определенными классами или даже кругами, если все это принять во внимание, чтобы отлить в сжатой формуле, которую можно было бы назвать определяющим законом, то изложенные здесь точки зрения выразятся в следующей формулировке.

Во-первых, каждый общественный уклад провозглашает нравственным законом состояние общества или называет нравственным то, на чем покоится его существование, далее, все те условия, которые упрочивают и обеспечивают его существование. С другой стороны, безнравственным объявляется все то, что враждебно жизненным интересам этого уклада, что грозит опасностью тем учреждениям, на которых он зиждется.

Во-вторых, что верно для общего и целого, верно и для частей. Так как общество распадается на разные классы со столькими же различными и друг другу противоречащими интересами, то каждый отдельный класс дифференцирует и исправляет установления общей морали в своих собственных классовых интересах. Другими словами: каждый отдельный класс провозглашает нравственным то, что является идеологическим выражением его специфических частных интересов, а безнравственным то, что им противоречит.

Эти положения можно выразить также в сжатой фразе так: нравственность является идеологическим отражением общих жизненных интересов эпохи, дифференцированных специфическими классовыми интересами.

Вот что можно считать закономерным, если в массе фактов вскрыть основное зерно. Из этого, конечно, следует, что нравственные законы не могут быть произвольно созданы ни отдельными лицами, ни целыми соборами; Лютером, Руссо и Кантом так же мало, как папой, собранием морализующих прелатов или рейхстагом. Как индивидуумы, так и собрания могут разве только уже возникшее выразить в сжатой пророческой форме и санкционировать в виде юридических формул. Выражения «после Лютера», «после Руссо», «после Канта» или «после такого-то постановления» верны только в том случае, если рассматривать указанные личные откровения или законодательные санкции, если в них видеть следствие, а не причину.

Мы вовсе не закрываем глаза на то, что не в каждом отдельном случае возможно сразу установить связь между известными нравственными воззрениями, известными своеобразными проявлениями половой жизни и соответствующими им общественными условиями. Эта связь не только не всегда выступает открыто наружу, напротив, часто она до того завуалирована, что решающие в конечном счете причины могут быть вскрыты только обходным путем. Часто известные воззрения превратились в привычки, продолжающие оказывать свое действие, хотя социальная почва, на которой они выросли, давно разрушена, хотя новые социальные условия требовали бы других нравственных критериев и норм. Необходимо, далее, принять во внимание, что эти обусловленные потребностями народа или класса воззрения потому еще редко отливаются в кристально чистую форму, что их, так сказать, юридическая формулировка зависит, кроме того, еще от степени проникновения общества в сущность жизненного процесса. Эта сознательность находится под сильным влиянием (то задерживающим, то благоприятствующим) как традиции, так в еще большей степени напряженности тех двигательных сил, которые живут в общественном организме. Много значит, переживает ли общество период застоя, всеобщего упадка или, напротив, эпоху, когда человечество горит революционным огнем, толкающим его к созданию новых форм во всех областях жизни.

Разумеется, все эти обстоятельства нисколько не ослабляют тесную связь между теорией и практикой половой жизни и социальными потребностями, они только затрудняют нахождение мостиков, ведущих от одной области к другой и неразрывно связывающих их вместе. Не следует закрывать глаза на то, что мысль, что нравственные постулаты есть лишь идеологическое выражение определенных общественных потребностей, лишь надстройка над экономическими предпосылками, будет вообще доказана, если удастся доказать эту связь в главных, решающих вопросах. И мы льстим себя надеждой, что доказать это нам удалось.

Остановимся здесь подробнее еще на двух пунктах.

Очень часто различают так называемые общеобязательные моральные законы и простые понятия о приличии, в которых склонны видеть лишь результат привычки, развивающейся к тому же будто бы совершенно нелогическими путями. Как на пример такой нелогически возникшей привычки указывают часто на противоречие, сказывающееся в том, что дама постыдилась бы предстать перед мужчиной в одной только, хотя бы до самого подбородка застегнутой, сорочке, но что эта дама нисколько не устыдится выставить себя напоказ сотне чувственно-жадных мужских глаз в подчеркнутой обнаженности, в костюме, утонченно обрисовывающем ее формы, в глубоком декольте или в мокром, плотно облегающем ее тело купальном костюме. В этом находят противоречие. И, конечно, здесь есть противоречие, но только кажущееся. Кто в подобных фактах находит непримиримое противоречие, кто объясняет такой обычай только «модой», воплощающей лишь случайный каприз, тот показывает, что не сумел вникнуть в тайны действующих здесь законов.

В таких случаях речь идет не о противоречащих друг другу явлениях, а о логически дополняющих друг друга частях одной основной тенденции, как мы подробно выяснили в другом месте (см. главу о моде в нашей книге «Женщина в карикатуре»). И то же самое приложимо и к отношению так называемых «обычаев» к общепризнанным моральным законам. Отдельные понятия о приличии – всегда составные части общей морали, которые в конце концов сливаются в гармоническое целое. Наше определение возникновения моральных воззрений ясно освещает нам взаимоотношения или особую сущность обеих сфер, оно приводит нас к выводу, что разнообразные понятия о приличии, встречающиеся на каждом шагу, представляют, так сказать, перевод общих основных моральных принципов на язык специфической классовой морали. Каждый класс, как мы показали, делает этот перевод по-своему. Само собой понятно, что тот или другой класс не всегда ограничивается одной только дифференциацией и исправлением в мелочах, а порой задается целью коренного переустройства. Но об этом нам придется говорить ниже.

Таков один пункт, который следовало ярче подчеркнуть. Другой пункт заключается в следующем.

Можно доказать, что ряд нравственных норм имеет общеобязательную силу, хотя, как выясняет более детальный анализ, они вовсе не в интересах всех классов. И, однако, было бы неверно делать отсюда вывод, что будто существуют общеобязательные моральные законы, лежащие вне классовых интересов, или что тем не менее существуют